Ровно через час двадцать начинал брать пробы на процентный анализ полученной смеси кислот, относил их наверх в лабораторию. При достижении устойчивого нужного соответствия компонентов пульпы и требуемого показателя кислотности среды (РН) осторожно начинал реакцию нейтрализации едким натром, поминутно сверяя рост температуры во всех шести реакторах. Выброс реагентов грозил многочасовой уборкой нижней отметки, если конечно до этого ещё и не нахватать ожогов самому. Может быть, даже несовместимых с жизнью, но у храбреца Гешки никогда даже самого маленького ожога не было, хотя он и не всегда так уж и предохранялся.
Гешка периодически форсировал ведущийся синтез, включал мешалки на полные обороты, чтобы провернуть резко сгущающуюся смесь и не дать ей схватиться в комья, а также, чтобы предотвратить локальный температурный скачок во избежание разрыва стенки реактора, а то и полного расплавления. Затем при по-прежнему интенсивном непрерывном размешивании включал таймер на режим отсроченного принудительного охлаждения густеющей пены готового стеарата пербората натрия. Первичного материала для изготовления искусственной кожи и даже 3-D моделирования некоторых внутренних органов человека. Если всё у него проходило штатно и без аварийных выбросов – тогда оставалось часа два до полной готовности, опять же при периодическом контроле замеров и при усиленном размешивании. Получалось так, что даже самое сложное на поверку выходило не таким и сложным. Просто требуется быть всегда очень внимательным, пунктуальным и настойчивым. Тогда не только искусственную кожу синтезируешь, но не исключено, что и когда-нибудь кому-нибудь новые мозги вправишь. А уж для них-то рынок всегда открывается поистине бескрайний.
Помимо первой и второй, Гешка выходил и в третью смену, в ночь, с полдвенадцатого до пол-восьмого утра, хотя она ему, как малолетке, в принципе не дозволялась. Однако начальство на это смотрело сквозь пальцы, потому что как работник Гешка был хороший, исполнительный, совестливый и конечно ответственный. Особых сбоев и брака не допускал. И когда выпадала пара часов передохнуть, а это был промежуток примерно с пол-первого ночи до половины третьего – Гешка вспоминал про Машу наверху и её до того мило гудящие аппараты погружного горения, сжигающие промышленные и бытовые канализационные стоки – что подойти всегда становилось маняще-страшно.
Цех на всех уровнях в самые глухие часы ночи почти всегда бывал совершенно пуст от дневных смен и вспомогательных инженерных и технических служб. Спать хотелось неимоверно, даже девчонки в лаборатории отключались без задних ножек. На приглашения погонять на лихих электрокарах по пустой территории завода никак не откликались. Именно в эту предельно глухую пору слегка заскучавший Гешка предпринимал бросок по металлическим ребристым ступеням на самый верх, на девятнадцатую отметку цеха, где на своей контрольно-измерительной площадке возле огромного пульта управления АПГ, позёвывая, сидела Маняня Карабут и жгла и жгла себе идущее под большим давлением содержание канализации. Вот кому было нельзя даже вздремнуть под страхом возможного апокала в отдельно взятом времени и месте. Если бы, допустим, аппаратчица отключилась, или, даже бодрствуя, ненароком упустила уровень стоков ниже критического хотя бы в двух аппаратах – пиши пропало. Перегазовка и на воздух взлетел бы не только полностью пятый цех и весь завод, но и полгорода вместе с ними за компанию. Говна только со стороны кажутся вполне безобидными, а вот когда газу для его сжигания становится слишком много – тогда да-а… можно и взорваться. Где только они тогда ни повиснут!
Стройная и не по-химически нежная Карабут неусыпно следила за уровнем бешено сгорающих токсичных стоков завода и нескольких ближних жилых кварталов города в особых аппаратах погружного горения. Всего в цехе их насчитывалось пять. В каждую отдельную смену стоки пылали и выгорали в двух или трёх агрегатах. Иногда, особенно при аварийных смывах в других номерных цехах, особенно люминофорных, смертоносные потоки жидких и пластических гелеобразных отходов химзавода наплывали настолько мощные и опасные, что даже если в тот момент была глубокая ночь, приходилось поджигать и вводить в действие все пять огнедышащих мини-вулканов. Зрелище колоссальное и ощущалось поистине как страх божий, особенно если стоять рядом с ужасающими апэгэшками на дрожащей от напряга девятнадцатой отметке. И тогда отдельно расположенный по высшей категории взрывоопасный пятый цех страшно дымил на всю округу из всех пяти колоссальных труб. Он нёсся сквозь ночь словно огромный допотопный броненосец на бреющей орбите Земли, забрасывая всех своим едким проникающим дымом и оставляя внизу после себя за цехом клокочущее, непрерывно булькающее озеро безнадёжно сизого и никчемного шлама. Кто бы мог подумать, что даже дерьмо может иметь настолько тупой и бесславный конец!
