квартиру в этом городе, где и работал. На тут же заработанные деньги обставился, обжился. «Пень! Пень! Старый! Старый!…» Уезжать страшится, все привычно, все удобно…
-И совсем не старый! Не наговаривайте на себя, - Вера переоделась. Лёгкая, обтягивающая майка, белые шорты!…
Баранов покачал головой:
-Красавица!
-Как у Вас легко комплименты выговариваются. Вот представляю, опыта за жизнь набрались…
-Если красиво, почему и не сказать.
Вера засмущалась, засуетилась, полезла в холодильник. Вмиг на столе оказалась вкусная еда. Подумав, выставила маленький, пузатый графинчик с водкой.
-Вроде бы и рано. Но без неё никак, знакомство-то какое?!.. И смех, и грех! - села рядом с Алексеем. -Наливайте и закусывайте, навряд ли всерьёз готовите себе одному.
-Почему? Иногда балуюсь, отвожу душеньку, я готовить умею.
-Умеете! Чаще с куском колбасы у окна стоите. Я Вас давно приметила. Седые волосы в глаза бросаются… Свет в окошке… Как папа умер, и вообще покой потеряла. Всё кажется, он там… ходит.
-Ну, что ж, - Алексей поднял рюмку, - выпьем за Вашего папу.
Вера шумно задышала:
-Уф… крепко! Водку не люблю. Я решила, что вы не шахтёр, что Вы – лётчик, - посмотрела в окошко, потом на Баранова, как бы убеждаясь в его присутствии тут.
Баранов, похолодев, налил ещё.
-Выпьем, Вера, за странности судьбы, которым противиться нельзя.
-Выпью! - она с готовностью чокнулась. - Но скажите, кто Вы? Где работаете? - глаза её испуганно ширились.
Баранов выпил, крякнул, чуть улыбаясь, пряча глаза, проговорил глухо:
-Сейчас пенсионер, - выдержал паузу, - основная специальность, которой отдал пятнадцать лет жизни, военный лётчик.
-Ура! Ура!… - Вера захлопала в ладоши, - папа всегда говорил… две стоящих профессии на свете - лётчик и шахтёр! Они взаимоисключают противостояние двух стихий своим духом, телом, трудом. Они примиряют человека и природу, то есть, они, как минус и плюс, самоуничтожаются, чтоб все люди счастливо и мирно жили.
-Интересно, но вряд ли верно.
-Нет, верно! Мой папа умный. И Вы один, и он один… так и умер в пустой квартире… - глаза её округлились, заблестели. Она встала, подошла к Алексею сзади, обняла его за шею, уткнулась лицом в волосы. - Я люблю тебя давно. Седой, в своём окошке, ты заменил мне папу. На работу, с работы, всё тебя высматриваю. Горести тебе высказываю, спрячусь за занавеску, плачу и жалуюсь. А ты молчишь там, понимаешь, жалеешь… - села, засмеялась, - это я больная. Подсматривала за тобой, только через такие шторы разве что увидишь? Ну, вижу, ходишь после ванны, трусы поддёргиваешь… на кухне, - залилась, как колокольчик. - Однажды и вообще голого видела, - смущенно потупила глаза, но продолжала говорить. - Весна…по нашему весна, а так лето, ведь. До обморока ждала, тепло настоящее на меня так подействовало… решила, хватит дурака валять. Ты мне как родной уже, - налила водки. - Напьюсь! Подстроила специально. И всё приготовила, - подвинула салат к Алексею. - Утром проснулась - праздник! Солнце из-за гор выплывает. Душа поёт! Убралась, кушать приготовила, тебя увидела и давай дурачиться…
Баранов смотрел на раскрасневшееся лицо Веры, глаза его ловили каждый жест, каждую интонацию голоса. Поражаясь непосредственности и наивности женщины, он не переставал удивляться и себе.
-Мне кажется, ты преувеличиваешь силу случая.
-Ага! Ага! А пили мы за что?
Комок подступил к горлу Алексея.
-Согласен.
-Для чего голая на балкон выскочила, думаешь? Север, с утра свежо. И совсем не нудистка... А трусики веником бросила вниз. Ветерок же слабый…
Они засмеялись…
__________
…Водя пальцем по шрамам на теле Баранова, женщина наверное, в десятый раз переспрашивала:
-Это откуда? А это? Вот про этот ещё расскажи, - прижималась к нему, вздрагивая, шептала, - больно-то как, больно ведь.
-Да чего теперь вспоминать, - конфузился Алексей. Я и забыть всё успел.
Но всё же, постепенно увлекаясь, начал вспоминать свою жизнь, вроде шутя, рассказал, как мальчишкой, на спор, лёг между рельс перед несущимся на всех парах тепловозом, а потом, испугавшись, приподнял голову - далеко ли локомотив… убежать хотел, - на затылке затесь.
