ОЛЕЧКА
Олечка у меня врач и очень хороший!
С тех пор как мы познакомились в пятом классе, я считала её своей лучшей подругой. Как я уже рассказывала, с ней одной я чувствовала себя в своей тарелке, могла говорить то, что думаю, и нам никогда вме-сте не было скучно. Особенно мы любили с ней разговоры о политике, о жизни в философском смысле, о книжках, которые читали. Между про-чим, Оля читала больше меня, больше всех в классе. Иногда мы давали друг другу советы насчет интересного чтива. Вместе слушали музыку и ходили в «умное» кино. Ну, не всегда, конечно, в «умное»… Но помню, что в четырнадцать лет вовсю обсуждали Тарковского. С кем бы ещё я тогда из сверстников могла об этом поговорить?
Оля – из хорошей семьи, её бабушка училась в институте благо-родных девиц. Какая это была чудесная старушка! Кажется, у нас с нею была взаимная любовь… Ни разу в жизни я не видела её в халате или без аккуратно уложенной, элегантной прически. Всегда строгий чёрный костюмчик, безупречно белая рубашка с высоким воротничком. И твёр-дое убеждение в том, что молодость всегда права.
Олина мама – приятнейшая женщина, переводчик с английского, веселая, позитивная, энергичная. А вот Олиного папу я знала плохо: он, к сожалению, довольно рано умер… Для Оли это было страшным по-трясением и, как я понимаю, именно из-за этой трагедии она решила стать врачом.
Удивительно, но в детстве мы ни разу не поссорились! Я вообще редко ссорилась, но это ведь неизбежно – детские конфликты. Так вот, у нас с Олей их не было. Всегда было полное взаимопонимание и нежные, очень доверительные отношения.
Так и продолжалось до… до Шурика, до моего ухода в себя, в за-мужество, ухода из, скажем так, нормальной активной молодой поры жизни. И вот тогда я совершила одну из серьёзных ошибок, типичную ошибку юности: я недооценила необходимость сохранения детской, а значит самой настоящей дружбы. Вся жизнь была впереди, мало ли ещё будет встреч, знакомств, дружб… Я ушла в свою жизнь, Олечка посту-пила в медицинский институт, и мы надолго потеряли друг друга из ви-да. На несколько лет. Виню в этом полностью себя. Олечка – абсолют-ный интроверт, не лидер в отношениях, это была моя задача – активно поддерживать огонь нашей дружбы. А Олечка всегда радостно подхва-тывала инициативу. И стоило мне исчезнуть, как тут же ветром унесло и мою подругу.
Я сама позвонила ей, примерно, через семь месяцев после рожде-ния Алисы. Я соскучилась ужасно! И она тут же приехала ко мне в гос-ти. И как и не было вычеркнутых пяти лет! Мы будто с той же точки, в какой прервались когда-то давно в разговоре, начали без умолку бол-тать. Тогда же Олечка взглядом профессионала осмотрела мою Алиску, ведь подруга стала педиатром. К тому времени дочь уже вовсю шла на поправку, и поэтому про ужасы, которые нам пришлось пережить из-за болезни малышки, испытывавшей нехватку кислорода при внутриут-робном развитии, Олечка, охая, узнала из моего эмоционального рас-сказа.
- Ты даже представить себе не можешь, как вам повезло с вашим лечащим врачом, и как всё вовремя вы схватили! – резюмировала она профессиональным тоном. – Уж я-то знаю, что бывает в таких случаях, когда деток не лечат, а бывает это часто...
Оля рассказала мне пару историй детишек с теми же проблемами, что у Алисы. У меня волосы на голове зашевелились от её слов. Я схва-тила дочь на руки, крепко прижала к себе, зажмурилась и чуть не запла-кала прямо при подруге.
- Ой, прости! Зря я, наверное… - испугалась Олечка.
- Нет, не зря, - твердо произнесла я, справившись с собой. – Мне надо знать об этом как можно больше… Ведь когда крошечной Алиске было плохо, никто не мог помочь, даже близкие опытные бабы оказа-лись дурами. И когда у Алиски родится ребёнок, я хочу быть знающей, полезной и умной бабушкой, на которую можно положиться.
