Нафанаил, или Необычные путешествия во времени

– Так вы были реальным человеком, или это, всё же, игра воображения? – снова спросил я.

– Я был реальным человеком; во всяком случае, мои ощущения были такими, – твёрдо ответил он. – Я жил в Израильском царстве, моё имя было Нафанаил.

***

– Сколь великим и славным было Израильское царство при царе Давиде и сыне его Соломоне! – продолжал он. – Я не застал царя Давида, родившись уже после его смерти, но многие истории о нём слышал при дворе Соломона. Все знают, как Давид сразил Голиафа, но исход этого поединка лишь доказывает, что побеждает тот, у кого более совершенное оружие; гораздо интереснее история любви Давида и Вирсавии, о которой во дворце рассказывали шёпотом, ведь Вирсавия была матерью Соломона, а Давид – его отцом.

Давид имел семь жён, не считая Вирсавии: это, конечно, намного меньше, чем у Соломона, который превзошёл отца во всём, в том числе в любвеобильности, но помимо жён у Давида ведь были и наложницы. Тем не менее, ему хотелось новых женщин, и в связи с этим возникает интересный вопрос: у всех ли выдающихся личностей наблюдается повышенный сексуальный аппетит? Как вы считаете? – Нафанаил посмотрел на меня.

– Затрудняюсь ответить, – пожал я плечами. – Впрочем, у каждого по-разному. Вспомнить хотя бы Канта, который вообще не знал женщин: вся его жизненная  энергия обратилась в гениальные произведения. Однако он был, всё же, кабинетный учёный, а что касается людей опасных профессий, к которым без сомнения относятся и политики, то мы знаем множество историй об их любовных похождениях.

– Вот-вот! – обрадовался Нафанаил. – И я так думаю! Опасность чрезвычайно способствует сексуальному влечению, а если прибавить к ней ещё и значимость, то влечение возрастает многократно. Царь Давид прожил трудную и опасную жизнь: он  много раз находился на краю гибели и лишь чудом стал царём после Саула, победив его сыновей и внуков. Согласитесь, подобное существование прибавляет адреналина, – как же тут не прельститься женской красотой? Надо ли удивляться, что имея уже семь жён и десятки наложниц, Давид воспылал страстью к Вирсавии?

О, это известная история, и она довольно точно отражена в Библии, – с улыбкой продолжал Нафанаил. – Царь Давид любил прогуливаться по крыше своего дворца, где был устроен висячий сад, и вот он увидел оттуда, как Вирсавия купалась. Она никак не подозревала, что будет застигнута за этим занятием, поскольку купальня находилась в закрытом дворике, однако сверху всё было видно… Боже, как прекрасна купающаяся женщина! Даже не самая привлекательная из них становится неотразимой, когда она, томно изгибаясь, льёт на себя потоки воды, слегка касаясь всех прелестей своего обнажённого тела и тихо напевая при этом.

Я невольно засмеялся:

– Сколько вам лет? Я имею в виду возраст вашего тела, а не трёхтысячелетнего духа.

– Какая вам разница? – буркнул он. – Ну, скажем, за шестьдесят.

– Так и я думал: время старческих эротических фантазий. Немало произведений создано под их влиянием: взять хотя бы «Тёмные аллеи» Бунина, – сказал я, и чтобы сгладить впечатление от своей бестактности, прибавил: – Впрочем, выглядите вы намного моложе.

– Благодарю, – кивнул он с изрядной долей иронии. – Вы не очень-то деликатны, но я вам благодарен за откровенность. Если и дальше по ходу моего рассказа вам придут в голову какие-нибудь нелицеприятные мысли, не стесняйтесь высказывать их столь же откровенно: острые замечания, как резец скульптора, оттачивают рассказы до совершенства.  

– Обещаю, – согласился я, отпив ещё немного коньяка и ощущая уже нечто вроде симпатии к этому человеку.

– Итак, Давид увидел Вирсавию, когда она купалась, –  продолжал он, – и как поведала нам Библия, а её повествование записано со слов слуг Давида, он возжелал Вирсавию столь сильно, что немедленно приказал привести её. Тут-то и выяснилось, что она замужем, причём, за одним из приближенных царя, отчего и дом её мужа был возле царского дворца. Мужа звали Урия; он входил в число так называемых «могущественных людей», личную гвардию Давида, а в данное время находился при войске, сражавшемся в одной из приграничных с Израилем областей.

Вы думаете, Давида остановило замужество Вирсавии, да ещё за близким царю человеком? Ничуть не бывало! Недаром Фрейд считал сексуальное влечение самым сильным из всех человеческих чувств – оно легко подавляет все остальные, какими бы благородными они ни были. То же относится и к Вирсавии: забыв о супружеском долге, она откликнулась на страстный призыв Давида, впрочем, вряд ли можно осуждать её за это, ведь он был царём.

Вы же знаете, – взглянул на меня Нафанаил, – сколько поклонниц всегда окружает знаменитых, талантливых, влиятельных мужчин! Было бы клеветой на женский пол утверждать, что эти восторженные поклонницы жаждут внимания своих кумиров, а то и близости с ними, исключительно в надежде на какие-нибудь милости и материальные блага, – нет, женщины стремятся к выдающимся мужчинам бессознательно, поскольку в женщине заложен мощный инстинкт, требующий, чтобы для продолжения рода она выбирала лучших представителей мужской части человечества. Не бывает девушек, не мечтающих о сказочном принце; большинство из них выходят потом замуж за заурядных мужчин, но мечта о сказочном принце остаётся на всю жизнь. И вот, представьте, женщина встречает свой идеал, так может ли она удержаться, особенно если видит ответный призыв?..

