Мне исполнилось 94 года. Многие события детских лет забыты, но я хорошо помню воскресенье 22 июня 1941 года. Тёплое, тихое солнечное утро. Мы с Гаем играли в шахматы на крыльце. Бабушка во дворе кормила кур. Тётя Катя пришла с базара. Глаза заплаканные.
— Мама! — обратилась она к бабушке, вытирая слёзы. — На базаре по радио передали, что началась война. Немцы бомбили Минск, Киев. На границе идут бои...
Мы с Гаем притихли, слушая её слова. Тётя сказала, что народ на базаре ждал выступление по радио Сталина, но он не выступил.
Началась Великая Отечественная война. Вот так окончилось наше детство. В то время на нашей улице не было ни радио, ни электричества. Новости мы узнавали на базаре, где на столбе висел хрипящий большой репродуктор, из районной газеты и от соседей.
О тревожном сообщении тётя рассказала соседке, и вскоре на лавочке у нашего дома собрались старики и старушки. Тётя Катя повторила им то, что услышала по радио. Старики говорили, что Красная Армия разгромит немцев ещё на границе, вспоминали войну с Финляндией, успокаивали друг друга. Обменявшись мнениями, встревоженные, молча, расходились по домам. Когда тётя Катя сказала, что началась война, Гай побежал домой сообщить эту новость своим родным.
Все лето 1941 года жители Корочи жили в тревожном ожидании, поскольку сведения о ходе боев, продвижении немецких войск вглубь страны были противоречивыми. Ходить каждый день на базар, чтобы послушать по радио сводку Совинформбюро, тётя не могла. Она работала в ателье портнихой. А для нас, мальчишек, это слово было новое и не очень понятное. Иногда мы с ребятами бегали на базар, и, вернувшись домой, пытались своими словами передать, что по радио сообщило «бюро». Нам было трудно запомнить названия фронтов, городов, которые каждый день оставляли наши войска. Лето прошло совсем иначе, чем раньше. Мы меньше болтались по городу, не бегали на речку, реже играли на улицах. Все повзрослели, помогали матерям, бабушкам. Практически всех мужчин призвали в армию. Улицы опустели, появлялись только женщины и дети.
Наш город стал прифронтовым в октябре 1941 года, когда Белгород заняли немцы. Задолго до этого население города стали готовить к возможным боевым действиям на его территории. Возвращаясь с работы, тётя рассказывала, что в городе формируются отряды самообороны, что военкомат продолжает призывать мужчин на фронт. В учреждениях и жилых домах стекла на окнах приказали заклеить крест-накрест полосками газет или бумаги, чтобы во время бомбёжки они не вылетели. Я помогал тете резать газету полосками, мазать их клейстером и клеить на стекла. Многие жители нашей улицы во дворах и на огородах рыли щели, где планировали прятаться во время бомбёжек города немцами. Тётя решила, что копать щель мы не будем, а спрячемся в большой, накрытой толстыми брёвнами яме, куда закладывали картофель на зиму.
Было как-то тревожно, мы перестали играть с ребятами в весёлые игры и смеяться. Тётя говорила бабушке, что районные учреждения и некоторые жители города собираются в эвакуацию. Начались перебои с продовольствием. На рынке поднялись цены. Полки в магазинах опустели. Народ скупал сахар, соль, крупы, спички. Запасались керосином.
Кроме работы в ателье, тётя подрабатывала в соседнем детском доме. Учила девочек шить и рукоделию. Детей из детского дома стали готовить к эвакуации. Тёте, как сотруднице, предоставили место на повозке для отъезда в эвакуацию. Она собрала два небольших узла каких-то вещей, посадила меня на повозку и летом 1942 года мы поехали с детдомовцами на восток.
Мы не могли взять с собой бабушку и сестру. Бабушка была уже старенькая и ехать никуда не хотела, а сестре было семь лет и для неё почему-то места на повозке не нашлось.
Ехали мы с тётей несколько суток, в сёлах ночевали в сараях. Потом тётя решила, что поступили мы по отношению к бабушке и моей сестре неправильно. В городе осталась старушка и маленькая девочка. Что они будут делать? Как жить? И мы повернули обратно – погибать так всем вместе.
Домой добирались пешком. На Запад никто не ехал. Навстречу нам шли беженцы, войска, ехали машины, иногда танки. Лошади тащили орудия. Через два или три дня мы были дома.
В июне 1942 года по улице Дорошенко толпами шли беженцы с Украины и западных районов страны. Иногда через Корочу на восток гнали стада коров, коз, овец.
Немцы часто бомбили город ночью. Сбрасывали осветительные ракеты на парашютах. Становилось видно, как днём.
Однажды мы наблюдали воздушный бой над Корочей. Наши истребители отчаянно сражались с немецкими «Мессершмиттами». Немцы сбили два наших самолёта. Они упали в поле за селом Бехтеевка. Часто над городом и ближайшими сёлами кружил немецкий рекогносцировщик «фокке-вульф» - самолёт разведчик. Народ называл его «рама».
Со слов взрослых обстановка на фронте, становилась всё сложнее. Наши войска оставляли один город за другим. Летом 1942 года немцы были в районе Харькова и Белгорода.
В наш город они пришли 1 июля 1942 года. Никаких боев за Корочу я не помню. После ухода наших войск в городе появились шесть или восемь немецких танков. На большой скорости они проехали по центральным улицам. Открыли огонь по домам, доехали до центра, выстрелом из танка сбили статую Ленина, стоявшую на постаменте в сквере. Вечером танки уехали в сторону Белгорода. Через несколько дней на постаменте в сквере кто-то поставил большой деревянный крест.
