института.
3
– Слышь, старый, где твоя Полина? – грубовато спросил Андрей Прокуцев – плотный широколицый и широкоплечий молодой мужчина, подойдя к Семёну Аркадьевичу, который подметал тротуар переулка перед разрушенным до основания домом. – Я зашёл к ней, а на двери замок. Куда она с утра свалила?
– Не знаю, – буркнул Семён Аркадьевич. Он презирал Прокуцева за сожительство со многими замужними женщинами городка и за бездельничество.
– А кто знает?! – не унялся Прокуцев, розовея щеками от нервного возбуждения. Полина обещала ему показать несколько поз из Кама сутры.
– Уйди, Андрюха. Сам не работаешь, другим не мешай, – потребовал Семён Аркадьевич. Метла в его руках зашуршала прутьями по асфальту чаще.
– Слышь, тесть мой будущий, где Полина? Я по ней соскучился.
– Уйди, Андрюха. Я тебе не тесть, – рассердился Семён Аркадьевич. – Ты – лодырь и бабник.
– Будешь, будешь моим тестем, никуда не денешься, – напророчил насмешливо Прокуцев. – Полина без ума от меня. Она ради меня…
– Что?! – Семён Аркадьевич остановился и стукнул концом черенка метлы об асфальт. Седые брови его насупились. Серые глаза под седыми бровями стали злыми.
– Мы вот-вот поженимся, – сообщил Прокуцев, – и ты будешь мне платить, чтобы я не бросил твою Полинушку. Все знают, что ты без ума от любви к ней.
– Не бывать этому, – проворчал Семён Аркадьевич, пошёл к тополю, у корней которого желтела банановая кожура. После смерти жены под колёсами товарняка, он всю свою любовь отдал дочери, мало заботясь о себе.
– Так где Полина?! – крикнул раздраженно Прокуцев.
– Не знаю, – остановился Семён Аркадьевич, развернулся и печально пожурил: – Кем ты стал Андрей?.. Ты хорошо работал в шахте. А теперь живёшь за счёт баб. Твоим родителям на том свете явно стыдно за тебя… Оставь мою Полинушку в покое. Иди к Лизке Бунковой или к Людке Осоковой. Они тебя приголубят, напоят, накормят и денег дадут; а к Полинушке сегодня приехал жених из Москвы.
– Врёшь! – возмущённо вскричал Прокуцев.
Да, Семён Аркадьевич сказал неправду от бессилия повлиять на союз дочери с Прокуцевым, но продолжил невозмутимо:
– Полинушка пошла с ним в музей. Можешь проверить.
– И проверю. А ты, старый пень, готовь деньги на приданное, да, побольше, – крикнул Прокуцев, показал средний палец из кулака поднятой руки и быстро зашагал по переулку к улице, по которой шумно проехал рейсовый автобус.
Семён Аркадьевич подогнал метлой шкурку банана к ранее наметённой куче мусора у чугунной ограды перед заброшенным домом с фронтоном, приставил метлу к створке ворот и побрёл по переулку к городскому кладбищу.
Кладбище было старше городка, на месте которого находилось когда-то торговое село, пока неподалёку от него не нашли залежи угля. На кладбище уже много лет мертвецов не хоронили в землю, а построили колумбарий и заполняли его ячейки урнами с пеплом мертвецов, сожжённых в печи крематория.
Могила Анны Семёновны Ивановой выделялась от других могил ухоженностью, живыми цветами, недавно выкрашенной чёрной оградой. Аркадий Семёнович заметил у неё сутулую фигуру друга детства и бывшего директора школы, Бабулова Ивана Фёдоровича и холодно приветствовал:
– Здорово, Иван. Ты что здесь торчишь?
– Вот могилку Лиды навещал заодно и к твоей Анне заглянул. Они же подругами были, – медленно проговорил Бабулов. Жена его – Лидия Бабулова, как и Анна Иванова, была волонтёром в городском собачьем приюте. Там-то она заразилась бешенством от колченогой дворняги и умерла скоропостижно.
– Эхе, жаль, что никто ещё не нашёл на смерть управу, – задумчиво произнёс Семён Аркадьевич.
– Пойдём, старина, ко мне, выпьем водочки, – предложил Бабулов.
– Как-нибудь потом, – насупившись, отказался Семён Аркадьевич и уставился беспокойным взглядом на могильный холмик жены.
– Ладно, – сказал Бабулов и удалился по извилистой тропке между могил.
Семён Аркадьевич мысленно попросил совета у Анны, как не допустить свадьбу Полиночки с Андрюхой Прокуцевым и различил в шуме листвы кладбищенских берёз ответ: «Сёма. Полина – дитя нашей любви. Наша любовь защитит её от лиха». Вытирая носовым платком слёзы на глазах и на морщинистых щеках, Семён Аркадьевич отправился домой за полиэтиленовыми чёрными мешками для наметённого в переулке мусора.
4
Полина Иванова и Владимир Кезефиров вошли в одноэтажное здание старого автовокзала, в котором после постройки нового автовокзала, городские власти сделали краеведческий музей.
Экспозиция занимала бывший зал ожидания для пассажиров. Не выставленные для осмотра экспонаты хранились в служебных кабинетах и помещениях.
– Да-а, – недоброжелательно протянул Владимир Кезефиров после короткой экскурсии по залу, заставленному манекенами в разной одежде и стеллажами с деревянными предметами быта.
– Не нравится? – обиделась Полина. В музейной работе помогали ей только несколько старшеклассников школы, в которую она устроилась учителем математики.
