Конан и пришелец из другого Мира.

причитая:
– Мама! Мама… Отец… Гульсина, Матлюба… Тётя Зульфиия. Дядя Ривкат…
Конан молчал. Его руки, как бы действуя сами по-себе, мягко охватили тоненькие трясущиеся плечики, и придерживали, пока слёзы не иссякли, и женщина не вздохнула:
– Ну вот. Мне и легче. Теперь понятно, чего мне всё это время не хватало: выплакаться всласть на чьей-нибудь могучей груди… Спасибо, Конан.
– Не за что, Резеда.
– Ладно, давай-ка я слезу. Да пойду соберусь.
– Ага. Кстати: ваш колодец – засыпан?
– Да. Оба ворота сброшены вниз, камни кладки тоже. Да и земли твари насыпали… Он ещё и отравлен. Во-всяком случае, наш Бобомурод, когда попробовал воду из той дыры, что нам удалось расчистить, умер в страшных муках. Всего за полчаса.
– Откуда же вы берёте теперь…
– Воду? Из подземных кувшинов-адобов. Ну, глиняные кувшины, обожжённые в наших огромных печах, каждый – вёдер на десять. В таких и вода всегда прохладная. Наша семья как раз и занималась… Мы – гончары. Ну, были… Так вот: у нас на всякий случай в каждом дворе было несколько таких, закопанных в землю до горловины, кувшинов. На всякий случай. Да и чтоб не ходить каждый раз к колодцу, и не крутить ворот, поднимая ведро с пятидесяти футов…
– Разумная предосторожность. А они – не?..
– Нет. Мы проверяли. Да твари, как мне кажется, и не искали их. А то бы нашли.
– Понятно. Ну, веди.
Дом Резеды стоял ближе к дальнему концу селенья. Ничем особым он не выделялся: мазанка и мазанка из кирпича-сырца, крытая поверху перекрытиями из корявых и прогнувшихся стволов, и увязанной тюками соломы из стеблей камыша, присыпанных почти футовым слоем самой обычной земли. Очень даже практичное строение. Зимой в таких домах тепло, летом – прохладно. Резеда, шедшая впереди, обернулась, махнула Конану:
– Привяжи коня вон к той изгороди. Заходи.
Киммериец привязал коня к тому, чему явно польстили, назвав изгородью: трём жердинам на трёх же столбах. Похоже, скота родные Резеды не держали: тут не было даже хлева. Зато имелось несколько вот именно – печей для обжига. Двор оказался, правда, настолько хорошо утоптанным, что сорняки до сих пор тут не проросли. Правда, они наверстывали своё в так называемом огороде: крохотной делянке размером всего с несколько комнат. Конан мысленно усмехнулся: морковь, лук, укроп, кинза, душистый перчик, шафран, мята…
Только для себя – никакой продажей тут близко не пахло.
Он вошёл в дом. Его делила примерно посередине тощенькая и повидавшая виды перегородка из ткани: передняя и задняя комнаты. Ну правильно: мужская и женская «половины». Чисто условные: всё равно почти всё происходящее за тряпочкой слышно…
В доме оказалось прохладно и темно: свет проникал внутрь лишь через вход и два квадратных окошка, площадью не больше, чем хорошее блюдо. Зимой, похоже, их затыкали всё-таки не тряпками, а крышками, как от бочек: те стояли на полу у проёмов. Но сейчас по дому гуляли сквозняки, а из мебели ему на глаза попался лишь длинный и широкий восточный столик-дастархан, за которым обычно нужно сидеть на карачках, или сложив ноги так, как делают вендийские йоги. Располагался столик на невысоком досчатом помосте-айване, занимавшем почти полкомнаты. Конан сталкивался: под таким айваном обычно хранилось всё добро семьи, если таковое удавалось нажить, а ночью помост превращался в спальное место.
– Заходи, Конан. Я уже переоделась. И собралась.
Конан прошёл во вторую комнатку. Она оказалась ещё меньше: узкая и совсем уж тёмная пещера. Тоже разделённая напополам помостом-айваном. Похоже, женским. Но тут имелись хотя бы подобия полок на стенах: на них лежали свёрнутые курпачи – восточные тоненькие матрацы, на которых, похоже, и спало всё семейство.
Сейчас посередине комнатки стояла небольшая сума – обычная походная котомка, размером намного меньше, чем у самого варвара, а над ней – Резеда.
– И это – всё?
– Да. Немного, да?
– Да. – Конан много чего подумал о тщете всего сущего в общем, и нищенском существовании аграрных поселений в частности, но больше ничего не сказал, подхватив суму с полу, и выйдя. Резеда молча последовала за ним, на прощанье даже не оглянувшись.
Конечно, широкие походные шальвары, хеджаб, чадра и плащ куда больше подходили для имиджа чисто восточной женщины. Резеда даже сняла пояс с ножнами – похоже, оставила там, в хижине, за ненадобностью. А зря. Впрочем, зная женщин…
– Кинжал оставила? – Конан не столько спрашивал, сколько утверждал.
