Маркус соглашался и спешил за ним. и не знал Конрад, что Маркус ему лжёт: мёртвые ли, а может сама смерть не одобряли его действий. Почему? Трудился он хорошо, омывал как полагается и даже пудрил, стараясь сделать лицо спящим, а не восковым.
Но Конрад слишком верил своему ученику и не знал, что Маркус повадился прихватывать от мёртвых то одно, то другое. Особенно от чужих, городских. Зачем мёртвой женщине медальон? Тяжёлый, круглый медальон. Она чужая, её сюда сослали. Из-за той болезни, которой она сама страдала, болели и могли умереть и другие. И плата в виде медальона, который всё равно никто не вспомнит, ведь сосланная это, не своя! – вдруг показалась Маркусу справедливой.
Доставалось и своим. Элиза Гарсиа не досчиталась одного из колец. Её родственники и не помнили, наверное, с чем не расставалась их старушка, а Маркус считал себя умным и не взял всего. Он взял лишь одно из колец.
Зачем? Он и сам не мог себе объяснить. Вроде и не обижала его жизнь, и место дала, и работу, а тянуло мысли в последнее время в сторону столицы. Много рассказывал о ней и господин Гануза, и лекарь Пако, когда ругался, и на столичных больных интересно было смотреть – одежда на них не та, повадки не те, поновее как будто!
Хотелось того же и для себя. До помутнения какого-то хотелось. Но Маркус сначала боялся. Теперь перестал – четыре снятых украшения. Четыре отнятых у мертвецов ценности. Кто спохватился? Никто. При этом он и правда хорошо потрудился…
Правда, был всё-таки один нюанс: ледяного касания не стало при омовении мертвецов, словно какая-то сила перестала его одобрять и хранила ледяное молчание.
(Примечание: добро пожаловать в Алькалу. Предыдущие рассказы о ней – рассказ «Последние одежды», «Закрытые тропы», «Белое платье». Вселенная будет очень маленькая, как сам городок, очень тихая, без интриг, войны и поиска разного вида Граалей. Я давно хотела что-то подобное. Здесь просто люди – обычные, несчастные разные люди)
(*)
В этот раз Маркус вызвался провести полное обряжение. Обычно Конрад призывал его на помощь уже тогда, когда сам кое-что делал для мертвеца и тот имел не такой пугающий вид. К тому моменту, когда появлялся Маркус, с лица усопшего были стёрты кровь и те самые, первые, проступающие тонкие желтоватые пятна… да и тело было наперво омыто тем самым раствором, который передают из поколения в поколение в Алькале.
Потому что нужно смыть первые следы смерти прежде, чем обряжать в последнюю дорогу. И только после этого уже мыть и одевать как полагается, пудрить и расчесывать.
Но в этот раз Маркус вызвался пройти всё с самого начала. Конрад спорил, но Маркус остался твёрд:
– Вам нужна помощь, а я уже не ребёнок.
Но и не взрослый! Так, застывшая душа, юная, попавшая меж миром детства и взрослости, оторванная от обоих миров сиротством.
Но помощь и впрямь была нужна. Болезнь, пришедшая из столицы с партией новых сосланных, уже не страшила, она была фактом. Таким же как сочные виноградные лозы Алькалы. Местные привыкли к смерти, и даже к той, что касалась их близких. Все под одним богом ходили, все одного ждали – исхода. Благо, в столице клялись, что последняя партия прибыла заражённых, а больше заражённых вроде как и нет, и те, кто вылечится, может, вроде, и вернуться, а кто упокоен…
Обо всё позаботились ловкие придворные. Деньгами ссудили. Вот, мол, Алькала, за беспокойство!
Но золото на благо ушло. Да и то – проводила его Алькала печальными глазами и не заметила. Не до того. У кого друг умер, у кого брат, у кого жена… и помирать не должно б им, но кто-то по глупости из половника для больных бульона хлебнул, кто-то за язву первую взялся голою рукой, а кто-то и вовсе бы мимо проходил и непонятно как заразился, а всё также – слёг в землю Алькалы.
Не делила болезнь знатных и бедных, глупых и умных, счастливых и не очень. Забрала одинаково и кухарку, и конюха, и кузнеца, и единственную дочь наместника господина Ганузы. И все прошли они через руки Конрада и помощника его Маркуса, все на смерть были обряжены и собраны как подобает, и не делал Конрад меж ними различий, и Маркуса учил тому же.
– Ты не знаешь о чём говоришь, – с неохотой сказал Конрад, когда Маркус практически открыто заявил о желании самостоятельно провести всю подготовку тела.
– Я не боюсь мёртвых, – заверил Маркус и тон его был серьёзен.
– Потому что они к тебе уже приходят…другими, – Конрад не хотел открывать ему этой тайны. Во всяком случае не сейчас, той самой тайны, которую знает любой распорядитель над мёртвой плотью. Смерть не сходит сразу. Есть ещё то время, то самое время, когда смерть здесь. Она на теле. Она ощущается. Она проходит холодом и взглядом по коже. И смыть нужно это ощущение тем раствором, что готовят в Алькале многие годы.
