Приключение на бегах

Азарт, захвативший чей-либо рассудок, бывает дурманящим.
И не смотря на то, что его нельзя разлить по чаркам как вино,
всё одно — он опьяняет. И пусть от озорного огонька азарта не
прикурить папиросу, но, вспыхнув, он не скоро погаснет.

Перед членами педагогического совета стояла трудная задача:
разобраться в проступке злостных прогульщиков — учащихся 
фельдшерской группы медицинского училища, замеченных
на ипподроме учителем физкультуры, с которым те случайно
встретились у касс.
— Ой, здрасьте! – поздоровались с физруком юноши.
— Вот те раз! Не ожидал! – удивился тот.

Через два дня к завучу были вызваны прогульщики Рыскин, 
Рылов, Завалий и Амбросиев. Их могли бы распечь на открытом
комсомольском собрании, объявив выговор или лишив стипендии; 
однако для того чтобы обсуждаемый проступок учащихся не стал
искушением для других, было решено провести закрытое заседание 
педсовета в кабинете у завуча с участием виновных. Дверь изнутри 
тщательно заперли. По мере того как рассмотрение вины юношей 
длилось под замко́м битый час, понимание доводов азартных лентяев
становилось всё более туманным; вероятно, это было связано
с духотой: единственное окно помещения оказалось замурованным 
кирпичом.
— Комсомольцы на скачках? Это возмутительно! – только и
звучало на педсовете при избрании наказания для лодырей.

А прогульщики особо и не пытались обелиться. О любви к лошадям 
или праздном любопытстве никто из них в своё оправдание не говорил. 
И, наконец, завуч Клавдия Сильвестровна Телицина завершила заседание. 
Она, не отыскав в себе душевных сил помиловать без пяти минут выпускников, 
решилась их казнить. Своей интонацией руководительница сделала упор
на последнем слове, избежав двусмысленности:
— Оправдать трудно, отчислить!
— Мальчишки совсем! – педиатр Гузель Турдыевна Ткаченко
робко заступилась за азартных прогульщиков. — Не ведали,
что творили!

Телициной же было глубоко плевать на неведение «мальчишек». 
Она вершила педагогическую расправу и почти кричала:
— Нам, городу, стране такие фельдшеры не нужны! – надрывалась 
завуч. — Предлагаю голосовать за исключение этой азартной компании. 
Кто за?..

Проголосовали. Откашлялись. Выпили воды из графина. Пошептались. 
Телицина продолжила:
— Кто против?.. Один человек.
Телицина не удивилась:
— Педиатрия зави́дно сострадательная, как я погляжу! – хмыкнула 
толстуха с жидким пучком волос на затылке, грозно взглянув на Гузель 
Ткаченко. — А нужно бы брать пример с хирургии и гинекологии! – и завуч 
одобрительно кивнула в сторону категоричных преподавателей. Те были 
активнее прочих: больше всех возмущались.
— Резать, так выреза́ть! – подытожила Телицина.

Воздержавшихся не нашлось. За отчисление проголосовал и
физрук Лапин.

Итак — Рыскин, Рылов, Завалий и Амбросиев — были отчислены 
с четвёртого курса. Амбросиев, правда, через неделю был восстановлен 
по звонку «сверху». Неведомая сила «свыше» решила, что без таких 
фельдшеров как он вся система здравоохранения хлопнется. И счастливый 
Амбросиев стал готовиться к выпускным государственным экзаменам... 
на ипподроме, так как азартная четвёрка не оставила своего пристрастия 
к бегам, вскоре появившись на трибунах в день состязаний...

