«Рассыплются стройных дворцов кирпичи.
Разрушат их ливни и солнца лучи,
Но замок, из песен воздвигнутый мной,
Не тронут ни вихри, ни грозы, ни зной».
Абулькасим Фирдоуси
Да, настроение у меня неважное, не скрою.
Почему?.. Об этом долго рассказывать. Впрочем, если вы просите, то, пожалуйста, расскажу. Мне даже необходимо выговориться. Так с чего же начать?.. Конечно, вы хорошо знаете Абулькасима Фирдоуси и его великую поэму «Шахнаме». Нельзя забыть её героев – слоновотелого богатыря Рустама и его несчастного сына Сухроба, могучего Исфандияра, страдальца Сиявуша, богатырскую деву Гурдафарид... Стихи о них - что словесное пламя!..
Только не думайте, что я поэт или писатель. К литературе я имею косвенное отношение, только как читатель. Работаю на скромной должности водителя MB, иначе говоря - машины времени. А зовут меня Игнат.
Стыдно признаться, но еще недавно я мало что знал о Фирдоуси, пока мне не подарили на день рождения «Книгу царей» - «Шахнаме». Она произвела на меня неизгладимое впечатление.
Сказать, что книга мне понравилась, - ничего не сказать. Я плакал, когда Рустам вонзал нож в тело Сухроба, не ведая, что становится сыноубийцей...
А когда дочитал книгу до конца, то во мне всё перевернулось. Я захотел побольше узнать о Фирдоуси, но сведений о нём, оказывается, почти не сохранилось. Даже имя его нам неизвестно, ведь Фирдоуси - Райский - псевдоним поэта. О его жизни существует много легенд. Родился он предположительно в 940 году в Иране близ местечка Тус. До тридцатипятилетнего возраста собирал древние сказания, легенды, изучал историю, ездил в Бухару и другие города, а потом приступил к созданию своей эпопеи.
Всё это я вычитал из книг. Вот что он пишет об этом:
«Исследователь детства мирозданья,
О прошлом он разыскивал преданья,
Созвал он мудрецов со всех сторон, -
Да вспомнят летопись былых времен.
Он расспросил их о князьях старинных,
О мудрых, о прекрасных властелинах...»
Свою жизнь Фирдоуси прожил в трагической бедности, почти нищете. Лишь глубоким старцем он завершил взятую на себя задачу - создал книгу книг «Шахнаме»! Это самое большое поэтическое произведение в мире, созданное одним человеком. Только «Махабхарата» по объему превосходит её, но она же творение целого народа, и великого народа!
По совету друзей Фирдоуси посвятил книгу султану Махмуду Газневиду, однако тот отверг труд мудреца, дав ему ничтожную награду за творение, равного которому ещё не создавали на Земле... В страшном разочаровании, как гласит предание, уходил поэт и, обиженный, раздал деньги нищим, чем вызвал гнев Махмуда.
Пришлось долго скрываться от мести тирана.
Минуло какое-то время, и султан услышал от придворных отточенные, полные волшебной силы строчки стихов. Он пожелал узнать имя поэта, и ему сказали - Фирдоуси.
Тогда, гласит предание, Махмуд Газневид послал Фирдоуси богатые дары... Но когда караван с ними входил в Разанские ворота города Тус, тогда же через Рудбарские ворота пронесли на кладбище тело поэта. А дочь его, несмотря на бедность, не пожелала использовать на себя подарок султана и на эти деньги построила рибат - странноприимный дом.
Эта история поразила меня: какой человек жил! С чем можно сравнить его дивно искусное перо? Разве что с резцом умельца ювелира, превращающего мутный алмаз в переливающуюся всеми цветами радуги живую каплю - бриллиант!..
Простите, что плачу. Не могу удержаться от слез. Сейчас я как наяву вижу его перед собой.
Я долго размышлял над злосчастной судьбой поэта и решил исправить её. Разве должно быть так, чтобы одним доставались все блага жизни, а он, плодами труда которого мы сейчас пользуемся, умер в нищете! Жизнь у каждого из нас одна-единственная, а он её истратил для других. Чудовищная несправедливость! Нужно, чтобы и он пожил в свое удовольствие.
Эта мысль прочно засела во мне, и я решился её осуществить. Я отправился в десятый век, в 984 год, придав себе подобающий вид, загримировавшись и облачившись в старинную одежду…
Иду по городу, он кажется мне ненастоящим: низенькие глинобитные кибитки, узенькие улочки с мелкой прокалённой солнцем пылью. Раскинув руки, легко достаешь противоположные стены. Скудная растительность в садиках у домиков изнывает от палящего солнца. Зной и пыль. Пот заливает глаза.