Оля стала нашим семейным «телефонным консультантом». Ду-маю, что она очень хороший врач, ибо не один раз давала точные и по-лезные медицинские рекомендации и однажды даже... Но рассказ об этой истории ещё впереди. Так вот, её советы всегда помогали.
После долгого перерыва мы стали видеться не то, чтобы часто, но по возможности регулярно. К сожалению, ей я тоже ничегошеньки не рассказывала о своей жизни! Как и для всех прочих, для Оли у меня всё было «файн!». Но и Олечка у нас «закрытый ящичек», ни-че-го я не знала про её личную жизнь, и даже пытаться проникнуть в её дела было бессмысленно: она ловко «уползала» от ответов, что неудивительно – мы с ней обе по гороскопу змеи. Так что мы с Олечкой были квиты!
Зато теперь, в моей новой жизни (или просто Жизни) Оля знает про меня практически всё. Она с первого слова поверила мне и ни на се-кунду не усомнилась в моей правоте. Вот, что значит верная детская дружба.
…Тогда, давно я познакомила Олю и Галю, они друг другу понра-вились, что не могло не порадовать. У меня образовался свой малень-кий, очень приятный, милый круг. Теперь всегда было кого пригласить в гости на тихую, приятную беседу. Девочки мои, родные…
Нынче мы с Олечкой видимся совсем редко – далековато друг от друга живём… Перезваниваемся, переживаем друг за друга. Правда, очень долго она никак не могла «подружиться» с Интернетом, это меня ужасно злило! Но Олечка, как всегда, в своём репертуаре: консерватив-на и упряма. Пожалуй, это её единственный недостаток. Но вот, нако-нец, Олина энергичная, чудесная мама поселила в их квартире это бес-ценное средство связи! Мы больше «не потеряемся», конечно, но её – реальной, близкой, сероглазой и внимательной – мне страшно не хвата-ет.
Я НАЧИНАЮ ПОНИМАТЬ, ЧЕМ Я БОЛЬНА
Приближалась очередная сессия. У нас, заочников, она была в феврале. Никакого страха заранее у меня не появилось. Спокойно взяла учебный отпуск на сессию и в положенное время поехала в институт узнавать расписание занятий и экзаменов. Но стоило мне переступить порог вуза, окунуться в ту самую атмосферу прессинга, шумной, тре-вожной толпы, окриков преподов, что-то во мне нехорошо тренькнуло. Запахло паникой. Заболел живот. Я быстренько переписала расписание и рванула домой.
В институт надо было ездить каждый день и проводить там до восьми часов кряду, периодически сдавая зачёты и экзамены. Это, мягко говоря, не обрадовало. Но больше всего обеспокоил меня вот этот снова появившийся внутренний дискомфорт.
На следующее утро дискомфорт превратился в сущий ад. Как только я встала с постели, пришлось скоренько бежать в туалет: меня вырвало. А потом еще пять раз. Меня просто выворачивало наизнанку! Шурик померил мне давление: 160 на 110. Я сама почувствовала темпе-ратуру, и градусник показал 38,5. Мне казалось, что я умираю…
- М-да, - почесывая лоб, задумчиво тянула вызванная докторша из районки (после замужества из привилегированной поликлиники ме-ня, конечно, тут же вышибли), - ничего не могу понять. Температура и рвота… Вроде грипп такой может быть. А при чём тут тогда давление? Может, ты беременная? – с надеждой спросила она.
- Исключено, - с трудом просипела я с кровати. Тошнота опять подступала к горлу.
- Ну, не знаю… Даю больничный на три дня, может, отлежишься. Потом приходи в поликлинику, посмотрим…
В больничном она, естественно, написала «вегето-сосудистую дистонию» - всё ту же несуществующую такую советскую болезнь. Я лежала трупом все три дня. Больше не рвало, но есть не могла. Темпера-тура держалась, никак не опускаясь ниже 37,5. Давление прыгало туда-сюда. Шурик нервничал.
- Да что же это с тобой? – переживала мама. – Может, правда, ви-рус какой?
