Привет, оружие!!!

любителей отечественного парфюма съесть по охапке лаврового листа и спрятаться с глаз долой. Его тут же отстранили от наряда и отправили в казарму спать...

А то, о чем говорил военврач в Москве, началось на следующий день.
Комбат Юдин на пару с политруком чихвостили парня перед всей батареей в сто шестьдесят лиц и в хвост, и в гриву. Мол, падла, у своих товарищей воровал, чтобы только нажраться, как свинья и, как Шурка понял, ещё не придумали такой смертной казни, чтоб разнести его вдребезги и клочья...
Вдруг, он вспомнил про детский садик. Вмиг майор с замполитом превратились в двух маленьких шалопаев. Один из них держал за ногу тряпичного зайку и при этом, что-то выразительно говорил (а детский лепет и речь военного мужа мало чем отличаются), он яростно размахивал худенькими ручками и этот несчастный зайка при каждом взмахе бился тряпичной мордахой об пол. Смешно не получилось - в этом зайке Шурка увидел себя, в его арбузной башке на тот момент звучало только одно:
- За чтоооо, блин!!!!!
Позади него в строю стояли пацаны с понурыми, виноватыми лицами и сверлили взглядами его затылок...
Вечером Шурку подозвал к себе сержант замкомвзвода и без злобы, даже с уважением и теплой интонацией в голосе, пожимая руку, тихо произнёс:
- Держись, брат, в армии и хуже бывает, я знаю всё...
- Что, стуканул кто-то?
- Не важно. А если взял всё на себя - тяни до конца.
На душе просветлело. Через пару дней и отношение всего комсостава стало мягче и человечнее. Видимо сержант раскололся, но на всех собраниях продолжалась показушная порка. Это было нужно для проформы, маховик то уже раскручен и его не остановить... Раз назначили тебя раздолбаем, то так и в личном деле пропишут. Оправдательных действий армия не признает.

Через неделю затеяли строевой смотр. Каждая батарея должна была строевым шагом проломить асфальт перед высокой трибуной на которой восстоял Царь и Бог всея учебки - генерал-майор Мороз.
Солдаты делали парад, а генерал свирепо орал с трибуны в хрипатый мегафон:
- Ножку, ножку дайте, суки! Строй держать, мать вашу! Что вы как беременные бабы...
Парадный прогон закончился разносом всей части, что мол, распустились, сволочи, не можете даже элементарного - строем пройти, дисциплина никчёрту, одеколон жрёте...
Такого триумфа Шурка даже не мог себе представить. Его выперли из строя и вся пятитысячная учебка под громогласные оскорбления генерала, выражала ему своё презрение. В этот момент ему хотелось провалиться сквозь землю, стереть себя самого в порошок. Он уже и вправду начал верить тому, в чем его обвиняют. И вдруг всё стало по барабану, будто в голове лопнула капсула с “Пофигином” и на продолжение генеральской истерики он уже внимания не обращал. Генерал поистерил ещё минут пять и яростно разогнал своё бездарное войско по казармам, проводить парко-хозяйственный день.
Озлобленные офицеры напрягли солдат тотальной уборкой: все койки были сдвинуты в один угол и натирание полов шло полным ходом...
- Батарея, смирно!
Шурка, как и все курсанты, вскочил, вытянулся по стойке "смирно" и (о ужас), прям на него шёл генерал майор Мороз, но он прошёл как бы сквозь Шурку, даже не заметил, будто его не было вовсе. Ругаясь и матерясь, он пронёсся сквозняком вдоль казармы, неожиданно подбежал к Шуркиной койке и заорал:
- Чья это койка?
- Рядового Мишина!
- Где этот рядовой?
- Товарищ генерал-майор, рядово...
- Воин, вас учили заправлять постель?
- Так точно!
Видимо, когда сдвигали кровати, кто-то нечаянно присел на его койку. Ну, почему именно на его, и почему именно сегодня...
А генерал не ждал реакции на своё замечание, он уже был близок к экстазу и распалялся всё сильней и сильней, орал, что все твари и заросли плесенью, развели пауков и червей, дисциплины не стало, воруют дуг у друга сволочи, одеколон жрут...
- Кто этот солдат?
- Рядовой Мишин!
Розовые, поросячьи щечки генерала окрасились спелым помидорным румянцем и резко перешли в свекольный спектр, а эти глаза человека, страдающего жесточайшим запором, не оставляли разгильдяю Мишину ни единого шанса на жизнь...
У Шурки в башке лопнула вторая капсула с "Пофигином". Последнее, что он услышал,
- Отчислить в самое ближайшее время, в самую дальнюю точку Советского Союза!

