Молодой и совершенно нормальный с виду мужчина сидел за письменным столом, подперев одной рукой лоб и уронив другую на колени — не то отдыхал, не то пребывал в отчаянии. Вокруг него на столе и на полу валялись исписанные листы бумаги, все как один скомканные. Было мужчине лет тридцать пять — возраст вполне, кажется, снисходительный, но на затылке у него уже прищурилась лысина. Звали его просто — Вениамин.
Тут же, заложив руки за спину, прохаживался другой мужчина, требовательным нетерпением похожий на надзирателя. Бесшумно ступая, он поглядывал на сидящего, ожидая, когда тот выйдет из понурой задумчивости. Звали надзирателя еще проще — Гаврила.
Трудно сказать, как давно мужчина за столом находился в оцепенении, но вот он, наконец, пошевелился, распрямил спину, подтянул из стопки бумаги чистый лист и положил напротив, направив уголком себе в грудь. Взяв ручку, он поерзал и уставился в белое пространство. Надзиратель подошел и расположился у него за спиной.
— Итак, Веня, пишем в последний раз, — сказал он. — Пиши:
«Танечка! Обращаюсь к вам с глубоко засевшим чувством симпатии с целью открыться в поисках ответного потока чувств. Не удивляйтесь, что я положил на вас глаз. В нашем доме, а, может, и во всем городе вы самая роскошная женщина и в такой кондиции вполне мне подходите. Таково мое твердое мужское мнение и не надо со мной спорить…» Написал?
Вениамин уткнул ручку в бумагу и послушно принялся выводить:
«Уважаемая Татьяна Петровна! Вы, наверное, удивитесь, получив мое письмо. Скажете — зачем писать письмо, если можно подойти и передать на словах. Ах, если бы это было так просто сделать! А, может, получив и прочитав мое письмо, Вы просто рассмеетесь и разорвете его! Только это было бы ужасно несправедливо с Вашей стороны!..»
— Ну, куда тебя, дурака, опять понесло! — возмутился надзиратель. — Кончай сопли на кулак наматывать, Веня! Пиши:
«…Со своей стороны имею предложить вам такой букет обхождения, какой не снился даже Сергееву из 55-й квартиры. Ухаживать буду красиво и внушительно. Для начала приглашаю вас в кафе и прошу надеть по такому случаю вашу темную юбку, которая выгодно подчеркивает вашу непроходимую молодость, а к ней прозрачную белую блузку. Но только чтобы лифчик был под цвет блузки». Написал?
Вениамин вздохнул и продолжил:
«Это долгая история, но я попробую оживить ее кратким, незабываемым воспоминанием. Я обратил на Вас внимание сразу же, как переехал в Ваш дом. Это было на следующий день утром, когда я проходил мимо Вашего подъезда по пути на работу. Вы вышли, такая легкая, такая гармоничная, и заспешили в другую сторону, не обратив на меня никакого внимания, а я остался стоять, сраженный Вашей красотой».
— Ну, дурак, ну, дурак! — заскрипел зубами надзиратель. — Ну кто ж так нынче ухаживает?! Пиши, как я тебе говорю:
«В кафе пойдем, какое захотите, но можно и в ресторан. Можно пешком, а можно на такси. Часиков в восемь, чтобы не засиживаться. Будьте уверены, вам за меня будет не стыдно. А если кто на вас не так посмотрит или скажет чего, так я могу и милицию позвать! В общем, посидим, поговорим, я вам свою жизнь открою, вы мне — свою. Короче, познакомимся поближе. Я анекдоты приличные знаю. А вы любите „Ретро FM“? Я так просто обожаю!» Написал?
Вениамин потрогал макушку, подумал и застрочил дальше:
«Тогда был конец мая, во дворе уже расцвела сирень, и я несколько минут стоял, вдыхая ее аромат. У меня закружилась голова, и я влюбился. После этой встречи я стал в свободное время поджидать Вас во дворе, наблюдая за Вами со стороны и не решаясь приблизиться. Вы же, в свою очередь, решительно продолжали меня не замечать. Несколько раз я видел Вас в компании других мужчин, и это доставляло мне непереносимые мучения, подтверждая тем самым глубину моего чувства к Вам, уважаемая Татьяна Петровна…»
— О, Господи! Вечно мне с ним одно мучение! Ну, дурак, ну, дурак… — покачал головой надзиратель и постучал себя по лбу. — Ладно, пиши дальше:
«После ресторана можно пойти к вам или ко мне, а можно погулять. Хотя гулять будет уже поздно. Поэтому я приглашаю вас к себе попить чаю или, если захотите, вина. Я куплю. Вы какое предпочитаете — красное или белое? А, может, портвейн? Главное, чтобы не стесняться и чувствовать себя свободно». Написал?
Веня почесал кончиком ручки за ухом и шарик на другом ее конце покатился дальше:
«Ах, уважаемая Татьяна Петровна! Если бы Вы знали, сколько раз я порывался открыться Вам! Сколько раз при Вашем появлении я делал непроизвольный шаг Вам навстречу, но в последнюю секунду какая-то ужасная нерешительность останавливала меня! Если бы Вы знали! Но Вы, к сожалению, не знаете…»
Надзиратель Гаврила заглянул через Венино плечо и покачал головой:
— Ах, Веня, Венечка! Что же мне с тобой делать… Ну, хорошо, пиши так:
«Потом можно на выбор — послушать музыку или посмотреть видик. У меня хорошая коллекция разных фильмов, но мне больше нравятся ужастики. Нет, я, конечно, люблю и серьезные фильмы, например „С легким паром!“ или, там, про любовь. Но если захотите, то у меня и про эротику есть. Но вы только не подумайте, что я на что-то намекаю! У меня намерения самые серьезные и чистые!». Ну, написал?