Немцев мы увидели на второй день после визита танков. Они были в касках, коротких сапогах, с ранцами на спине, автоматами на груди. На поясе у них висели гранаты с длинными деревянными ручками и противогазы. Через два дня они из города ушли. Но появилась мотопехота на мотоциклах с колясками. Мотоциклов с пулемётами на коляске мы с ребятами насчитали примерно пятнадцать или двадцать. Мотоциклисты заняли все основные улицы и центр города. Через пару дней они тоже исчезли.
Поскольку наши войска ушли, а немцы ещё не пришли, народ, почувствовав безвластие, начал грабить магазины, склады маслозавода и плодоягодного комбината. Я оказался у маслозавода. Все склады завода были открыты. Народ тащил мешками семена подсолнечника и жмых (макуху). Я успел взять два больших и тяжёлых круглых куска макухи и пошёл домой.
В доме напротив нас с мамой жил Николай - мой ровесник. Когда я вернулся домой, он рассказал мне, что с плодоягодного завода народ тащит бочки с повидлом, вареньем, джемом, мешки с сахаром и предложил мне отправиться туда. Когда мы добрались до завода увидели там немецкого офицера верхом на лошади. На территории завода было много людей, но увидев нас, катящих бочку к дыре в заборе, немец начал стрелять из пистолета в нашу сторону. Бочка была большая и тяжёлая. Спасло нас только то, что конь пугался выстрелов и не стоял на месте. Мы залегли за бочку, потом бросили её и поползли к дыре в заборе.
Когда немецкие части вступили в Корочу солдат и офицеров расселили по домам. Всех жителей выгнали в сараи, погреба, пристройки, коровники. Нам повезло. Мы остались в маленькой комнате и сарае. Немцы жили в нашей большой комнате, выбросив оттуда абсолютно всё. На пол они постелили солому, накрыли её брезентом и спали, не раздеваясь.
Вскоре немецкие войска ушли на восток, а в городе разместились венгерские части. Комендантом города остался немецкий офицер. Если в июне 1942 года толпы беженцев шли на Восток, то через некоторое время на Запад потянулись колонны наших военнопленных. Конвоировали их наши предатели. Каждый, кроме винтовки, имел плётку из толстого чёрного провода. Пленных подгоняли прикладами, а за малейшее неповиновение избивали плётками. Мы видели, как больного или раненого, он не мог самостоятельно идти, расстреляли на улице Дорошенко.
На пустыре между селом Погореловка и городом немцы устроили лагерь для военнопленных. Всего их было человек пятьсот, а может быть и больше. В тридцатиградусную жару пленным не давали ни еды, ни питья, а умерших от голода, ран, а также расстрелянных за неподчинение, складывали на повозки и, как рассказывали люди, ночами вывозили в район Белой горы. Условия в лагере были жуткие. Пленные все время находились на ногах, лежали лишь раненые, им не оказывали никакой медицинской помощи. Воду в бочке привозили на лошади. Когда приезжала бочка, а жара стояла ужасная, было страшно смотреть, как за кружку или флягу воды, люди буквально убивали друг друга. Жители города и близлежащих сел бросали пленным через ограду хлеб, огурцы, фляжки с водой. Мы с ребятами тоже пытались через колючую проволоку передавать пленным воду в бутылках, но охранники криками, а иногда и выстрелами вверх, отгоняли нас.
...Недавно в интернете я прочитал, что на месте, где находился этот лагерь, 9 мая 2013 года установили памятный камень...
До сих пор не могу забыть, как в саду соседки нашего пленного заставили вырыть себе могилу и тут же расстреляли. Маленького роста, заросший, грязный, он плакал, становился на колени, что-то говорил о детях. В каких кустарниках мы прятались, что нас предатели не видели – не помню. Позже, когда в город пришли венгерские части, мы с ребятами из зарослей бурьяна и кустов видели, как венгерская жандармерия в саду детского дома, за небольшим курганом, расстреляла группу цыган - человек шесть или восемь. а может быть и больше. Расстреляли мужчин, детей, женщин, якобы за то, что цыгане увели у них несколько лошадей.
В сентябре 1942 года власти открыли школу у храма Рождества Пресвятой Богородицы. Тётя решила, что лучше мне ходить в эту школу, чем бродить с ребятами по городу и базару. Сколько открыли классов - не знаю, но хорошо помню, что девочек в школе не было.
Ввели урок «Закон божий», заставили выучить молитву «Отче наш». Перед началом уроков мы всем классом читали её и молились. Занятия с нами проводил батюшка. Писать нас он учил почему-то со знаком «ъ». Письменных принадлежностей не было. Вместо тетрадей мы писали на каких-то советских книгах между типографскими строчками. Какие предметы были ещё - забыл. К счастью, ходили мы в эту школу недолго.
[justify]Территория детского дома, рядом с которым мы жили, была превращена в лагерь для наших военнопленных и
К сожалению, на конкурс принимаются только новые работы. А эти воспоминания были опубликованы на многих сайтах - это понятно с первых же строк. На конкурсе авторы должны быть в равных условиях.
Предлагаю оставить это произведение как внеконкурсное, чтобы читатели могли ознакомиться с событиями той страшной войны со слов очевидца.