Через неделю за Шуркой приехал какой-то литёха из Прибалтики. На его проводы пришло всё командование батареи. Ошалевший лейтенант не мог понять, с какого пирога простому отчисленцу такие почести. Все обращались к нему по имени, панибратски хлопали по плечу, жали руку, говорили, что он настоящий мужик и желали столько хорошего, что Шурку пробило на сентиментальную слезу с соплей, и он растроганный влез в автобус, который протяжно скрипнув дверьми, фыркая, повёз его к новому месту службы.

Привет, оружие!!! часть 3

Эстония производила некое волшебное впечатление. Задрипанный уездный городишко Валга завален снегом был метра на два. В этом снегу тонуло и глохло всё. Будто в немом кино проплывали грузовики, автобусы и...прочей мелочи из-за сугробов видно не было. Кисловатый угольный смог делал городок ещё более нереальным. Архитектура была какой-то индивидуально опрятной. Всё ровненько, чистенько, будто в не нашенских фильмах, с аккуратными палисадниками и низкими, и ладными изгородочками. От всего этого веяло уютом, заботой, умиротворением и теплом.
Но сразу бросались в глаза районы компактного проживания военных: неопрятные казенные блочки в девять этажей, с варварски засранной округой, серое уныние и сиротливая безнадёга которой, выдавали равнодушное отношение временщиков, чем вызывали нескрываемую ненависть коренного населения.
ЗиЛок с кунгом на горбу и буржуйкой внутри, вез его куда-то за город, в густые леса Эстонии. В маленьком оконце мелькали только сосново-еловые массивы, наряженные в снежные шапки да, редкие хутора. Через час с небольшим приехали. Дивизион номер три оказался весьма компактным, неприветливым местечком в лесу, с очищенными до асфальта дорожками и плацем, кирпичными казармами, штабом и хоз-постройками, выкрашенными позорно-розовой побелкой. Всё это отдавало жуткой солдатчиной и офицерским самодурством и даже воздух был пропитан не углём, а чем-то недобрым. В штабе въедливый капитан-крысёныш полистал личное дело и ехидно выдавил:
- Что, воин, одеколон жрать горазд?
- Да, не..., - стал было оправдываться Шурка, но посмотрев в глаза штабного грызуна, понял - бестолку. Его всучили чахоточного вида тощенькому, прыщавому прапору, который кокетливо покачивая задницей, привел Шурку в казарму. Только на следующий день он узнал, что это часть за номером №23459, единственного в Прибалтике шахтного комплекса ракетных войск стратегического назначения и ему придётся эти ракеты обслуживать в должности дизелиста, и доблестное подразделение, в которое он попал, называется ЭРР - эксплуатационно ремонтная рота, и что если кто-то там говорит про "пипец Америке", то этот самый пипец будет гарантировать в полной мере именно он - гвардии рядовой Шурка Мишин.
А пока реальность радовала. Взвод состоял, в основном, из выходцев населения Кавказа и Средней Азии, и вся эта дружба народов внушала чувство светлой перспективы и неподдельного восторга.