И уже потом приступать. Когда тень Смерти оставила плоть, когда плоть стала плотью – последней тенью человека.
– Это сложно, – признал Конрад, видя, что Маркус его не понимает, – и я не хочу тебя пугать. Просто хочу, чтобы ты знал, что смерть оставляет другие следы. Когда она наступает, и когда тело приносят сюда – тело ещё хранит этот след. Но когда я зову тебя, там уже остаётся всего лишь тело.
Маркус смотрел с недоверием и непониманием. Конрад и сам так однажды смотрел, он слышал похожие слова от своего наставника и искренне не понимал о чём идёт речь. Только тогда, когда ему самому пришлось впервые готовить тело от начала он понял. Это ощущение прошло через кончики его пальцев, просочилось в них через губку, которой он обтирал тело, и прошло сквозь всё его существо ледяной дрожью…
Конрад тогда не боялся мёртвых. Но то, что прошло по нему дрожью, было тенью самой смерти. С тех пор так было всегда. Он привык и даже считал такую дрожь одобрением смерти и верным закреплением собственных действий. Так было проще. И лучше.
Но передавать эту дрожь другому? А она ведь будет. её не может не быть. Смерть – это не что-то эфемерное, витающее вокруг как рябь, это скорее как запах – ты его чувствуешь, хотя не всегда можешь понять источник, тебя вдруг прохватывает и даже с запозданием, и ты крутишь головою, потому что не был готов к запаху…
И здесь точно также.
К Смерти нельзя приготовиться. Она всегда рядом, но когда «прохватит» её присутствием, когда по коже пройдут ряды этих тонких и злых ледяных иголочек, обозначая, что она была и есть?
– Тебе не понравится, – Конрад знал что неубедителен. Никакие слова не передадут ему убеждения, им просто этого не дано, это надо прочувствовать и тогда уже не забудешь.
А ещё лучше не знать и не чувствовать.
– Я хочу вам помочь, – но Маркус был твёрд, – я не боюсь, я хочу вам помочь.
Конрад покачал головой. Он надеялся, что со временем этот разговор забудется, и вообще – станет легче. Но на следующее утро, точно издеваясь над его намерением, болезнь забрала сразу двоих. В условиях тепла Алькалы это означало большую работу, и потому Конрад спросил:
– Ты точно хочешь полностью пройти этот путь?
– Да, – Маркус был твёрд и повторил заверение: – я не боюсь мёртвых.
– Здесь не в мёртвых дело, – вздохнул Конрад и жестом поманил Маркуса за собой. Что ж, может это и правда его призвание? Может он однажды заменит Конрада на его посту и уже Конрад будет ему помощником, пока не ослабеет? Городу нужен тот, кто проводит в последний путь, а Маркус показал порядочную ловкость в работе. Так может всё к лучшему? И его рвение, и его желание помочь? И отсутствие страха перед мёртвыми…впрочем, он пока не чуял самой Смерти.
***
– А что в растворе? – спросил Маркус. Он был сдержан, хотя любопытство прорывалось. В мертвецкой было холодно, но Маркус уже привык к этому холоду и мог в нём разговаривать.
– Это пока секрет, – улыбнулся Конрад, но улыбка получилась вымученной. Секрет был прост, и вода казалась совсем такой же, как и всегда, но Конрад знал, что в неё добавлены лёгкие травяные эффекты и соль, потому что только так можно смыть смерть. – Возьми губку.
Губка была серой и лёгкой. После каждого омовения требовалось её хорошо простирать и просушить на деревянной доске вдали от солнца. Маркус впервые видел такие губки. те, которыми омывал тело уже он, были другого цвета и потяжелее.
– Нам нельзя повредить тело, – объяснил Конрад и выверенным чётким движением взял губку, обмакнул её в принесённое ведро и, приподняв, подождал, пока вода стечёт. – Не выжимай, эти выжимать нельзя, они будут распадаться.
Маркус повторил. Губка отяжелела, стекла лишней влагой.
– Теперь смотри, – спокойно сказал Конрад и тонко-тонко коснулся губкой кожи мертвеца. – Этой губкой мы не трём, не давим, мы только промакиваем, чтобы кожа не была слишком…сухой. И смерть смылась. Понял? Попробуй.
Конрад отстранился. Маркус приблизился к его месту с подчеркнутой аккуратностью. В руках у него была губка. Руки, как отметил Конрад, не дрожали.
– Промакиваем, – напомнил Конрад.
Маркус кивнул и неловко, чуть неуклюже, чувствуя, что его приобщают к чему-то большему, коснулся мёртвой кожи и поспешно дёрнул руку вверх, убирая губку. Пятно влаги потекло по застывшей коже, а что-то попало и на руку Маркуса.
– Промакиваем, – повторил Конрад, – как пудру, понял? Только здесь влага. Давай, не дёргай руку.
Второй раз