Не будем же строги к Вирсавии: она поступила так, как должна была поступить, а всякие словеса о моральном долге, религиозных установлениях и прочем бессильны перед глубоким чувством, обусловленным требованием самой женской натуры. Да и что получила бы Вирсавия, не поддайся она любви Давида? Долгую унылую жизнь с опостылевшим мужем, – а уж Израиль точно не получил бы Соломона, величайшего царя в своей истории.

***

– Не надо убеждать меня, я согласен с вами, – сказал я. – Но что было дальше? Я смутно помню эту историю.

– Ага, заинтересовались! «Любви все возрасты покорны»!.. – воскликнул он. – Что же, дальше было так. Вирсавия стала жить во дворце Давида, где они днём и ночью предавались пламенной любви, и через месяц Вирсавия забеременела. Некоторые противозачаточные средства существовали и тогда, но они были под категорическим запретом. Человечество должно было неуклонно размножаться, дабы выжить в тяжёлых условиях, да ещё обеспечить рабочей силой большое число необходимых занятий, требующих много ручного труда, – и это не говоря о войнах, которые отнимали тысячи и тысячи жизней! Это в нашу эпоху, в цивилизованных странах основным показателем народонаселения становится его качество, а не количество, – а тогда без высокой рождаемости было не обойтись. Между тем, скольких бед, сколько трагедий можно было бы избежать, используй мужчины и женщины противозачаточные средства…

Трудно сказать, как развивались бы отношения Давида и Вирсавии дальше, но беременность всё изменила. Давид срочно отозвал с войны Урию, мужа Вирсавии, в надежде, что тот после длительной разлуки с женой не применит исполнить свой супружеский долг, и этим можно будет объяснить беременность Вирсавии. Однако Урия оказался привержен старому обычаю, согласно которому воин давал обет воздержания от связи с женщиной, пока не окончится война.

Ждать, пока она окончится, Давид не мог, потому что признаки беременности Вирсавии проявлялись всё отчётливее. Он вновь отослал Урию на поля сражений, при этом написав письмо командованию об использовании несчастного мужа Вирсавии на самых опасных участках. Вскоре Урия погиб, и Давид женился на Вирсавии, которая, таким образом, сделалась его восьмой женой. Родившийся у них ребёнок умер, но после родился второй, Соломон, которому предстояло стать царём, для чего ему, правда, пришлось после смерти Давида выдержать жестокую борьбу со сводными братьями. Один из них публично изнасиловал наложниц Давида, что считалось божественным возмездием за то, что Давид тайно овладел женщиной другого мужчины.

– Бедные наложницы! – заметил я. – Они-то в чём виноваты?

– По представлениям древних, вожделение через женщину овладевает мужчиной, и он становится способным бог весть на что, – охотно ответил Нафанаил. – Помните миф о горгоне Медузе? Она была чудесной девушкой с густыми золотистыми волосами, с дивным лицом и стройной фигурой. Пленившийся её красотой бог Посейдон напрасно добивался взаимности Медузы и, в конце концов, набросился на неё, чтобы взять силой.  Она пыталась спрятаться в храме богини Афины, но Посейдон настиг её там и изнасиловал. В наказание за осквернение храма боги наказали отнюдь не Посейдона, а Медузу: она была превращена в жуткое чудовище, со змеями вместо волос и лицом настолько ужасным, что один взгляд на неё превращал смотрящего в камень  

– Жертва изнасилования, которую обвиняют в том, что она сама стала причиной насилия, – кивнул я. – Сейчас подобное обвинение тоже встречается.

– Но в прежние времена это было распространённым мнением, – сказал он.  – Влияние женщины считалось роковым, даже демоническим, особенно если это сильная женщина. Такое влияние рассматривалось как угроза, требующая контроля со стороны мужчин, а сама Медуза долгое время была символом для тех, кто стремился демонизировать женскую власть. Это не мои слова, так говорит одна из современных феминисток, а другая утверждает, что мужчины, пересказывая эту историю, превратили Медузу в чудовище, потому что они боятся женских желаний.

– Если бы они были определенными и точными, эти женские желания, мы бы вряд ли боялись их, – глубокомысленно изрёк я. – Но ведь нет ничего более изменчивого, чем желание женщины; недаром одним из символов женского начала у китайцев была «изменчивая вода», то есть река: в ней всё так же непостоянно, как в женщине.

– Но, может быть, в этом и состоит женское очарование? Разве изменчивые воды реки не лучше, чем стоячая вода? – возразил Нафанаил. – Впрочем, мы с вами углубляемся в философию, а мне хотелось ещё многое рассказать о своих путешествиях во времени. Если не возражаете, вернёмся ко двору царя Соломона, откуда они начались.

– Ради бога, – пожал я плечами.

*** 

– Вознёсшись или заново родившись, как вам угодно, я увидел, что стою среди придворных во время приёма египетских послов, – рассказывал Нафанаил. – Никто не косился на меня, никто не вопрошал, что я тут делаю: я будто был на своём обычном месте.