Стажировка на боевой зоне пришлась ему по душе. Там было всё по другому, нежели в части. Огороженная со всех сторон ажурной сеткой с током, эта зона была лишена всех неуставных предрассудков. Там ценились только профессионализм, смекалка, расторопность и ещё умение шарить службу. На боевой зоне было все по-взрослому: четыре шахтных ствола с ракетами, накрытых бетонными колпаками на рельсах, а по центру шахта с командным пунктом и всеми необходимыми службами, замаскированная под холмик высотой метра три. Казармы для отдыха смен находились поодаль от пусковой площадки и были довольно уютные и теплые, а не то, что учебные корпуса в части, где зимой температура выше десяти градусов и не поднималась.
У Шурки была одна задача наизусть выучить все составные части трёх дизельных движков, что были установлены на минус третьем этаже, знать принципы их работы, уметь запускать их с закрытыми глазами, чтоб в любое время дня и ночи подать напряжение на борт ракеты, а после работы вылизать их и натереть до блеска.
Через полтора месяца он успешно сдал экзамен на допуск к боевому дежурству и уже готовился стать грозой всем НАТОвским ястребам, но...

Перед первым самостоятельным БэДэ, он заступил в наряд по роте и самозабвенно мёл щёткой и без того сияющий чистотой пол. В углу, на койке валялся ефрейтор Казымов - он дембель, ему не положено щёткой махать. Через пару недель он будет тискать свою усатую бакинскую Улдуз с золотой фиксой, волосатыми руками и одной толстенной бровью на два глаза, и в предвкушении этого он громко ныл какую-то, видимо, хитовую заунывную азербайджанскую песню по заявке своего дорогого земляка Аля-улю гони Гусейнова, по сроку выслуги черпака, и которому тоже было западло отнимать хлеб у молодого. Шурке подумалось, что так старухи голосят на похоронах, и он улыбнулся.
- Ти, салабон, давай мэти быстрэй, - подгонял дембель уже не первый раз Шурку.
Салабон делал вид, что не слышит, и с довольным видом продолжал мести паркет. Такое поведение начало бесить ефрейтора и чтобы хоть как-то отыграться на строптивом москвиче, он крикнул,
- Эй, синок, а ну, бистро заправиль мой койка!
Но и эта команда осталась без внимания. Кавказец вскипел! С воплем, что мол, сыняра абурэль, он запустил в Шурку кирзачём. Поймав налету тяжёлый сапог, сыняра немедля вернул его хозяину, да так метко, что угодил ему ровнёхонько в лоб.
Горец, с налитыми кровью глазищами, перемахнул коршуном через койку, в два прыжка оказался перед Шуркой. Замах, удар... Но на пол, причём без сознания, упал именно Казымов. Сработало боксёрское Шуркино недавнее прошлое. Удар навстречу с опережением и переносом веса тела и самое главное с большим прибольшим желанием, сделали результат выше всех ожиданий.
Земляки отнесли ефрейтора в туалет, где он выплюнул в раковину два зуба. У него образовался перелом челюсти в пяти местах. В общем, он поехал на дембель на три месяца позже. Его не отпускали, пока не вылечили полностью.

Той ночью все офицеры и прапора взвода остались в части охранять Шурку от неминуемой расправы - дембеля и земляки Казымова готовили ему тёмную. Но темную сделать не удалось, а потому вся азербайджанская братия шипя что-то с окончанием на "...счим", и глядя с ненавистью, пыталась хоть как-то высказать своё отношение к обуревшему салабону.
После обеда салаге дали пять минут на сборы, всё тот-же, чахоточного вида прапор посадил его в дежурный КУНГ и сам сел неподалёку сопровождающим.
Через минут тридцать петляния по лесным, очень хорошо очищенным от снега дорожкам, прибыли, как сказал прапор, во второй дивизион. Наряду с большим кирпичным корпусом на четыре батареи, вдоль основной бетонки стояли щитовые, одноэтажные корпуса, для других вспомогательных служб, почти по самую крышу занесённые снегом. Жёлтые фонари отбрасывали тёплый свет, сугробы, шапки на казармах и ёлках празднично искрились, под сапогами крахмально хрустело.

Пока шла штабная кутерьма