Находки
– Что это всё значит? – берёт вопросительное слово Шарлотта, раз президент уже которую минуту демонстрирует полный паралич мысли, речи и уход ответственности за свои не согласованные с администрацией и правилами приличиями действия.
Ну а что стало причиной такого сложного, необъяснимого с точки зрения Шарлоты поведения президента? То это найденная ею в одном из шкафных отделений фотокарточка с изображением на ней лика Барбары, являющейся супругой президента. И вот именно эта находка и вызвала в одно мгновение столько пересудов и вопросов к президенту со стороны всех до единого здесь присутствующих лиц, может себе и позволяющих нередко частные и ни к месту мысли, и их поведение не всегда бывало безупречным и безоблачным, но они никогда себе не позволяли вещей необъяснимых и несоразмерных с тем, что все о них думают и считают. И уж отчего-то никто не верит в то, что президент настолько погружён в свою семейную жизнь, что ни на миг не может с ней расстаться, держа всегда рядом с собой это напоминание о своём главном выборе в жизни.
И что очень сильно удручает всех свидетелей этого поклонения президента своему личному культу, с созданием для себя кумира, так это то, что для этого найдены теперь доказательства в этой фотокарточке, где Барбара такая молодая, с помощью фотошопа вознесена в ангельский лик. И притом так убедительно и натурально, что и самому хоть на время хочется подпасть под влияние этого ангельского личика.
В общем, все ждут объяснений от президента, для начала того, что делает здесь фотокарточка его супруги, и не есть ли в её, даже в таком номинальном присутствии, необходимость для президента. А вот это уже политический вопрос, крайне интересующий оппозицию, теперь, после нахождения этой улики, посчитавшей, что их права были нарушены присутствием при голосовании неучтённого лица.
Ну а президент начинает себя вести не как президент и за всё отвечающее правильно лицо, а он начинает себя вести прямо как-то подозрительно, принявшись оправдывать себя совершенно неубедительными причинами.
– Наверное, выпала у меня из портмоне. – Вот такую чушь во всеуслышание заявляет президент. – А технический персонал обнаружив, отложил в сторону, да и забыл. А что собственно, вас так удивляет? – видимо сообразив насчёт того, с чего это он тут будет оправдываться, возмутился президент.
А вот Шарлотта Монро, в отличие от того же президента и других людей, кто сжился со своей беспечностью, почивая на лаврах, – мол, я всего достиг, и теперь могу больше ни о чём не думать, – зная, как несовершенен и непредсказуем мир, и особенно люди, не собирается со всем этим мириться и свыкаться.
– Господин президент, не сочтите мои слова за претенциозную грубость, но вы сами сказали, что любой предмет или вещь, обнаруженная нами в кабинете не в свойственном для неё месте, приобретает для себя особое значение, игнорировать которое, как минимум преступно. – Вот так контраргументирует Шарлотта, и чёрт её побери, с ней не согласиться невозможно. Но попытаться парировать можно. Что и сделал президент, явно в себе предполагая нечто большее, чем все тут остальные, и типа жена Цезаря вне подозрений, уточнив: «Когда это я такое говорил?».
А Шарлотта, что за хитрющая бестия, и она даже не считает нужным озвучивать требуемые президентом для подтверждения фактов факты, а она делает такой многозначительный кивок в сторону этих обстоятельств, типа, давайте уж, господин президент, не будем тут играть во все эти игры, мы друг друга все давно знаем, и будет наиболее разумней и лучше сразу подчинить себя воли обстоятельств.
И президент уговорился этой пробивной стервой. Но с правом на свою защиту и особое мнение.
– Что ж, если исключений из общих правил не допускается. Давайте рассмотрим фотокарточку моей супруги Барбары. – Говорит президент, выхватывает из рук Шарлотты фотокарточку и выставив её в центр всеобщего обозрения, даёт всем тут лицам возможность её рассмотреть.
И все начали со всех своих, а также фигуральных сторон рассматривать фотокарточку супруги президента Барбары. И как совсем не трудно догадаться, то каждый в отдельности из всех этих людей, уставившихся на Барбару, в том числе и президент, смотря на её фотоизображение, как в первый раз вижу, видел в ней что-то для себя отдельное и отличное от всех других. А вот что каждый из них видел, кроме этой фотосубъективности изображения, то собственную проекцию мировоззрения, которому всё вокруг подчинено, независимо от личной субъективности и независимости мышления объекта рассмотрения.
Где даже президент не мог быть наиболее объективным и отражающим всю правду матку о Барбаре свидетельским лицом, так как долгие годы совместной жизни наложили на него свой житейский отпечаток видения Барбары, который был просто обязан учитывать характер и возможности Барбары по проведению в жизнь всего того, что ей характерно. И инстинкт выживания президента, тот самый инструмент, который формирует жизненную позицию и концепцию пути человека, учтя все обстоятельства его быта и жизни рядом с таким сложнейшим человеком, как Барбара, определил и составил для него следующую защитную программу: для того, чтобы ему остаться самим собой и жить самодостаточно и в комфорте, всего лишь нужно не принимать ничего близко к уму и сердцу. В общем, если что-то и принимать для себя, то только в жидком виде и внутрь. А все люди вокруг, в том числе вечно зудящая и недовольная Барбара, это только для фона его жизни.