В тот день, двадцатого мая 1989-го года, наездник Станислав
Селиванов был мрачнее Гека́ты. Его любимца, старого рысака
по кличке Тик-Так, давно не включали в сделки, и потому 
Селиванова всегда игнорировали. Ведь уславливались о победах
в заездах при участии главного зоотехника ипподрома Кольтера
Иосифа Марковича или же при посредничестве его заместителя. 
Сам Кольтер лично поддерживал тесные контакты с завсегдатаями 
скачек и, провернув сделку, получал долю от крупного выигрыша, 
подстроив очередную победу. В соревнованиях участвовали не только 
молодые скакуны, но и возрастные кони. Хитрость заключалась вот в 
чём: постоянная солидная клиентура по совету Кольтера ставила на 
дряхлеющего коня; их смелость была разумной — они, посвящённые в 
тайны заездов, никогда не рисковали своими деньгами и неизменно 
выигрывали. Несведущие сторонние игроки ошибочно ставили на 
молодых скакунов, выделив их в качестве фаворитов. Но часто 
побеждал не резвый бегун, придержанный наездником на последнем 
круге, а хилая возрастная коняшка, нарочно направленная к финишу 
первой. Выигрышем Кольтер делился с подкупленными наездниками, 
в число которых Селиванов уже давно не входил.

И прошлым вечером, девятнадцатого мая, собрав всех наездников 
в конюшне, Кольтер распределил последовательность победителей 
следующего дня. Роли были розданы на все заезды. Кольтер командовал:

— В первом заезде перед финишем фаворита Зевса обойдёт
Габриель. Во втором — за круг до финиша — лидер Шанс уступит 
нашей кляче Рассвету. Затем всех удивит одёр Кристалл...
В девятом заезде Кольтер назначил победителем стареющего
рысака по кличке Барон. Но селивановскому коню и в этот раз
главной роли не выпало.
— Извини, Стас. Не теперь, – отмахнулся Кольтер.

После собрания выпили водки. Закусили. Пошептались и
разошлись; ушёл главный зоотехник с заместителем, за ними
покинули конюшню и наездники. Селиванов, заперев изнутри 
дверь и оставшись наедине со скакунами, через широкие
ноздри выпустил на волю сизого змия, добыв огня от спички.
Ему нравилось курить в полумраке, слыша редкие конские
всхрапы; предпочитал он сигареты «Друг» с собачьей мордой
на пачке. Любил он и портвейн «777», и плавленые сырки
как закуску. Жил Селиванов без жены и детей и частенько
ночевал на рабочем месте.

— Ах ты, доходяга, – сказал он своему любимцу, усевшись на
лавчонку напротив денника с высунувшейся из него лошадиной 
мордой. Непроизвольно наморщив лоб и облизав губы,
Селиванов ласково произнёс, дважды быстро моргнув:
— Собака ты старая. Дуся моя.
Скакун одобрительно тряс головой и густо храпел.

Ненаглядный для Селиванова Тик-Так был стареющим конём.
Разные лошадиные недуги разбили его «ходовые» качества.
Когда-то рысак славился на всю Москву своим устойчивым
ходом. О Селиванове на иноходце писали в газете «Советский
спорт». Наездник сохранил пару номеров разных лет. Газетные 
листы выдержали испытание временем, сырками «Дружба» и 
кильками в томатном соусе. Но лишь те страницы сохранились 
незапятнанными — пусть и потрёпанными — на которых были 
заметки о Селиванове и его друге. Публикация от 1979-го года 
утратила заголовок, но в ней был священный текст:

«Двухлетний рысак Тик-Так демонстрирует резвейший аллюр
под седлом опытного жокея Центрального московского ипподрома — 
Станислава Селиванова». Это была газета его молодости, когда 
во цвете лет он выступал жокеем.

Был и другой экземпляр многотиражки с заметкой, в которой
служащий ипподрома предстал перед читателями в образе
маститого наездника; газетная статья от 1981-го года сохранила 
заголовок «Эффект наката». Для Селиванова её текст также являлся 
сакральным:

«Рысистый скакун Тик-Так, качалка и сидящий в ней опытный наездник 
представляют собой во время бега единую сложную динамическую систему, 
преодолевающую при своём движении действие внешних механических сил — 
тяжести, трения, сопротивления воздуха... Рысак запряжён с накатом в призовую 
качалку... Так наш советский спорт всегда стремится к победам... Мы гордимся, 
что в строю наших призёров есть такие асы, как Станислав Селиванов... Пожелаем 
успехов наезднику и его рысаку в будущем!»