– В городах, где я бывал, в музеях имеются похожие деревянные прялки, тульские самовары, хомуты, всякая льняная одежда, кованные сундуки, детские люльки, – признался Владимир Кезефиров и присел к столу, на котором возвышалась стопка папок разной толщины и цвета.
– Я скоро сделаю выставку инструментов и рабочей одежды шахтёров, фотографии знаменитых людей городка. Среди них есть фотография моего отца. До пенсии он был бригадиром проходчиков. У него есть орден за труд, – сказала с гордостью Полина, смело смотря в лицо Владимира Кезефирова, и оно нравилось ей всё сильней и сильней.
– Кстати, у тебя глаза не отца, – сказал он, перекладывая папки из стопки в стопку.
– У меня глаза мамы. Мама погибла зимой, два года назад. Её толкнули на переезде под состав с углём, когда она шла после уроков из школы домой. Убийцу так и не нашли, хотя машинист и его помощник видели возле путей подростков, – поведала Полина и для отвлечения от печальных воспоминаний о матери открыла на столе тетрадь в жёстком сильно потёртом переплёте. – Вот этот дневник принесла мне Тамара Кузнецова от своей бабушки, самой старой жительницы нашего городка. По-моему, я видела в нём фамилию Кезефиров.
Владимир Кезефиров протянул руку к тетради.
– Поля, проказница! Я хочу тебя! Я соскучился! – вбежав в демонстрационный зал, провопил Прокуцев, заметил незнакомца в чёрном костюме и осёкся.
– Андрей, я сейчас очень занята, – сказала холодно Полина.
– С ним что ли?! – презрительно спросил Прокуцев и ринулся к столу с папками. – Так я его сейчас выкину отсюда!
– Это твой мужчина? – Владимир Кезефиров резко встал со стула и оказался выше на голову Прокуцева.
– Мы учились в одной школе, – небрежно ответила Полина. – Я училась в А, а он в Б классе.
– Тогда, дружок, иди погуляй, – попросил Владимир Кезефиров.
– Я сейчас дам тебе по роже, – выпалил Прокуцев.
– А я тебе по зубам, – спокойно предупредил Владимир Кезефиров.
– Не успеешь, – рявкнул Прокуцев, вытаращился и широко замахнулся правой рукой.
Действительно, Владимир Кезефиров не успел пошевелиться – Полина крупной киянкой, снятой с крюка на стене, ударила Прокуцева по затылку.
– За что? – схватившись руками за голову, промямлил он.
– Уходи отсюда немедленно, Андрей! – жёстко потребовала Полина.
Совсем недавно, во время молчаливого пути к музею она ловила на себе нежный заинтересованный взгляд добрых серых глаз Кезефирова, но не слышала от него ни скабрезных анекдотов, не примитивных комплементов о её внешности и похвальбы собой. Это было необычно для Полины. Живя с подружкой в Москве, на съёмной квартире, она уверилась, что для мужчин является игрушкой для сексуального удовольствия. Её любовников не интересовала её тяга к театру, к живописи, к художественной литературе. А она терпела любовников – они были творцами её пусть короткой, но комфортной жизни. Только с последним любовником она поругалась и рассталась, когда он захотел стать её сутенёром.
– Ты, сучка, пожалеешь, что ударила меня. Ой, пожалеешь, – пригрозил Прокуцев и шаткой походкой направляясь к выходу из зала.
– Ещё слово, и получишь уже от меня, – выхватив из руки Полины киянку, пообещал Владимир Кезефиров.
– Когда разденешь её, передай от меня привет бабочке на её правой ляжке, что я наколол! – крикнул Прокуцев, открывая дверь на улицу.
– Дурак, – проронила Полина и потупила взгляд.
Владимир Кезефиров метнул киянку и попал в дверь, за которой мигом раньше скрылся Прокуцев.
Полина приняла грохот дерева о дерево за совет судьбы – держи и не отпускай врача, с ним ты будешь счастлива.
– Безусловно дурак, – опустившись на стул, согласился Владимир Кезефиров, взял в руки тетрадь.
Полина подсела на другой стул, бок о бок с Кезефировым. Прокуцев осторожно потянул на себя входную дверь в музей и приблизил ухо к узкой щели.
Владимир Кезефиров раскрыл тетрадь. Строчки на пожелтевших страницах в косую линейку были написаны простым карандашом. Только ближе к середине тетради в них появилась фамилия Кезефиров, почему-то подчёркнутая красным карандашом.
Владимир Кезефиров кашлянул и прочитал громко и неторопливо:
– После боя с беляками я не мог заснуть. Врач Иван Кезефиров дал мне какие-то порошки. Я выпил их. Тут боец принёс приказ командира дивизии, и я повёл отряд в соседний городок. В пути внезапно заснул и упал с коня. Весь отряд и лошади ржали надо мной. После боя я вернулся и пристрелил Кезефирова. Боевые товарищи мои обыскали квартиру гада. Нашли в стене золотишко и бумаги. Золотишко справедливо поделили. Бумаги никто не взял. Все были неграмотными. После гражданской я работал в Москве в уголовном розыске. Во время войны командовал диверсионной группой в тылу фашистов. В конце войны был ранен в голову, попал в госпиталь. Женился на Валентине – она из здешних мест, работала в госпитале медсестрой, а потом медсестрой в санчасти при шахте. Родила мне двух дочерей. Прожитой жизнью я доволен.
