[justify]1
Погожим июльским утром полный старик размеренно подметал тротуар вдоль невысокой чугунной ограды перед двухэтажным домом с разрушенными ступенями парадной лестницы. На оштукатуренном фронтоне дома чернел круглый след от мраморного медальона. Номер дома – 12 и название переулка – Гороховый сообщала поблекшая от времени надпись чёрной краской на простенке между углом дома и оконным проёмом второго этажа.
Старик остановился передохнуть и просунул голову между при открытых чугунных створок ворот, нижнем краем застрявших в земле. Внимание старика привлекло порхание стайки бабочек-крапивниц перед пустым окном комнаты первого этажа, в которой явно кто-то двигался. Странно! Давным-давно, после обрушения фрагмента боковой стены дом обезлюдел и превратился в прибежище бродячих кошек и собак, как и подвалы десятка снесённых домов переулка, который соединял улицу шахтёрского городка с городским кладбищем.
Старик прислонил метлу к ограде, протиснулся между воротных створок и по тропинке приблизился к тёмной амбразуре окна. Бабочки-крапивницы разлетелись в разные стороны. Старик в сумраке комнаты заметил высокого мужчину в чёрном костюме, подобрал ржавый обломок тонкой водопроводной трубы, свернул за угол, прислушался, осмотрелся и проник через пролом в стене внутрь дома.
Не отвлекаясь на хруст обсыпавшейся штукатурки, которую давили кирзовые сапоги старика, мужчина в чёрном костюме скоблил перочинным ножом сырые обои перед своим сосредоточенным лицом.
– Эй! – грозно крикнул старик и стукнул обломком трубы по дырявому оцинкованному ведру на кучке мусора. – Что ты тут делаешь?!
От тёмного потолка отвалился шматок штукатурки с дранкой и упал у ног старика.
– Разве я делаю что-то плохое? – спросил мужчина, осторожно расчищая перочинным ножиком появившуюся из-под нескольких слоёв обоев строчки газеты царских времён.
– Здесь ты не найдёшь ничего ценного, – сказал старик. – В этом доме были коммуналки. В этой комнате жили мои друзья, – они задницу вытирали зимой газетой, а летом лопухом. Мыться ходили в городскую баню. Много человек рыскало здесь с металлоискателем, но ничего ценного не нашли.
– В этом доме, в начале двадцатого века, жил земский врач, Иван Иванович Кезефиров, – сообщил мужчина, закрыл и спрятал перочинный нож в карман пиджака.
– И что из этого?! – удивился старик. – Дом старинный. Его построил полицмейстер. В нём жило много людей.
– Я – Владимир Кезефиров, терапевт из Москвы. Я недавно получил вторую категорию и решил заняться частной практикой. К сожалению, среди таких, как я, врачей в Москве конкуренция большая. К счастью, у меня был родственник – Иван Иванович Кезефиров. В тысяча девятьсот семнадцатом году он каким-то травяным сбором вылечил цирроз печени у местного полицмейстера. Вылечил за три дня, и об этом похвастался в письме своему брату Вадиму. Правда, состав сбора из местных трав не сообщил, но отметил, что подробности лечения скрупулёзно занёс в дневник, а дневник до лучших времён положил в тайник в стене.
– Короче! – потребовал старик.
– Письмо это я нашёл недавно, когда после похорон мамы разбирал её ридикюль с разными бумагами, фотографиями и документами. В письме Иван Кезефиров ещё просил сообщить какой-то Ольге, что она свободна, что он женился на дочери полицмейстера, которому вылечил печень… По адресу на конверте из ридикюля мамы я узнал, что Иван Кезефиров жил в Гороховом переулке, в этом доме. И вот я здесь. По записям в дневнике родственника я собираюсь воспроизвести лекарство для лечения печени и заработать много денег.
– Интересная, интересная история, – задумчиво прокомментировал старик и предположил: – Ну, а если кто-то уже нашёл дневник?!
– Вряд ли. Травяного сбора, который за три дня лечит цирроз печени нет до сих пор, – ответил Владимир Кезефиров и пустой бутылкой, взятой из кучи мусора у окна, постучал по стене, прислушиваясь к издаваемому звуку.
– Тебе надо поговорить с моей дочуркой Полинушкой. Она собирает всякую всячину для краеведческого музея, – предложил старик. – Я думаю, она что-нибудь, да, знает про твоего родственника. Я же никогда не слышал фамилию Кезефиров, хотя всю жизнь живу в этом городе.
Более крупный кусок штукатурки громыхнулся с потолка на горку кирпичей.
– Бежим, пока не пришибло! – призвал старик, зашвырнул обрезок трубы в тёмный угол, выскочил через пролом в стене на дворик, захламлённый обломками мебели, и сказал доброжелательно: – Меня зовут Семён Аркадьевич. Я живу рядом. Идём ко мне, доктор, познакомлю тебя с дочкой, – вышел через ворота в переулок и зашагал с новым знакомым к маленькому кирпичному дому с крышей, покрытой оцинкованным железом.
Домик Семёна Аркадьевича Иванова стоял в начале переулка, на перекрёстке с улицей, на которой стояли в метрах двадцати друг от друга частные дома.
2
К одноэтажному кирпичному дому Семёна Аркадьевича лепился гараж, за которым имелась теплица, тянулись грядки с картошкой, росли: груша, яблоня и много тёрна.