Веня склонился над листом:
«Вы только не подумайте, уважаемая Татьяна Петровна, что я на что-то намекаю! Вовсе нет! Вы вправе распоряжаться своей судьбой, как пожелаете, и хотя я не самый красивый и умный человек в нашем доме, а, может быть, и во всем городе, но у меня самые серьезные и чистые намерения!»
— Ну, наконец-то! — обрадовался Гаврила. — Ну, наконец-то, допер! Дальше пиши, значит, так:
«И еще не думайте, Танечка, что предлагаю всякие там рестораны, прогулки, видики-мультики каждой встречной поперечной! Нет, только вам! Я вообще человек решительный и слов на ветер не бросаю. Я сказал себе: Татьяна Петровна — моя женщина, и я добьюсь ее, чего бы мне это не стоило! Даже если это будет стоить целой зарплаты. Вот так. Но вы не бойтесь — деньги после этого у меня еще останутся». Ну, что там у нас получается?
Вениамин еще ниже склонился к письму и почти закрыл его собой:
«Но получается так, уважаемая Татьяна Петровна, что у меня к Вам абсолютно безответное чувство. Конечно, я понимаю, что все дело в моей нерешительности и робости. Но странное дело — на самом деле я не считаю себя человеком робким и застенчивым и, напротив, все мои достижения, как менеджера по продажам я полностью отношу к моему умению обходиться с людьми. Хотя, не скрою, мне часто приходится менять место работы».
— Ну, а про это-то зачем, Веня? — расстроился Гаврила. — Давай-ка, лучше вот что напишем:
«Вообще-то я один раз уже обжегся. В смысле, был женат. Не хочу ничего сказать плохого про мою бывшую. Я вообще про женщин плохо не говорю, а про бывшую жену тем более. Ну, развелись и развелись! С кем не бывает! Но женат я был, не скрою. Так ведь это даже хорошо! Значит, имеется опыт семейной жизни. И с вами, так и знайте, я все мои прошлые ошибки обязательно учту и исправлю!»
Веня грустно вздохнул и продолжил:
«Должен Вам признаться, Татьяна Петровна, в одной моей ужасной жизненной ошибке: я уже был женат. Предвижу Ваше разочарование, но не упомянуть об этом не могу. Это было бы нечестно с моей стороны. Теперь, когда я узнал, что Вы есть на белом свете, моя неудачная женитьба кажется мне еще более опрометчивым поступком. Почему людям, чтобы что-то понять, нужно обязательно испытать боль, а чтобы стать мудрым — испытать боль раскаяния?! Но мне раскаиваться не в чем, потому что теперь я люблю Вас!»
— Ну, это ты круто заложил, старик! — выпустил пар Гаврила. — Значит так, жми дальше следующим образом:
«В этой связи у меня к вам, Танечка, конкретное предложение: давайте поженимся! Хвалиться не стану, но обещаю, что вам со мной будет хорошо. Во всех смыслах. И в этом самом тоже. Ну и что, что вы меня не любите? Так ведь это — пока не любите! Но полюбите, обещаю. Я ведь как мыслю процесс: сначала квартирки объединим в одну приличную — у меня и маклер знакомый есть. Потом обставимся, одежонку кой-какую прикупим, в Египте отдохнем, а потом и о детишках можно подумать! Пока вы с пузом ходить будете, я дачку свою в порядок приведу, машину подремонтирую, и будем мы все втроем на природе по выходным чаи распивать! Представляете? Кругом лес, тишина, лялька спит, а мы с вами в тенечке на матрасике в обнимку друг другу ласковые слова говорим! Красота! Так что, уважаемая Татьяна свет Петровна, поскорее откликайтесь на мое чувство!»
Веня снова склонился над письмом:
[justify]«Во мне поселились сумасшедшие мечты. Я представляю себе — только не смейтесь! — что Вы откликнулись на мое чувство и согласились выйти за меня замуж. Только умоляю — не смейтесь: ведь это всего лишь сумасшедшие мечты! Я вижу, как мы с Вами идем к алтарю через проход, образованный умиленной толпой наших близких и друзей, потому что мы непременно должны будем венчаться. В этом величавом и торжественном обряде наши души сольются, чтобы никогда больше не расставаться. И тусклое золото церковных убранств, и пряный запах восковых свечей, и ликующая разноголосица песнопений останутся навсегда с нами, чтобы крепким канатом удерживать нашу лодку в минуты самых жестоких жизненных бурь. Наверное, поначалу у нас не все будет получаться — ведь мы друг друга практически не знаем! Но я знаю твердо, что моей любви нам хватит на двоих. Я равнодушен к материальным благам, и поэтому всю заботу в этой области перенесу на Вас. Вы ни в чем не будете нуждаться. Если потребуется — ради Вас я пойду воровать. У каждого из нас есть своя квартира, и я вовсе не считаю, что их нужно объединять. Хотя бы потому, что у Вас будет уединенное место, где Вы сможете погрустить, если вам вдруг захочется. Лично же я считаю самым подходящим для этого местом мою грудь. Однажды Вы объявите, что ждете ребенка, и это будет праздник! В ожидании его рождения я буду работать на трех работах и освобожу Вас