Даже и два-три на разрыв ревущих от бешеного пламени внутри агрегата всегда заставляли Гешку с опаской проходить мимо. Всё время казалось, что вот-вот Машка проспит, уронит уровень – и как рванут они все и поплывёт тогда вся их ночная смена над ничего не подозревающим городом, как обделанные фанеры над Парижем. И как только Маняня не боялась, уму непостижимо. Слишком высокой казалась цена её нечаянного задрёмывания. Однако со временем, коротая с нею ночки на девятнадцатой отметке, словно несущейся в клокочущей адской вышине, постепенно привык к этому ужасу и Гешка. Человек притерпливается к чему угодно. Даже стал замечать малейшие изменения режимов клокотания раскалённых стоков, с грохотом пожираемых огнедышащими ручными драконами АПГ. Бывало сам подбежит к пульту управления насосами и подачи газа на горелки, сверит изменения градиентов подачи, давления и температуры, а потом весело и тревожно кричит оттуда, пересиливая гул полностью выгорающего содержимого канализации:
- Маша! Добавь гавнеца на пятый, не то взорвёмся! А вот третий от него захлёбывается! Тут надобно какашки придержать чутка, а газу добавить! Не то погаснет вся эта прелесть. Совсем закозлится в полный шлам. Я тебе это коксующееся дерьмо пробивать не смогу. У меня своей работы полно. Заранее предупреждаю. Будешь ждать ремонтников. С ними и объясняться станешь.
Подружка аппаратчица подхватывалась от стола и бегом мчалась сбавлять подачу стоков на один АПГ, одновременно увеличивая подачу газа. На другом наоборот – снижала давление газа при одновременном форсаже подачи ароматного содержания ассенизации. В обычном, предсказуемом режиме это всегда делала автоматика, но часто при аварийных смывах из цехов бывали сбои, тогда КИПиА глючил и требовалась ручная корректировка.
Периодически Маняня, по тонкому изменению гула и вибрации, издалека уловив необычные колебания давления подачи того или другого ингредиента, сама вскакивала и бежала к большому пульту КИПиА, не давала роботам слежения и корректировки полностью зависнуть. В ручном режиме регулировала непрерывно сбивающуюся автоматику, списывала быстро меняющиеся показания приборов, заносила в журналы, бумажные и цифровые. Потом возвращалась к столу, усаживалась на свой стул и они с Гешкой продолжали беседы за жизнь, за любовь и за погоду. Чего только не сделаешь, лишь бы не заснуть при сладком шуме радостно сгорающих какашек, чужих, конечно! Какую только ерунду на такой орбите ни придумаешь, какую ни сморозишь или ни вспомнишь?!
Однажды мало того что образованная, так ещё и начитанная Маняня рассказала Гешке про философов мрачного средневековья, которые часто наблюдали в пламени своих каминов некие создания, словно бы сделанные из огня. Похожие на светящихся ящериц они прыгали по пылающим поленьям и углям веками, поскольку в упорядоченной Европе камины и в самом деле не гасли очень и очень долго. Это было вполне рационально, потому что не нужно становилось их всякий раз долго растапливать. Достаточно просто поддерживать имеющийся огонь. Так что он в тех каминах и вправду не гас столетиями. Вот и прижились в каминном неугасающем пламени средневековых замков приблудившиеся раскалённые существа, которых хозяева стали называть огненными саламандрами. Великие систематики мира даже вносили их в свои определители по придуманным видам и родам. В них со всей научной тщательностью вносились все эти многозначительно пылающие сущности бытия, своеобразные музы философов, многие из которых даже получали свои отдельные имена, конечно, женские, поскольку всё же воспринимались музами, вдохновительницами. В северных средневековых замках их даже передавали по наследству вместе со штатными привидениями. Вполне представляема и такая запись в гроссбухе замка: «Вдохновительницы – пять штук, одна приходящая, остальные в штате».
Скажем, замок Тэмворт в Англии имел два штатных привидения, Чёрную и Белую леди. Одну из саламандр в камине центрального зала звали Винфри. Это было просто чудо из чудес! Она прожила там больше трёх веков, обслужив четыре поколения местных философов, пока злобные леди-привидения всё-таки не выжили её своим ледяным дыханием. Или - Замок Бран в Румынии, иначе - «Замок Дракулы», резиденция Влада Цепеша, то есть, самого Дракулы. Привидений безвинно загубленных душ тут всегда было не счесть, зато саламандры в нём долго не живут, максимум сто лет. Так что даже имя не успевают получить, как из очередного приблудившегося философа выпивают кровь, после чего сама саламандра в панике утекает обратно на солнце. Зато замок великого философа Вольтера на границе со Швейцарией в Альпах (Ferney-Voltaire Castle), почти не имея привидений, до сих пор греет своим камином милое раскалённое создание, носящее имя его любимой музы, божественной Эмилии. Во всяком случае, так утверждает обслуживающий персонал, потому как теперь это замок государственный и каждый президент Франции с получением должности принимает и эту саламандру по описи вместе с остальным казённым имуществом пятой республики. Так и пишет в графе гроссбуха замка: «Эмилия – одна штука. Принято».
- Прости, но нам-то что с того? – Позёвывая, спросил Гешка в третьем часу ночи увлечённо болтающую Маняню. – У нас ни замка тут, ни камина. Да и президент не скоро нас почтит своим… как бы это сказать.
- …А дослушать меня не слабо?! – Сердито переспросила Маша Карабут явно недоученного и недовоспитанного подростка. – Сиди и слушай, вдруг поймёшь, к чему я клоню.
Так вот. Множество легенд и примет оказалось связано с этими явно живыми существами, сотканными из одного только пламени. Философы чуть ли не единодушно приписывали им если не сакральные, то вполне анималистические черты и свойства. Это от слова «аниме» - душа, а сакральные – это значит божественные, тут немного другая епархия, но по идее из той же колоды. Понял?!
- Да понял-понял!
- Я почти закончила. Многие мыслители стали полагать, что имеют дело с душами умерших, но не желающих совсем расстаться с этим миром людей. Мол, они тут пригрелись и продолжают жить столетиями, вдохновляя живых, но главное - мыслящих. Если же пламя в
