в очередной раз, прихлебнув из бутылки мутную сивуху.
-…Красота то, какая! И что им война? Лес, горы, озеро. …Да живите вы в мире, суки…Что ж вам, места, что ли всем не хватает, на земле нашей? Тесно стало? Белые, красные, батьки непонятной окраски…
Вот ты спроси меня, Ласточка, спроси: а что, по-вашему, дрожащий вы мой Владимир Андреевич, не хотелось бы вам вернуться к себе, под Екатеринбург, в поместье, в свой большой белый дом с колоннами и мезонином, стоящий прямо по-над берегом Исети?
А при полном параде, да при всех своих орденах и крестах повальсировать по паркетам Дворянского собрания, с молоденькой кузиной своей Евгенией Спицыной, под завистливые взгляды местной городской шушеры, знати так сказать, не хотелось бы вам?
И что ты думаешь, лошадь, тебе бы на это ответил господин Лунев, а?
А он бы тебе на это Ласточка ты моя ответил бы так. Хочу я.…О Господи, как же я хочу на этом дурацком балу, в этом не менее дурацком Дворянском собрании напиться, переругаться со всеми присутствующими включая и кузину свою в пух и прах, а на утро стреляться с кем-то из мною оскорбленных дворянчиков через платок.… Непременно, что бы через платок.… И что бы выстрел мой, ты слышишь меня, лошадь, был вторым. Обязательно вторым…
Подъесаул расплакался, спешился и, взяв лошадь под уздцы, направился по извилистой тропинке к блестевшему ниже железнодорожной насыпи озеру.
На берегу, все еще сохранились дощатые настилы купальни и небольшой, обитый кровельным, проржавевшим уже железом грибок от солнца. Привязав лошадь к столбику грибка, Лунев устало опустился на влажные от росы доски настила, и тут же уснул, свернувшись калачиком, улыбаясь во сне пьяной, глупой улыбкой.
- Ну что, ваш благородие, выспались?
Лунев открыл глаза и, щурясь от яркого, в полнеба солнца с удивлением увидел троих красноармейцев в длинных, рыже-серых шинелях стоящих над ним.
- Ох, бля…
С усмешкой повторил он застрявшую в голове фразу и поднялся, как это ни странно отдохнувший и с совершенно ясной головой. Тут он заметил, что на рельсах стоит механическая дрезина, и от нее к ним идут еще два человека. Некто в кожаном реглане и при маузере в деревянной кобуре и кудрявый, темнолицый цыган в рубахе и шелковом жилете, подобострастно семенящий рядом.
- …Я гражданин начальник давно его заприметил,…Вижу, едет, пьяный, явно из господ.… А в объявлении черным по белому было написано…Вознаграждение мол.…Да мне много и не надо…Мне бы лошадку его, да и ладно…
В кожанке остановился и, развернувшись к цыгану, бросил четко и веско:
-Лошади нам самим нужны. Понимать должны товарищ цыган. Война.
Подходите завтра к десяти часам в Губчека, к товарищу Митрохину. Выдадим керенками…
Цыган коротко рассмеялся, блеснув белыми зубами и сплюнув, пошел, не оглядываясь вдоль озера…
- Керенки.…Да кому они на хер нужны, эти керенки…
А тот, что в коже, проводил уходящего и явно разочарованного доносчика взглядом и подошел к Луневу.
- Исполняющий обязанности заместителя старшего уполномоченного Екатеринбургского отделения ЧК Гурский Михаил Яковлевич.
Веско и торжественно представился он Луневу.
- А вы кто? Дезертир?
- Подъесаул отдельной Екатеринбургской казачьей сотни двенадцатого полка Лунев Владимир Андреевич.
Отрекомендовался подъесаул в ответ на вопрос чекиста и протянул ему документы.
- Но только знайте, господин Гурский. Лошадь я вам не отдам.
- Да куда ты на хер денешься, вражина?!
Хохотнул стоящий рядом стоящий сбоку верзила – красноармеец и, крутанув на ремне винтовкой, кованым прикладом ударил Лунева в висок…
3.
- Ну что, господин Лунев?
Проскрипел пересохшими, распухшими губами подъесаул, обращаясь к темно-лиловой собственной тени, сгорбившейся на грубо-оштукатуренной стене подвала здания Дворянского собрания, где по иронии судьбы сейчас расположилась чрезвычайка Екатеринбурга.
- Вот вы и посетили родные места.…Одно боюсь, что уж не вальсировать вам более на здешних дубовых паркетах. Ох, не вальсировать.…Да и паркет как вы успели заметить, уже практически весь разобран.…На дрова пустили, надо полагать, хозяева нынешние.…А какой паркет был!? Как дерево играло при свечах? Поэма, а не паркет.…Ну, да и пес с ним, с паркетом.… Одно плохо, опять клопы донимают, как в тех казармах, под Барановичами.…И когда они, господа большевики успели настолько сильно дом клопами заразить, вот что интересно?
Владимир откинулся на жесткие нары, наспех сколоченные из грубых, необработанных досок и вновь попытался забыться. За окном шел дождь. Капли его падали на вытоптанные газоны и брызгали на стекло в подвальном окне жидкой грязью. А сон все не шел,… Раз за разом возвращался Владимир к разговору с Гурским, произошедшим прошлым вечером, разговору, по мнению Лунева пустому и беспредметному…
-…Владимир Андреевич, я хотел бы принести извинения за недостойное поведение своих товарищей при вашем задержании. Поверьте, мне право же неловко…
Гурский за личным столом бывшего председателя казался еще более значительным. При свете электрической лампы, на кожаной его куртке на каждой складке, бликами играли черные молнии.
Лунев посмотрел на исполняющего обязанности и невесело рассмеялся.
- Надо полагать, недостойным поведением вы называете избиение обезоруженного человека? Бросьте. Это все пустое. Честно говоря, я вообще не понимаю к чему все эти лишние реверансы? Гораздо проще, да и интеллигентнее было меня просто шлепнуть. Там. У озера. Ведь вы же наверняка считаете себя интеллигентным человеком…
Владимир говорил тихо и медленно. Опухшие губы, в кровь исцарапанные острыми обломками зубов шевелились с трудом, вызывая резкую боль.
-… Гурский,
Медленно по слогам произнес Владимир.
- Вы господин Гурский случаем не родственник нашему городскому стоматологу? Нет? Ну и, слава Богу, очень бестолковый врач могу вас заверить. Если что с зубами, к нему лучше не обращайтесь, право слово. Уж лучше к бабке, какой…
Чекист нетерпеливо передернул плечом и, вынув из ящика стола плотный лист бумаги, положил его перед арестованным.
-Ознакомьтесь, гражданин Лунев. Прочтите внимательно, а потом мы с вами поговорим более серьезно.
Владимир склонился над отпечатанной типографским способом бумагой.
[font="Trebuchet MS", Helvetica, "DejaVu
