Двери зимы

становится невыносимо.
— Не уходи, ты нам нужен! — плед рос в её руках, стекал на пол и расползался во все стороны. Сергей только сейчас заметил, что все окружающие его предметы являлись частью этого пледа, который стал напоминать паучью сеть. Попытки выбраться создавали колебания, нити впивались в его тело, опутывая коконом и словно высасывали его силы.
— Даааай! — послышался крик, прожигающий плоть словно кислотой, и откуда-то на пледе, растянутом над пустотой, появился брат Сергея с трясущимися руками и паучьими ногами. Его красные, безумные глаза, пена у рта, отсутствие задней части головы и вздергивающееся в ломке тело ввергли Сергея в ступор. Он перестал двигаться, погасив колебания.
— Дай! — закричал брат, нападая на мать, и опутывая её паутиной.
Мать сидела с невозмутимым видом и тянула соки из Сергея, в то время как старший сын высасывал её силу, продолжая кричать односложное: дай, дай, дай!
— Отпусти меня, мама, мне больно!
— Ты должен нам помочь!
— Ты убиваешь меня, мама! Моё присутствие ничего не изменит, никогда не меняло! Отпусти меня!
Но мать уже не слушала. Её глаза заливались кровью, лицо выражало безумие, и губы повторяли в унисон с сыном: «дай, дай, дай».
Сергею оставалось только бежать, здесь ему не откуда было ждать помощи. Он увидел зазор в паучьей сети, под которой различалась тьма пропасти, но она выглядела спасением. Сергей из последних сил раскачал свой кокон, в который превращался, и бросился вниз. Паутина разворачивалась при падении, вырывая клочки кожи, раздирая его тело до костей. Когда она распустилась полностью, он повис над бездной. Единственной связью, отделяющей его от падения, была нить, крепко засевшая в сердце. По ней уходили последние силы.
— Дай, дай, дай! — кричали, приближаясь к нему по этой паутине мать и брат. — Дай!
Сергей вырвал из сердца нить, сорвался в пропасть и разбился на мелкие части. Но он не чувствовал боли. Ничего не чувствовал. Во тьме его тело выделялось распавшимися пазлами, и прежде, чем закрыть глаза, он увидел, что наваждение исчезло, превратившись в лёгкий парящий пух снежинок.
Снег сыпал и сыпал, укрывая его пушистым холодным одеялом. Пазлы собрались в тело, возвращая ему целостность, но между ними всё ещё различались огромные трещины, куда забивались снежинки.

Пропасть

— Ну, и чего ты тут разлёгся? — донесся до боли знакомый голос.
На него смотрели улыбающиеся гетерохромные глаза юной подруги.
— Крисс!
Он снова был в занесенном снегом лесу.
— Вылезай уже, — протянула она ему руку, помогая выбраться из сугроба.
— Как ты здесь оказалась?
— Я всегда была здесь!
— Где здесь? Что это за место?
Она деловито и легко обломала ветки, соорудила костёр и, чиркнув зажигалкой, развела огонь. Остальные ветки, стряхнув от льдинок и снега, разложила у костра и усадила на них Сергея.
— Оно связано с тобой, с нами. Ты можешь им управлять.
— Не могу, — отозвался Сергей, — я даже огонь не смог разжечь.
Мокрая, совершенно не подходящая, одежда стала просыхать, поднимая над ним пар. Хвоя приятно щекотала босые ступни. Трещины от пазлов стали зарастать и рассасываться, возвращая ему прежний вид. А Крисс в это время топила на огне снег в железной кружке, и когда вода закипела бросила в неё пакетик зелёного чая. Она протянула кружку Сергею.
— Я бы от кофе не отказался…
— С карамельками?
— С карамельками, — повторил он, пригубил чай и ощутил вкус карамельного кофе. Сергей с удивлением смотрел на ёмкость, где вместо чая был желанный напиток.
— Я же говорила, — улыбнулась Крисс.
Стало тепло и уютно. Небо вновь заволокли облака, выстраиваясь бушующим морем. Рядом сидела Крисс и подкидывала в костёр ветки. Огонь громко потрескивал, получая сырую пищу. Сергей почувствовал себя в безопасности и не заметил, как задремал.
*
Город шумел за заплаканным окном офиса. Только что прошёл дождь, оставив мокрые лужи и освежив вид. Сергей прищурил левый серый глаз. Пейзаж размылся и засиял бликами. Мыслями же он был в своей сумеречной квартире. Он не хотел себе признаваться, что ненавидит просыпаться в пустой постели. Не хотел признавать и то, что Майа стала ему необходима. И каждый раз, когда она уходила от него после ссоры, разлуку выносить было сложнее. А в последнее время Майа часто оставляла его. Словно собиралась с силами для разговора, итог которого знала заранее. Сергей был готов к грозе.
Щёлкнул факс: пришло одобрение от начальника на статью. Крисс перестала печатать:
— Ну, что там?
— Работаем, стажёр! А как твоя статья?
— Пишется!
— Вот и отлично, — подмигнул он ей карим глазом, и она отзеркалила его, как обычно. — Что думаешь делать? Останешься?
— Конечно! Я тут уже со всеми подружилась.
Сергей был рад это слышать. Всего пару месяцев назад он отчаянно сопротивлялся появлению стажёра, и, если бы не гетерохромные глаза хрупкой девочки, в точности, как у него, ни за что бы не согласился с ней сотрудничать. А теперь она ему, как родная. Знает все его секреты. Знает, как вывести его на разговор. Сергей никогда и никого к себе не подпускал так близко. Даже Майю. Особенно Майю.

