Первой подошла прощаться дочь – жена Аронзона и принялась, как положено в таких случаях рыдать и голосить, выкрикивая традиционно принятые в подобных случаях словосочетания: «на кого ты нас покинула?», «что же мы без тебя будем делать?» и все такое подобное. Но вскоре рыдания со стороны жены Аронзона стали менее выразительными и вместо традиционного текста послышались удивленные возгласы и невнятные восклицания. Аронзон, стоящий вторым в очереди для прощания, прослушав текст супруги, приблизился к гробу и стал внимательно вглядываться в ненавистные черты лица.
- Что она говорит, что она такое говорит? - заволновались прибывшие родственники и дорогие соседи усопшей.
- Она говорит, что это не ее мама, - наконец перевел всхлипывания мадам Аронзон один из дальних родственников, отличающийся весьма острым слухом.
- А, чья же это мама? - удивились в толпе.
- Это совсем посторонняя старуха неизвестной национальности и социального статуса.
- Нет, какие все-таки бывают люди, - гневно возмущались родственники и соседи, - за счет Семена Львовича хотели похоронить чужую старуху.
Аронзон, выдернув нас из толпы скорбящих родственников, быстро ввел в курс дела.
- Вы не ту бабку привезли, - коротко, без предисловий сказал он. – Надо срочно обменять на нашу, а эту вернуть взад законным владельцам.
Иван Ильич Забабашкин позеленел от злости.
- Ах, Петрович, вот сука, всучил постороннюю старуху. Какое беспокойство организовал, гад. Я тебе этого не прощу.
- Потом разберешься, - остановил всплеск праведного гнева Аронзон. – Сейчас надо быстро совершить бартер. Пока нашу бабушку не захоронили посторонние люди. Может быть, они окажутся не такими внимательными, как моя жена и зароют по-быстрому, думая, что это их бабка. На этот раз нам выделили грузовую машину, и вопрос с транспортировкой был решен более квалифицированно. Без всякой ненужной разборки и сборки гроба-трансформера. Но, как всегда, решение одной проблемы не гарантирует того, что не возникнут другие. Как уже я отметил выше, была поздняя осень. На дворе стоял ноябрь месяц. Собачий холод. Передвигаться в открытом кузове грузовика, да еще с ветерком было малоприятно. Пронизывало до костей. Иван Ильич, опершись о край гроба, громко орал в мобильник.
- Петрович, ты меня слышишь? - грозно вопрошал он, - Ты мне кого подсунул? Ты зачем, гад, мне постороннюю старуху подсунул? Что? Я не знаю, кто там у тебя по документации проходит, - прокричал он после некоторой паузы, - но я склонен больше доверять родной дочери усопшей, чем тебе. По крайней мере, она с ней всю жизнь прожила, а ты, как я понял, бабку и в глаза не видел. Короче так. Я буду через двадцать минут в твоей богадельне. Чтобы к этому времени покойная старуха Аронзон была готова к выносу. И не вздумай подсунуть кого-то другого, как в прошлый раз, - снова наступила пауза, Забабашкин слушал собеседника. – Не юли, – строго приказал он, - если, не дай Бог, нашу бабку уже похоронили, заставлю копать землю руками.
Он оперся руками о край гроба, пытаясь изменить позу и, в это время, доска, которую, видимо, не совсем качественно прикрепили, оторвалась, и Иван Ильич рухнул на колени. Машину, наскочившую на какую-то кочку, основательно тряхнуло, руки покой старушки, связанные траурным платком, развязались, и освободившаяся правая рука сильно ударила Забабашкина в лоб. Зарядила так удачно, что Иван Ильич, охнув, прилег рядом с гробом и закатил глаза. Теперь у нас было два неподвижных тела: одно, совершенно мертвое принадлежало драчливой бабушке, другое – Забабашкину, теперешний статус которого было определить весьма проблематично. Только перед самым моргом Иван Ильич пришел в себя, но, после конфликта со старухой, был он какой-то тихий, неагрессивный и плохо реагировал на окружающих.
На пороге нас встретил перепуганный Петрович с какими-то бумажками в руках. Он бросился к невменяемому Забабашкину и, шелестя документами, пытался что-то ему втолковать. Тот не воспринимал разумную человеческую речь, дико вращая глазами и испуганно озираясь на агрессивную старуху, с притворным смирением, лежащую в гробу. Я взял у заведующего моргом акт, свидетельствующий о том, что нам действительно была выдана бабушка по фамилии Аронзон Минна Исааковна.
- Все, как просил Иван Ильич, – волновался Петрович. – Может, обозналась дочка? Горе, знаете ли, подкашивает. Себя в зеркале не узнаешь при такой скорби.
Я позвонил шефу и доложил обстановку.
- Какая Минна Исааковна, - взвился шеф. – Фрида Марковна ее звали. И фамилия ее Кац. Это моя фамилия Аронзон, а ее -Кац.
Как впоследствии оказалось, не только семью нашегоАронзона в эти дни посетила смерть. Был траур и в еще одной еврейской семье, где скончалась старушка с аналогичной фамилией. Грех было не попутать при таком невероятном раскладе. Наконец, обмен телами состоялся, и концовка мероприятия прошла тихо, без особых приключений. Правда, пришибленный мертвой рукой старухи, Забабашкин в категорической форме отказался ехать на кладбище и участвовать в поминках, как его не уговаривали. И вообще, после описанных событий, он стал с большим подозрениям относиться к покойникам и даже потихоньку увлекся спиритизмом. Правда, заведующему моргом это не помогло. Впоследствии его все равно сняли с формулировкой «за халатность и развал работы». Вот так буднично закончилась эта история для живых людей, а для покойной, это были последние неприятности на этом свете.
Другие произведения этого автора читайте на https://anatdolzhenkov52.blogspot.com