Прохожие удивлённо поглядывают на меня. Странно, ведь моя внешность не должна вызывать подозрений - экипирован я в полном соответствии с эпохой.
Потом догадываюсь, что их, видимо, изумляет моя непринуждённая осанка. В отличие от них у меня нет той униженности, неуверенности, настороженной пугливости, которые отличают каждое их движение.
Спрашиваю - мне объясняют, как найти Фирдоуси.
И вот я вхожу в указанный дом. Некоторое время жадно разглядываю поэта: мужчину крепкого телосложения лет сорока пяти с пышной бородой. Приглядевшись, замечаю в ней проседь. Взгляд его тёмных глаз устал, но ясен. Замечаю, в саду бегает подвижный мальчик лет одиннадцати с чертами лица, похожими на Фирдоуси. Это был его сын Касим.
Не скоро мне удалось растолковать, кто я такой и зачем к нему явился.
Он сильно опечалился, когда я рассказал, какие невзгоды его ожидают в грядущем.
- О аллах! Неужели будет именно так? - прошептал он.
- Увы, об этом говорят известные нам предания.
Я не смог вынести его пристального взгляда и свои отвёл глаза, будто в чём-то провинился перед ним. Сказал:
- Но этого не должно быть. Я принёс вам вашу книгу «Шахнаме», которую вам ещё только предстоит написать. Теперь вам не надо все эти годы страдать, сочиняя её, - достаточно лишь быстро переписать. А оставшуюся жизнь можете делать всё, что вам будет угодно. Вы ещё крепкий мужчина и при вашем уме и таланте сумеете многого добиться. Берите, вы это заслужили!
Он взял книгу и с любовью оглядел обложку, где был изображён исполин Рустам на могучем Рахше. Со вздохом погладил. Из его глаз выступили слёзы.
Этого я перенести не смог, да и срок моего пребывания в прошлом подходил к концу, поспешно простился и ушёл.
Вернувшись в свое время, я поспешил в библиотеку, желая узнать, как же сложилась жизнь поэта после моего визита. К моему величайшему изумлению, она не изменилась ни на йоту! Я не верил своим глазам! И тогда решил отправиться к нему вторично, на этот раз уже в более позднее время, в 1017 год, чтобы разузнать, в чём же дело.
Отыскал Фирдоуси и, встретившись, с трудом узнал его: он был уже старцем преклонных лет, согбенный, весь седой, с редкой бородой и дрожащими руками. Под глазами неисчислимые морщины. Только взгляд оставался всё тем же: лучистым и непреклонно твёрдым.
Он узнал меня и удивился, что я ничуть не изменился. Я пояснил, что по моим часам мы расстались с ним около двух суток назад. Он глубоко вздохнул. Нам принесли чай, и мы уселись на старом потёртом ковре, поджав ноги. Он спросил: хорошо ли знают его книгу потомки?
- Знают?! - едва не задохнулся я от волны эмоций. - Да она известна всему миру! Кто ещё из поэтов может сравниться с великим Фирдоуси? Разве что Гомер! Но его «Илиада», например, в восемь раз меньше «Шахнаме». Не в количестве дело, но кто может без душевного трепета читать о злодеяниях змеегривого Заххака, о подвигах могучего Рустама, о горькой доле его сына Сухроба, богатыре Исфандияре!..
Много я говорил, а он молча слушал и только покачивал головой в такт моим словам, полузакрыв глаза, а в них - я видел! - разгоралось пламя. Вот он тихо заметил:
- А Унсури и Фаррух, придворные поэты, утверждали, что бессмысленно описывать подвиги давно умерших воинов. Мол, в войске султана Махмуда имеется немало живых героев, нужно слагать дастаны им.
- Жаль, - развёл я руками. - Стихи этих поэтов я читал, они умные люди, но говорили такие глупости. Наверное, из зависти... А как книга, которую я принёс вам, помогла вам?
Он наклонил голову, потом поднялся и принёс «Шахнаме» с Рустамом на обложке, завёрнутую в красный платок. Страницы её стали жёлтыми, ломкими.
Мне казалось, что я её держал в руках два дня назад, а для них с поэтом пролетело почти тридцать лет!
Открыл, иссушенные страницы шуршат, и только тут я заметил, что некоторые листы не разрезаны. Я забыл вам сказать, что взял для Фирдоуси совершенно новую книгу. Мне стало ясно, что поэт не воспользовался подарком. Но почему, почему?!
Тут же задал этот вопрос.
Фирдоуси ответил:
[justify] - Иначе я поступить не мог, это была бы не моя