*
Майа потянулась за блокнотом на прикроватном столике. Она часто рисует круг и лепестки вокруг. Каждый лепесток отвечает на вопрос «да» или «нет», образуя ромашку. Но ответы на один и тот же вопрос разные. И последний ей не понравился.
— Почему ты не хочешь услышать меня, — задаёт Майа риторический вопрос, ведь прекрасно знает ответ, и удрученная тем, что сказала это вслух закусывает губу.
— Я слышу! — не отвлекаясь от игры на телефоне, отвечает Сергей. — Мы договорились, что не будем строить серьёзных отношений. Мы даже уточнили это, когда съезжались, ты же помнишь. Не делай вид, что что-то изменилось. Ничего не изменилось. И не изменится.
Но кое-то изменилось. Майа чувствовала изменения под сердцем. Она знала Сергея слишком хорошо, чтобы признаться. Однако всё ещё надеялась растопить лёд. Но таяла только надежда. Майа взяла сумочку-кисет.
— Снова уйдёшь? — с наигранным безразличием бросил Сергей.
Майа ничего не ответила, задержалась на секунду и ушла. Сергей тайно ликовал, что отложился разговор, который поставит точку в их отношениях.

*
— … ничего не изменится, если ты продолжишь ему потакать. — Крисс услышала, как Сергей напряженно говорит по телефону и решила подождать в коридоре окончания разговора.
—… он болен! Ему нужны лекарства.
— Мы это уже проходили, лечиться надо тебе от зависимости от него. Он высасывает твою жизнь, как ты этого не понимаешь? А ты изводишь меня.
—… это в последний раз...
— В прошлый раз был последний, я больше ни копейки тебе не дам. Либо он соглашается на реабилитационный центр, либо не звони мне больше.
Сергей вырубает связь, смотрит на телефон так, будто он источник всех бед и готов швырнуть куда подальше.
— Что, опять родственники? — сочувственно произносит Крисс. — Хорошо у меня никого нет.
— Не говори так, твои точно не были такими…
— Хах, ты мою мать не знал, — горько усмехнулась Крисс. — она не просыхала, и била меня, пока не допилась до… — она замолчала, — знаешь, я только в детдоме увидела, что такое ласка, и нашла друзей.
— А как же твой отец?
— Я не знала его… вернее… я знаю, кто он, но не знакома с ним. Он был против моего рождения, но мать решила, что я должна родиться. А потом видимо пожалела… Она всегда злилась на меня, как будто это я их разлучила. Думаю, он не знает о моём существовании.
— Тяжело хранить такие воспоминания…
— Я их пережила, приняла и отпустила. Если избегать становится ещё хуже, они превращаются в кошмары.
— Пойдём, съедим лучше по куску пирога, — захотел отвлечься Сергей. Эмпатия не была его сильной стороной, он и от своих эмоций убегал, заглушал, замораживал.
— Я за.
*
— Гадаешь? — с удивлением спросила Крисс.
— Чего?
— Ромашки, — она показала на ромашки нарисованные на полях статьи.
— Нет, это Майа. — раздосадовано ответил он, вспомнив последнюю недоссору. Майа всё ещё не вернулась, как обычно происходило, словно ничего не случилось. — Она всё время их рисует.
— Любит не