Так что то, что президент так хладнокровно, вплоть до черствости души и бессердечья переносил людские невзгоды и катастрофы вселенского масштаба, имело под собой не его природный эгоцентризм, возведённый в Абсолют, а это была защитная реакция его организма, сохраняющая и оберегающая его организм. Ну а то, что сегодня и здесь президент себе позволил принять во внимание все эти всплески сердечного расстройства и трепета, которые так свойственны людям с неуравновешенной психикой и душевной конституции неврастеника, то видимо имел место сбой в системе защиты президента, не готовой ко всему здесь происходящему, и не имеющей программных алгоритмов для противодействия вот таким вызовам судьбы.
Так что президент сейчас смотрел на фото Барбары со сложными и неоднозначно самим понимаемыми чувствами, которые теперь в нём отчасти присутствовали и это его страшило и нервировало. И в следствии чего, президенту в голову приходят одни только глупые мысли и вопросы к ним.
– И что ты ухмыляешься? – глядя в лицо Барбаре так, как никогда себе в жизни не позволял делать, задаётся этим очевидным для процесса фотосъемки вопросом президент.
А так как для президента с некоторых пор нет очевидных вещей, и мир вокруг больше иррационален, чем разумен, то ответит ему на этот вопрос сама Барбара, вдруг ожив в своём лице. Где она, повернувшись лично в сторону президента, выделив его из всех, с тонкой язвительностью и подначиванием президента ему отвечает. – Неужели, вы, Джозеф, обратили на меня внимание. – В качестве предисловие это говорит Барбара и затем добавляет вопрос. – И что вас во мне не устраивает? – И не давая Джозефу ответить, уже делает свои выводы на его не данный ответ. – Значит, считаете, что мне улыбаться противопоказано. Увядай серьёзно(?). И для этого все средства хороши. Вот значит какова ваша политика.
А президент, Джозеф для Барбары (и ей всё мало; хочет до уничижительно-покровительственного состояния довести их отношения), аж в себе поперхнулся набежавшими слюнями от такой самонадеянности Барбары, сейчас зашедшей уже дальше некуда, когда никого тут не стесняясь и не держа семейные секреты в стенном шкафу, начинает всё это озвучивать на суд мирской. А вот эта нервная рефлексия президента по следам глаза в глаза противостояния с Барбарой, наводит его на несколько удивительную и странную мысль.
– А ведь она есть мой фигуральный скелет в шкафу. Видимо симптоматично то, что её фотокарточку нашли именно в строенном шкафу. – Рассудил президент. И хотя эту его мысль невозможно было проследить куда она вела, она отчего-то вогнала в дрожь президента, и он от пробежавших по его телу мурашек, весь в себе зазнобился.
Но это только одна сторона рассматриваемого вопроса и при этом, при внимательном изучении лиц вокруг, не самая противоречивая и рефлексами регулируемая. И хотя местами всем этим людям было сложно скрыть своё мнение о том, что они сейчас видят в лице Барбары – от стервы, до вот же повезло сучке – это всё, чего можно было от них добиться. И здесь нужно было обладать определённой смелостью, чтобы выказать своё личное мнение по следам увиденного на этой фотокарточке, или же второй вариант, иметь в себе неустойчивую психику и преследовать некую недосягаемую цель, чья недоступность и делает твою психику столь неуравновешенной. В общем, замкнутый круг.
Ну а где наиболее вольготно и как бы в своей тарелке чувствуют люди с неустойчивой психикой, зацикленные на себе? Всё верно, в специализированных на запертости и ограничении твоей свободы заведениях. Где все условия местного и внутреннего существования твоего состояния полной автономии, позволяют тебе от самого себя не отвлекаться и жить наедине с собой так, как ты этого хочешь, и всё в звукоизолированных помещениях, обитых подушками, чтобы ты не орал как резанный от такого обрушившегося на тебя счастья.
И если спроецировать на здесь и сейчас эту комбинационную суть этих специализированных заведений, созданных по принципу цикловой бесконечности – вокруг и дальше только я, – то чего ещё можно ожидать от человека, чья природная основа есть адаптация к внешним условиям. И если новые условия вашего существования в себе предполагают и несут иные и отличные от прежних законы всемирного тяготения и определения мер веса, справедливости и правоты, то не подчинившийся им человек, либо быстро канет в лету, отмерев или сойдя с ума, либо начнёт приспосабливаться и жить дальше. Так что признать то, что ещё вчера считалось безумным и непорядочным за обратное, и дающее человеку право называться человеком и жизнь, это вопрос не этики, которая регулирует душевные вопросы по требованию всё тех же инстинктов самосохранения – в нравственной чистоте человеческий плод имеет больше шансов выжить – а всё того же выживания.
[justify]В чём и начала преуспевать Шарлотта Монро, такая уж неуёмная представительница своего пола, что она не боится первой на себе поэкспериментировать то, что ей же самой и предлагается для своего осуществления в качестве важной части жизни. А если откровенно, то она и иже с ней адепты собственной значимости, в своём энтузиазме быть самодостаточной во