Я отмалчивалась. Я-то знала, что это такое. Но говорить об этом было бесполезно. Больничный мне продлили.
Через несколько дней родители уезжали отдыхать куда-то, ка-жется, опять в Прибалтику. В моей голове уже созрел план… Надо же выживать! Я просто, как всякий живой организм, собралась бороться за жизнь.
Как только родители уехали, я сказала Шурику:
- Поезжай, пожалуйста, в институт и забери мои документы.
- Ты серьёзно так решила?
- Да, я так решила, иначе сдохну.
- Ну, и правильно! – поддержал меня муж. – На фиг такие муче-ния?
Он всегда поддерживал меня. Всегда, это правда. Он считал, что я априори права и был на моей стороне. Что-то знакомое, правда? Отно-сился ко мне в точности, как я к своей матери… Как к ней же мой отец … Шурик не спорил со мной ни о чем, он всю жизнь меня внимательно слушал и… слушался. Очень долго меня это устраивало. Хоть кто-то серьёзно относится к моим словам, хоть кто-то по-настоящему меня поддерживает!
Словом, на следующий день Шурик сделал то, что я просила. Вернулся, смеясь.
- Они не хотели отдавать твои документы. Упрямились, как чер-ти! У тебя ж там сплошные «пятёрки», им в лом такую студентку те-рять. И так уговаривали, и сяк… Но я был твёрд.
- Молодец! – похвалила я мужа. – Спасибо тебе большое. Завтра я выхожу на работу.
- Завтра? Ты ж больная ещё совсем!
- Знаешь, теперь я уже почти здорова. Вот ты привёз документы, и у меня всё как рукой сняло! – и я облегчённо засмеялась. Возможно, я выглядела чокнутой, Шурик смотрел на меня с улыбкой, но и с трево-гой. А я действительно почувствовала себя почти совсем здоровой. Ре-шение принято, обжалованию не подлежит. Пусть она меня хоть заре-жет. Мама, в смысле…
Я как будто летала! Я чувствовала себя, наверно, так, как люди, только что вышедшие из тюрьмы. Всё! Больше никогда не будет ника-ких экзаменов. Я совершенно чётко поняла, что для меня это вопрос жизни и смерти. А кто не понимает, пусть смеется. Больные люди все-гда смешны – они ведь не нормальны. Не дай бог никому стать объек-том такого смеха!
Я вышла на работу с идиотской улыбкой счастья на лице. Я всех любила, я обожала наши полки с книгами, я готова была целовать в старческие щечки заведующую, а сослуживицу Лену просто поразила своим фонтанирующим восторгом и бесконечным весельем по любому поводу. Энергия так и пёрла из меня.
Когда родители вернулись, я им сообщила:
- Документы из института я забрала. Больше туда не пойду. Всё, вопрос закрыт.
- Ну-у, мы так и думали, - горестно завела мама. – Всё к тому шло… Сначала переход на заочный, потом эти болезни… Знаешь, что?
- Что? – спокойно и решительно спросила я. Мама посмотрела мне в глаза… Не знаю, что она там увидела, хотя подозреваю…
Однажды в парке белочка выгуливала своего бельчонка, учила его чему-то, показывала, как жить на этом свете. За этим забавно было наблюдать: вот она чуть-чуть по стволу дерева вверх забралась, остано-вилась, смотрит вниз на своего дитятю. Несколько секунд они глядят друг на друга, потом он осторожненько начинает лезть вслед за ней. Ко-гда он её настигает, она опять делает сколько-то прыжков вверх и оста-навливается… В общем всё было очаровательно и умилительно, пока зверьки не спустились вниз. А на земле бельчонок вдруг сглупил и бро-сился не в ту сторону. Практически мне под ноги. Буквально в три прыжка между нами оказалась его мать. Она смотрела прямо мне в гла-за. Никогда не забуду этого взгляда маленького грызуна, но в данном случае – матери, спасающей самое драгоценное в её жизни. В этих ма-леньких глазках были отвага, отчаяние и готовность умереть, но спасти детёныша, а напоследок непременно ещё и меня как следует искусать. Это было настолько убедительно, что я испугалась и
