Моя позиция – это моя позиция или доживём до пятницы
– Это дело мы так не оставим, можете не сомневаться. – Вот такой странной фразой перебивает эту образовавшуюся брешь в бурно развивающихся событиях в ситуационном кабинете президент, честно сказать и признаться самому, то и не знающий, как отнестись к этим раскрывшимся обстоятельствам бурного в прошлом противоречия между Оскаром и Алисией. Что и привело его к вот такой сбивчивости на высказывания. А молчать и не прекращать это развитие мыслей при виде того, как не сводят своего пронзительного внимания Оскар и Алисия, было не конструктивно и всех вело в чёрт знает какую плоскость будущих служебных и вне служебных отношений.
– А сейчас, не кажется ли вам, что нам пора продолжить начатое. – Говорит президент, и сразу натыкается на человеческую неблагодарность в лице Оскара. Которому президент, видите ли, пошёл на встречу, замял на время то, что могло бы вызвать не ко времени вопросы, а он вместо того, чтобы испытывать благодарность к президенту, начинает лезть на рожон с неприятными для президента вопросами.
– А что именно? – вот такой вопрос задаёт Оскар, кому видите ли, жаждется развития того своего сердечного дела с Алисией, которое президент решил пресечь на корню из-за личных эгоистических соображений (ему в этом плане здесь мало что светит, вот он и решил не актуализировать тему до пост апокалиптических отношений между разными генетическими кодами и видами сородичей по сапиенсу).
На что президент, сбитый с толку столь беспрецедентной дерзостью Оскара, решившего наплевать все свои обязательства и заслуги, и предаться животной страсти с вот почему Алисой (он так её называл в своих грязных представлениях), кто, судя по всему, ничего не имеет против этого деструктивного решения Оскара вогнать весь мир в разврат, который явно будет интересней, чем мир хаоса, в который мы все погружаемся (ничего себе отговорки), сразу и не смог найти подходящего ответа на этот провокационный вопрос Оскара. И ему понадобилось время, чтобы обвести своим растерянным взглядом людей за столом, где после обнаружения им листов бумаги перед людьми, он вспоминает, на чём они здесь остановились и озвучивает эту мысль. – Будем открывать дальше листы.
И как сразу выясняется, то у тех людей за столом, перед кем ещё лежала так называемая нераскрытая карта, силы воли по более, чем у всех прежних людей, кто раскрывал свои карты (этому есть тайное и скрытое объяснение, они уже успели заглянуть в свои карты, пока все пялились на Оскара с Алисой).
Но не эта уверенность в себе и собственных силах всем сейчас бросилась в глаза, а всех охватил умственный ступор и некоторая оторопь по причине того, что все раскрытые карты или листы бумаги несли в себе одно и тоже слово. И это была «пятница».
На что ожидаемо от всех и в первую очередь президента следует вопрос крайней озадаченности. – И как это всё понимать?
– А так, что они над нами издеваются! – почему-то вдруг вскипел МакБрут, с явным озлоблением смотревший на свою пятницу на листе бумаги. Ну а что его так оскорбило, даже не в пятнице, а в том, что он опять оказался одним из многих, и никак не выделенным хотя бы в тот же понедельник, то это и есть объяснение этой его нервной реакции.
– Это самое лёгкое объяснение, не дающее нам ничего. – Президент на корню пресекает этот нервный бунт со стороны МакБрута, ожидавшего для себя, если не большего, то другого, и как это опять с ним случается, он отдельно от других не принимается.
– Что всё это значит, Броуди? – президент обращается к этому негодяю, кому вся эта ситуация кажется забавной и смешной. И ожидаемо от Броуди, – и тогда почему президент пошёл навстречу этому насмехательству над собой, – тот начинает хамить и ни во что не ставить в первую очередь президента. Правда, косвенно и через некоторую философию ума.
– А что вас здесь напрягло и непонятно? – усмехается Броуди. – Разве семь пятниц на неделе, противоречит календарному времяисчислению.
А вот это уже интересно. И хотя Броуди в своём ответе преследовал цель всех тут осмеять за их недальновидность, он, определённо не желая этого, тем самым навёл президента, а затем уже и выскочку Оскара, на весьма интересную мысль.
– Значит, эта пятница и не пятница по своему значению. А это может быть любой день недели. – Рассудил вслух президент. – Когда, то есть в какой день недели нас обязались выпустить? – обращается с этим вопросом президент почему-то к Оскару. А он что, самый умный? Нет, конечно, он тут самый умный, но в этом вопросе президента совершенно не прослеживается указание на это качество в Оскаре. А вот связь с противником и с козлом отпущения, то этого сколько угодно можно увидеть в этом обращении президента. И тогда получается, что если Оскар всего этого не заметит, то он будет козлом отпущения и никак не умным человеком. При этом Оскар, как прежде всего умный человек по своему достойному уважения мнению, не должен выказывать вслух всё это, и он должен следовать тому, как и кем его считает президент. И если тому для ведения своих дел сподручней считать Оскара за козла, то он им и будет.