– Присядь, – войдя в гостиную и указав рукой на диванчик у окна, предложил Семён Аркадьевич Владимиру Кезефирову и прошёл по длинному коридору в комнату дочери.
– Доброе утро, папа, – сказала Полина – невысокая симпатичная брюнетка. Она в трико стояла на паласе и делала повороты корпусом, держа ладони на затылке.
– Доброе утро, Полинушка, у нас гость, – сообщил Семён Аркадьевич, переминаясь у порога комнаты. – Терапевт из Москвы. Он хочет найти дневник врача Кезефирова.
– Папа, у меня своих проблем хватает, – объявила Полина и потрясла опущенными руками. Она не любила, когда кто-то сбивал её с намеченного после ночного сна ритма жизни.
– Проблем с Андрюхой Прокуцевым? – с укором спросил Семён Аркадьевич, и печаль возникла в его серых глазах под седыми бровыми.
– Папа, не называй Андрея – Андрюхой. Я люблю его, а он меня. Мы скоро поженимся, – объявила Полина и глубоко прогнулась назад.
– Андрюха не любит тебя! – возразил Семён Аркадьевич. – Он же баб всех в округе…
– Папа! Прекрати сейчас же! Или мы опять поссоримся, – запретила сердито Полина, выпрямилась и сделала наклон вперёд.
– Живи, как знаешь, Полюшка. Ты уже не девочка, – смиренно произнёс Семён Аркадьевич. Он знал, что дочь воспринимает распутство Прокуцева, как обычное поведение любого полнозрелого одинокого мужчины. Он знал, что дочь верит, что Прокуцев будет ей верным мужем.
Полина выпрямилась и мимо отца стремительно вышла из комнаты и закрылась в соседней комнате, где была душевая кабина.
– Я с доктором жду тебя в гостиной! – громко предупредил Семён Аркадьевич, вернулся в гостиную, достал из тумбочки под телевизором коробку с шахматами и картонную шахматную доску. – Полинушка сейчас придёт, а пока сыграем партейку?
– Сыграем, – согласился Владимир Кезефиров и подвинулся к окну, давая шахматной доске место на диване.
Семён Аркадьевич присел на диван и вместе с гостем расставил фигуры и пешки в стартовую позицию. По жребию белые фигуры достались хозяину дома, и он продвинул ферзевую пешку на два поля вперёд.
Но закончить партию мужчинам не удалось – в гостиную вошла Полина в серых брюках и приталенной белой блузке. Короткие чёрные волосы Полины лежали на прямой пробор. Приятное овальное лицо её было сосредоточенно, а чёрные глаза равнодушны. На округлом плече её висела на длинном ремешке маленькая сумочка.
– Познакомься, доктор. Полинушка, моя дочурка, – произнёс с придыханием Семён Аркадьевич. Он считал дочь самой умной и красивой женщиной родного шахтёрского городка.
Владимир Кезефиров встал с дивана. Шахматная доска качнулась, и чёрная ладья скатилась на пол.
– Владимир, – назвался Кезефиров. – Терапевт из Москвы.
– Так, что тебе надо? – определив в госте своего ровесника, спросила грубовато Полина и затосковала о Москве. В Москве она закончила педагогический институт. Москва нравилась ей ночными клубами, концертами, выставками, театрами, интересными знакомствами и тусовками с друзьями. За время учёбы Полина часто звонила отцу и, ссылаясь на выдуманную занятость, ни разу не приезжала в отчий дом ни на праздники, ни на каникулы. Однако, после получения красного диплома она рассорилась со своим любовником, который хотел стать её сутенёром, и вернулась в родной городок. Любопытным знакомым своё появление в отцовском доме она объяснила фразой: «Что Бог не делает – всё к лучшему» и оформилась в среднюю школу учительницей математики, а до начала учебного года занялась устройством городского краеведческого музея.
– Я ищу информацию о моём родственнике, о Иване Ивановича Кезефирове. В царское время он работал здесь земским врачом.
– Вряд ли я тебе помогу, – сухо отозвалась Полина, но серьёзное приятное лицо и умные серые глаза терапевта понравилась ей.
– Жаль, что люди равнодушны к прошлому, хотя скоро сами станут прошлым, – выдал Владимир Кезефиров когда-то вычитанную фразу и шагнул к выходу из гостиной. – До свидания.
– Постой, Вова, – потребовала Полина. – Я не отказала, но уж слишком много времени прошло с царских времён.
– Полинушка, помоги, – подключился к диалогу Семён Аркадьевич и встал с дивана. – Он же приехал из самой Москвы к нам.
– Пойдём, Вова. Может быть найдём что-нибудь о вашем родственнике в дневнике, что принесла мне на днях в музей старушка Ликина, – предложила Полина под руку с Кезефировым вышла из дома.
Семён Аркадьевич убрал коробку с шахматами вместе с шахматной доской в тумбочку под телевизором и пошёл дометать переулок. Было время, когда он, не работая на пенсии, заметил увеличение размера своей талии, огорчился и устроился дворником переулка, ведущего от улицы с частными домами к городскому кладбищу. С тех пор вес тела его стабилизировался, а за добросовестную работу ему не раз денежную премию; и даже как-то зимой местное телевидение сняло о нём репортаж – заслуженный шахтёр на пенсии успешно борется за чистоту на своём участке. Однако, Семён Аркадьевич всё так же одевался скромно, питался больше дарами своего сада и огорода, чем продуктами из магазина, а не потраченные за месяц деньги отсылал в Москву, дочке Полинушке, успешной студентке педагогического