Будущее минуло. В настоящем прежде знаменитый Тик-Так свой 
двенадцатый год доживал в безвестности, как и его наездник, 
бесследно пропавший с полос спортивной прессы — в прошлом 
кандидат в мастера конного спорта и жокей второй категории, 
а ныне пенсионер по инвалидности, получивший когда-то травму 
на скачках. Человек, однажды упавший со скакуна и навсегда 
пересевший в качалку, выделялся лицевым тиком. Часто моргающий 
Селиванов приходил на ипподром ради спорта, которому он отдал 
бо́льшую часть своей жизни. Станислав, будучи низкорослым и 
худощавым, к своим сорока пяти годам, — несмотря на 
деформированный позвоночник, — с лёгкостью усаживался в качалку —
двухколёсную тележку. И даже про свои артриты-радикулиты, 
как и геморрой, наездник забывал на ипподроме. Взнуздав дряхлого коня 
и стартовав с места, он привычно ловил ноздрями ветер. Так Селиванов 
любил тряхнуть стариной. Но его любимец зачастую уже на втором круге 
пускал пену, слюнявил сбрую, хрипел и пропускал молодняк далеко вперёд. 
За это от коллег Селиванова получил шуточное прозвище: Тик-Так Колбаса. 
На что мастер езды не обижался и обыкновенно отвечал весельчакам:
— Мой конь всех вас козлов переживёт!

Тик-Так, надо сказать, не был лидером финиша все последние
годы, но его допускали к заездам. Ни Кольтер, ни его заместитель 
Гурий Штыркин ни о чём с Селивановым не договаривались и 
никогда не включали Тик-Така в подлые схемы. А Селиванов 
об этом мечтал. Ему не хватало денег, а в особенности тогда,
когда начинали трястись руки...

...Рыскин, Рылов, Завалий и Амбросиев явились на ипподром
жарким майским днём двадцатого числа в три часа пополудни.
В ту субботу за два часа до их визита завершились состязания
на Главный приз Москвы, в которых победителями стали молодые 
породистые жеребцы, погоняемые мастерами-наездниками. 
Это был честный спорт. Праздник отгремел, оставив меж рядами 
зрительских трибун разорванные несчастливые билеты, смятые 
бумажные стаканчики и пустые водочные бутылки.
— Опять что-то важное пропустили, – расстроился Рыскин.
— Не страдай! – огрызнулся Рылов. — Разберёмся. Всё самое
интересное ещё впереди!

К половине четвёртого вечера ощутимо похолодало, и поднялся 
ветер. Но, не смотря на портящуюся погоду, действительно,
к новым забегам готовились. Вдалеке возле качалок суетились
щуплые наездники. Потом они спокойно объезжали вспаханное 
копытами поле ипподрома, восседая на двухколёсных тележках. 
В руках у каждого из них был длинный хлыст. Всё это подсказывало 
Рыскину с товарищами намерение каждого из конников лететь к 
финишу быстрее пули. Друзья узнали из программки о грядущих 
финальных заездах. Оживились. Воспрянули духом.

— Нужно выяснить, кто подаёт надежды, – изрёк Рыскин.

Бегали к кассам и обратно на трибуны. Втирались в доверительное 
общение с агентами ипподрома. Не замечали буфет, так как им было 
не до яств. Алкоголь азартная компания не употребляла, а ничего кроме 
пива и бутербродов со шпротами или салями посетителям буфета не предлагали. 
Трое бывших учащихся и ренегат Амбросиев непрерывно делали ставки,
но лишь терпели неудачу. Прошло два часа, состоялось пять заездов, как 
Рыскин вдруг сказал:
— Теперь ставить будем наверняка. Хватит порожняк гонять!

Его рассудком овладел замысел того, как воплотить желаемое в жизнь:
выиграть на бегах по-крупному. А Рыскин решил непременно выиграть. 
Пошептавшись и потоптавшись у перил, одержимые друзья взяли ноги в руки. 
Бог весть, куда они устремились, завлекаемые раскрасневшимся