– Скорей всего, в воскресенье. – Уж очень туманно и манипуляционного ловко отвечает Оскар, тот ещё ловкач. И тут пойди разбери, что он сейчас озвучил. Близкую вероятность их выходного дня в воскресенье, через это «скорей всего», или же он вложил в это словосочетание общее их желание выйти поскорей отсюда. А так как со вторым желанием Оскара тут никто не мог не согласится, то президент оставил его ответ без цензурных правок.
– Выходит, что нам нужно искать воскресенье. – А вот ответ президента хоть и был яснее и понятней ясного, всё-таки он был совершенно никем не понят. Что, спрашивается, президент подразумевал под этим воскресеньем, которое им всем нужно будет искать? И зачем его искать, когда можно его просто подождать, и оно само настанет. Или нет?
Вот и все с испытывающей на интеллект требовательностью смотрят на президента и ждут от него разъяснения своих слов. Президент же, видя это стремление народа к грамотности (он всегда так обозначал взгляды на себя), даёт разъясняющий ответ:
– За любой из наших пятниц может стоять воскресенье. Что это нам даст? Я думаю, что ключ к открытию дверей. – А вот этой уже интересно, и по-своему нервирует, и интригует те лица за столом, кто был записан в пятницы. С кого теперь отдельный спрос и подозрения в тайной жизни, с возможной работой на врагов государства. А кем же ещё будет тот, кто несёт в себе кодовый ключ по выходу отсюда. Он однозначно заодно с тем падлами (прошу прощения за несдержанность в сторону врагов человечества), кто их всех тут заточил.
– Тогда начнём искать. – Лезет первее батьки в пекло Оскар, у кого видишь ли, есть алиби в лице его «сегодня», и он чувствует себя вне подозрений. Но он рано радуется, у пятниц, а в частности у Шарлотты, есть что в его сторону сказать.
– А вы, Оскар, так бы не спешили себя успокаивать насчёт отвода от вас подозрений. – Со сложной интригой делает своё заявление Шарлотта. – Ваше «сегодня» подходит под любой день недели. В том числе и для воскресенья. Так что ваша личность требует установления. Слишком она коллаборационистская, подходящая по любые режимы смены дня и ночи.
А Оскар вместо того, чтобы вести себя разумно, тихо отсидеться при себе и не возбуждать внимание и ненависть к себе, всё делает наоборот.
– Называйте меня Роби. – Вот же сука, оборзел в конец Оскар, потеряв берега реальности и здравомыслия. Это при нахождении в кабинете другой своей пассии, он начинает эти свои странные подкаты к другой женщине. И на что, собственно, он намекает, представившись этим, как можно понять, то сокращённым от Робинзона именем? Неужели то, что про себя подумал МакТиберий, идеолог версии о том предназначении их всех дальнейшего пути, где им всем придётся выживать в новых, автономных условиях жизни на ковчеге. Где борьба за выживаемость, так называемый естественный отбор, принимает свои причудливые и никогда бы до этого не подумал, что за форму извращения.
И происходящая прямо сейчас на глазах деформация и превращение адмирала Канаринского из всеми уважаемого лица в последнего гада и подонка, уже подавшего заявку на образование у себя гарема, как не есть доказательство теории новой относительности от МакТиберия, считающего, что среда нахождения человека определяет его суть и значение. И чем меньше даётся человеку пространства для собственного манёвра, как в данном случае, где их всех заперли наедине прежде всего самим собой и своими мыслями, тем сильней у него воля и желание себя не сдерживать и выражать открыто своё стремление к свободе и воле. Чего за человеком практически не наблюдалось, когда он не был зажат всеми обстоятельствами и для его самовыражения были как говорится, все пути-дороги открыты.
А между тем президент совершенно иначе смотрит на этот выпендрёж Оскара, чему не место в его присутствии. И это значит, что он не потерпит такого самоуправства. И президент, явно воспринявший слова Шарлотты серьёзно и как призыв к действию, резко разворачивается в сторону Оскара, и давай на него провоцирующе на некоторые, не свойственные человеку при душевном спокойствии действия смотреть.
А Оскар делает вид, что он совершенно не поймёт, с чем связана эта демонстративная со стороны президента к нему подозрительность, сравни дискриминации, что в нём вызывает травмические чувства оскорблённого достоинства – вы, господин президент, прежде заручитесь доказательствами моей вины, а уж затем позволяйте себе такие взгляды на меня, не забывайте, нынче нет у нас неприкасаемых, – и само собой не собирается идти на встречу президенту, с наглой мимикой лица ожидая от него озвучивания вдруг возникших к нему претензий.
Ну а президент, видя насколько охамел в лице Оскара нынешний электорат и избиратель, может до этого момента и не собирался быть к Оскару придирчивым, считая, что сегодняшний мир достиг таких пределов разумного прогресса, что сегодня нет вещей постыдных и греховных, всё же не стерпел этого откровенного хамства Оскара, не признающего за собой никакой вины, и что главное, не признающего никого выше себя – нет для него в этом мире авторитетов – и раз так, то уж ты сам, гад, напросился на вопросы третьей степени пристрастия. Что значили первые две степени пристрастия, президент не знал, как, впрочем, и третья степень пристрастия. Но ему сейчас эта степень невозможности терпеть анонимности и гадости поведения Оскара пришла в голову, и он своё к нему вопросительное отношение решил так возвести в куб.
[justify]– Наверное, первая степень — это любовь,
