И, наверное, товарища Гвоздя, можно было поблагодарить за содействие по отправке сэра Монблана подлечиться, но то ли природная скромность не позволила членам клуба отдать должное Гвоздю, то ли они, зная по себе насколько тщеславие штука бесполезная и опасная для нравственного здоровья человека, решили не подвергать товарища Гвоздя такому испытанию медными трубами или может потому, что дух заразы, который принёс сюда в эти стены сэр Монблан, всё же проникнул в головы членов клуба и заразил их недоверием к людям, в общем, они не посчитали нужным смущать товарища Гвоздя своим признанием.
Ну а товарищ Гвоздь, и не против и не за, а он просто знает, что каждому воздастся по его делам и заслугам, так что так и должно быть. Правда при этом он не собирается никому ничего спускать с рук и готов при случае поинтересоваться позицией своих коллег по тому или иному поводу. И видимо сегодня, как раз и настал такой случай, когда настало время спрашивать, и товарищ Гвоздь, оставив в покое свои руки, к затаённому темнотой испугу сэра Паркера, берёт свой механический карандаш, поднимает его совсем на немного над листом бумаги и, застыв его в такой недвижимости, приводит всех вокруг сидящих в немое оцепенение.
– Что на этот раз? – первым, как по должности полагается, мысленно заволновавшись, вопросил Президент.
– Да что я такого сделал-то? – про себя напрягся сэр Паркер, принявшись вспоминать все свои возможные, незамеченные им ранее прегрешения, которые может и не прегрешения для него, но только не для товарища Гвоздя. Ведь у товарища Гвоздя устаревшие, традиционные взгляды на современные нормальности и значит, он вполне вероятно, не испытывает таких же благостных чувств какие испытывает сэр Паркер, при виде основанных на толерантных ценностях, обществ и партнёрств.
– А нечего было слишком высоко задирать нос и выказывать из себя того, кем не являешься на самом деле – знатока и оценщика человеческих душ. – Не удержался от того, чтобы не вставить свою шпильку во взглядах на сэра Паркера и сэр Монблан, который без этого осуждения сэра Паркера, своей жизни давно уже представить не мог.
Между тем товарищ Гвоздь, добившись всеобщего пристального внимания к своей новой акции, опускает грифель карандаша на бумагу и плавным, не без лёгкого изящества движением, размашисто обрисовывает, как он видит, сложившуюся ситуацию, где в самом конце им ставится точка, но только на бумаге и в нарисованном там знаке. Ну а что это был за знак, то это был вопрос и большой вопрос, который и был обращён, вначале ко всем, а вслед за этим рукой товарища Гвоздя, подтолкнут в сторону президентского места.
И надо сказать, что этот обращённый вопрос к Президенту, уже одной самой своей постановкой вопроса, сбивал с обычного хода мысли, где для ответа на вопрос всегда обращаешься к своим памятливым или другого вида памяти, когда как в данный момент, прежде всего, нужно было понять, что подразумевает этот знак вопроса, и если он есть то, что видится – вопрос, то о чём же он спрашивает?
– У товарища Гвоздя несомненно талант, озадачивать публику. – Бросив взгляд в сторону товарища Гвоздя, сделал вывод Президент, чувствуя то, как взмокшая от волнения рубашка прилипла к спине.