– Да. Спрятала только туда. Вниз. – женщина похлопала себя по талии, которую теперь прикрывала накидка-хеджаб.
– Молодец.
Больше никто из них ничего не сказал, пока Конан запихивал немудреные пожитки в освободившуюся седельную суму, бурдюки из которой он уже выкинул за пятнадцать предыдущих дней пути, и забрался в седло. Молча он снова подал женщине руку.
– Мы… Не будем разве брать воду на дорогу? – она запрыгнула уже довольно легко, словно всю жизнь этим занималась. Впрочем, кто знает – может так и было?
– Сколько дней пути осталось до Порбессии?
– Нисколько. К завтрашнему утру приедем даже на такой медлительной кляче, как у тебя.
– Красавчик вовсе не медлительный. Он – опытный. И напрасно нестись вперёд сломя голову не привык. Впрочем, как и я.
– Ну я рада. За вас обеих. Значит, я – в надёжных руках. И копытах.
Конан усмехнулся:
– Дай-ка кое-что я уточню. Ты что – думаешь, что мы будем ехать всю ночь?
– Ну да, я так и думала.
– Неправильно ты думала. Мы не будем торопиться, и сделаем ещё одну ночёвку. На пару дней моей воды и еды должно хватить даже нам обеим. И коню. А там – разживёмся в столице и пищей и водой. Надеюсь, там-то какая-нибудь река есть?
– Есть, конечно… Река довольно большая – Дорсай. По ней от моря даже заходят корабли. Правда, небольшие. И плоскодонные. И – весной. Сейчас-то река обмелела…
– Всё понятно с вашей «большой рекой».
Теперь за реку обиделась, как до этого Конан – за коня, Резеда:
– Ой, скажите пожалуйста, какие мы «виды видавшие». Уже нам и река в пятьдесят шагов – ручей недоделанный!
– Да нет, река как река. А ты других не видала?
– Н-нет.
– Да и ладно. Все они устроены одинаково. Текут себе и текут. Главное, чтоб воду можно было пить.
– Из Дорсая – можно. Но… А какие ты видел реки?
Конан не видел проблемы в том, чтоб поговорить. Ведь за спокойной ни к чему не обязывающей беседой время летит словно быстрей, а дорога несложная: после того, как её показала Резеда, и рука варвара направила Красавчика туда, конь Конана и сам прекрасно двигался по утоптанной, но не разбитой колеями телег, тропе, шириной даже чуть больше, чем та, на которой Конан встретил оставшихся в живых «горе-делегатов»:
– Разные. В Аквилонии, например – Акшерон. У устья делится на восемнадцать рукавов. Каждый – шагов по сто в ширину. А там, где стоит столица – ширина шагов в восемьсот. И порт там огромный – у причалов можно разместить до ста двадцати больших морских галер. Ну, или вот, скажем, Гинга – в Вендии. У города Каликутт его ширина даже больше, чем у Акшерона. Но воду из Гинга пить нельзя: после того, как он выходит из гор, он протекает по глинистым равнинам, и несёт очень много глины. Поэтому мутный и жёлтый в нижнем течении. А на вкус… Словно пьёшь вот именно – глину.
Видал я и Понт Эвгсинский. Тот славится ну очень быстрым течением, и неширок – всего-то сто пятьдесят шагов! – но уж такой холодный и глубокий! Ни один нормальный человек не сможет переплыть – ему сведёт судорогой руку или ногу, и – прости-прощай, глупый бедолага!
– А ты-то откуда знаешь? Переплывал, что ли?
– Пришлось однажды. Вон: видишь, дырка в плече? – Конан продемонстрировал затянувшийся, но всё ещё отлично различимый шрам, – тугарская стрела! Чтоб вынуть, пришлось потом переломить. Так что – нырял. Правда, под водой даже я не могу проплыть без дыхания больше пятидесяти шагов. Но меткий стрелок у них, к счастью, нашёлся только один. А то не смог бы переплыть и я.
– А ты не боишься ледяной воды?
– Нет. Я же – киммериец. У нас других рек или родников и ручьёв и не бывает. Те, кто с детства не привык, говорят, что от нашей воды у них зубы ломит.
– Надо же… А в каких ещё странах ты был?
Конан, усмехаясь про себя, неторопливо рассказал про Куш и Стигию. Про Гирканию и Замору. Резеда, вначале несмело, но потом всё чаще и с нескрываемым любопытством спрашивала про всё: людей, города, одежду, обычаи и обряды…
Так, за неспешным рассказом, они и добрались к вечеру до места, которое, как посчитал варвар, подходит для ночёвки: несколько кустов всё того же саксаула, и – голая степь вокруг. Резеда оглядывалась вокруг, пока ещё с седла, с явным подозрением:
– А почему ты считаешь, что здесь остановиться лучше, чем, скажем, возле вон того дерева?
– Объясняю. – Конан уже привык, что тем, кто не владеет такими инстинктами воина, как он, то есть – обычным людям, нужно всё объяснять, – Дерево – живое. Значит – рядом есть вода, и ветки с него бесполезны как