Рассказал о горах Гиндугуша; о том, как в упор, злорадно ухмыляясь, саданул из гранатомёта в вертолёт красивый, чернявый моджахед; и кувыркалась родная вертушка до дна глубокого ущелья, разваливаясь на куски, а он, выкинутый взрывом, лежал на узком уступе, вцепившись намертво в камни. А чернобородый, в десяти метрах от него, закурил, снял штаны, покряхтел, подоткнув халат. Пошарив по карманам, ничего не нашёл, подтёрся полой, встал, поправился, встряхнулся.
Кровь из разбитой головы заливала глаза, иногда теряя сознание от боли, молил Бога, чтобы не застонать. Моджахед, достав фотоаппарат, сделав несколько снимков обломков вертолёта, исчез в скалах. Спустя некоторое время Баранов матерился, призывая афганца вернуться и пристрелить его. Но броситься в пропасть не мог, судорогой свело пальцы - не отцепиться от камня, через два дня его нашли.
Но не рассказал о шраме, тонком, еле видном, пониже пупка. Пьяная поножовщина у винного магазина, очередь на километр; ткнул сапожным ножом обалдевший от зноя и темного похмелья мужик. Обоих скорая увезла, сапожника заколотило, пеной чуть не подавился. И выписали их вместе… отстояли в этот раз очередь, по русскому обычаю на мировую по стаканчику тяпнули.
Вера засыпала, но когда он умолкал, тут же толкала его, - рассказывай!..
-Ну, что рассказывать?
-Всё!
-«Всё…» - ворчал Алексей. - Жизни не хватит, чтоб всё!..
-Но ведь прожил и живёшь!
-Ну да! – засмеялся Баранов. – Самое неприятное моё воспоминание, это как в госпитале молоденькие сикушки, сёстры, сморщив носики, ворочают меня, судно подсовывают.
-Ну и что такого?! – Вера подняла голову. – И я бы могла.
-У вас другое понятие о стыдливости.
-Дело не в понятии…
-В чём же?
-Есть работа, её нужно выполнять. Противно, не нравится… ищи, где нравится, - провела пальцем по ключице, - что тут такое?
-Нырнул неудачно, в воде старая свая, вот и шишка, нарост на месте трещины.
-Ну да! Ну да!.. - Вера успокоилась, наконец, уснула, подвалившись ему под руку. А он растревожился, воспоминания поползли бесконечной чередой…
…Просторная комната, портрет Вождя в полстены, иконостас членов политбюро, с левой и правой руки – Генерального. Суровый полковник, покашливая и приглаживая потеющую лысину, неловко бубнит:
-Майора Баранова за дискредитацию чести Советского офицера, выразившуюся в превышении должностных обязанностей, а именно, - полковник глубоко вздохнул, зло глянул Алексею в глаза. – Паразит ты, майор. Ну, дерьмо, сволочь он, все и без тебя знают. – Обвёл сидящих рукой, - мы-то чем перед тобой провинились? Ты же - герой!.. Сдохнешь под забором. Но героем сдохнешь. А нам как жить?
-Как приказано, так и живите, - аккуратно положил партбилет на стол…
…Поправил тяжёлые волосы Веры, откинул их, обнажив нежную шею с пульсирующей, синей жилкой. «Дитя»… Прикрыл глаза. Ничего не забыть, как казалось. Первый прыжок с парашютом. Страх где-то в районе промежности втянул стручок так, что когда на земле захотел пописать, с трудом выудил сокровище.
Но сам-то полёт!.. Унт, не привязанный фалой к штанам, со свистом улетел к земле. А он, пьяный от удали, простора, орёт… орут и друзья! Начальник ПДС материт их в мегафон снизу по всем этажам и необъятностям, а молодым хоть бы что…
Высвободившись, укрыв Веру одеялом, Алексей прошёл на кухню, задержался у зеркала. Чуть полноватая, сильная фигура, лицо пожмаканное, бурое, но это уж Север приморозил, обветрил. Налил стопку, выпил.
Ощущение счастья - это состояние психики… Так что ж ты имеешь, заслуженный ветеран и неба, и земли, и океана? Ты ведь счастлив настолько, насколько сам решил быть счастливым.
Налил, выпил, похрустел редиской.
Э… нет, братец! Чуешь ты свою социальную несостоятельность. В своём, так называемом несчастии, ты вполне счастлив. А вот то, что тебе предлагается, вполне даже действительно, осязаемо, и хуже не придумать...
«Так чего тебе надобно, тварь, сука!.. – он ещё выпил. – Ха! Ха! – засмеялся злобно, презрительно. - Попался ты, братец… Учиться счастливым быть, вот с этого и начнёшь жизнь…»
Баранов задумался. Лицо его посветлело.
«Учиться буду. Может, и получится, – опять пригорюнился. – Но ведь от меня… Вера и её дети что-то получить должны, вдруг о своём задумаемся?..»
Почувствовал, что неимоверно устал, покачиваясь, прошёл в комнату, осторожно лёг с краешка кровати, но Вера обняла его, притянула к себе, прижалась тёплым, нежным телом, прошептала…
-Не может быть… так не бывает…
