Кубанский шлях. Ч.2. Кубанская станица. Гл.1. В укреплении Терентия
– Катерина, и кур закрой! Да собак спусти. Я в горницу, к матери.
Терентий, казак лет сорока восьми, с заметной сединой даже в усах и бороде, устало поднялся на высокое крыльцо бревенчатого дома, пожалуй, единственного на всю округу. На Вологодчине, откуда он родом, сложить избу – обычное дело. Здесь же, на Кубани, трудненько было найти подходящий лес. Но Терентий нашёл. Брёвнышко по брёвнышку росла изба-красавица. Такой сроду не было бы у мужика на родине, а тут, пожалуйста, – настоящий терем!
В горнице на русской печи кряхтела Марта. Заболела она этой зимой, на редкость обманчивой. То солнышко, то вёдрышко, а то морозец жгучий да снег колючий…. Выскочила простоволосая, без валенок к скотине, вот и болезнь тебе. Терентий лечил жену сам – в рощениях был искусен, за это его станичники ведуном звали. Да не помогало что-то его лечение. И банька дубовая, и повязки с мазями, целебные отвары, настойки на диких ягодах, жир барсучий… Видно, надо к отцу Агафону идти. Он иначе лечит: словом да взглядом.
– Как ты, Марта?
– Суставы ноют, двинуться боюсь. И голова тяжёлая. Да ещё в холод бросает, хоть на печи лежу.
– Завтра в станицу съезжу, к отцу Агафону. Пусть он попробует. Говорят, одним взглядом на ноги ставит.
Хлопнула входная дверь и в избу вошла Катерина, дочь хозяев, – пышногрудая синеглазая девка с крупными, красными от мороза руками.
– Управилась, – угрюмо спросил её отец.
– Угу, – кивнула она, – дверь в овечьем загоне бревном подпёрла. Чтой-то собаки злые. Вы их не кормили что ли?
– Зачем не кормил. Ногу вепря сожрали, ироды, и долблёнку воды выпили. Давай, Катерина, готовь на стол! Поужинаем да и спать. Почитай смерклось. Дни-то ноне короткие.
Он зажёг погасшую лампадку перед божницей. Узкий язычок пламени осветил лики Спаса, Богородицы и Святого Пантелеймона-целителя, украшенные сухими полевыми цветами и вышитыми полотенцами. Засветил вторую лучину. На чисто выскобленный стол Катерина поставила миску с просяной кашей, заправленной салом, кувшин молока и на льняное полотенце бережно выложила из короба початую ковригу хлеба.
– Матушка, Вы будете есть? – Катерина подошла к печи, – давайте помогу слезть.
– Ешьте сами, мне не хочется.
– Травки перед сном выпей, натомил тебе, – Терентий поднёс жене потемневшую от времени братину и помог приподняться ей на подушке, – полегчает, – и зашептал истово: «На море-окияне, на острове Буяне, где лежит камень алатырь, стоит булатный дуб, вещает он…»
Неожиданно на улице громко забрехали собаки. Терентий и Катерина переглянулись. Кроме них, здесь никого нет. Казаки в сторожевом разъезде, да и не ночуют они почти тут, и на вышке никого – ночь. Неужто враг? Ногаи!? Надо палить. Услышат казачки – примчатся!
Терентий снял со стены ружьё и осторожно скинул крючок с двери. На улице темень. Собаки с рычанием и лаем кидаются на плетёные ворота.
– Кто? Стрелять буду! – пригрозил Терентий.
– Свои! – истошно завопили хожалые, – открывай!
– Ночь на дворе – свои дома сидят.
– Русские мы, с той стороны, – прокричал нежданный гость.
– Мы от Мусы, – отчаянно завыл другой голос.
Терентий цыкнул на собак и поспешил к воротам. Пришельцев было трое, с ними две лошади и псина.
– Ну, проходите, гостями будете. Мусы друзья – мои друзья.
Он помог втащить на крыльцо одного из гостей, тонкого и замёрзшего, как сосулька.
– Что с ним?
– В реку провалился, уже дошли, было, и тут полынья, – ответил чернявый парень с шальными искорками в глазах, укладывая на лавку белого и почти не подвижного Клауса.
– Ладно, сейчас отогреем. Катерина, снегу набери в лохань, а потом коней привяжи и покорми. И собаку. Да закрой её в сарае, а то наши разорвут.
Девушка выскользнула за дверь, сопровождаемая горячим взглядом Фрола.
– А вы разденьте его! – велел Терентий товарищам.
Клауса разоблачили, натёрли снегом, закутали в сухую холстину, напоили отваром и уже спящего уложили под овчину на печь – благо, она широкая, и всем места хватит.
– Он что, нерусский? – спросил Терентий, услышав имя болящего.
– Немец, лекарь. В плену был у черкесов, – ответил Степан, – а кто там ещё на печи?
– Моя жена. Болеет бедняжка уже вторую неделю. А вы-то есть будете?
– А то, не откажемся, – засмеялся Фрол, потирая замёрзшие руки.
– Тогда к столу. Мы поужинали, и вы не обессудьте, уж – что осталось. А вот для согреву я вам настоечки целебной налью. Будете спать, как убитые. Нужна бы, конечно, банька, чтоб кости распарить – всё тело поправить, но уже поздно. А вот в субботу будет вам парка.
Друзья помолились Богу и сели за стол.
– Ну, за благополучное избавление от неволи, – Фрол поднял кружку и одним махом выпил, – ого, забористая какая! Как тебе, Стенька?
Степан, согласно качнул головой.
К концу ужина гости почти дремали, но даже в полусне Фрол успел оценить яркую пышность хозяйской дочери.
– Давайте ложиться, робята. Поговорим завтра. Утро вечера мудренее, – мягко проговорил хозяин, раскладывая по лавкам подушки.
Катерина убрала посуду и ушла в светлицу. Фрол перекрестил лоб и завалился на лавку.
– Ух ты, широченная какая, прямо полати, – пробурчал он, засыпая. Степан подошёл к божнице, истово перекрестившись, прочитал «Отче наш», улёгся и долго ещё ворочался и шептал что-то своё. Терентию показалось, что тот молится как-то особенно, но он не удивился. Сам такой: христианин, а спит на дубовом полене и с ращениями говорит. Он загасил лучину. Сон не шёл.
Уж два десятка лет живёт он с семьёй здесь. Большие перемены произошли. Кто думал, что эти вольные земли, такие далёкие от Москвы, станут Российской империей?
Да…. А три года назад, осенью, кажется, в сентябре, Кубанский корпус под командованием Суворова, разбил ногайскую орду. … Царица огласила манифест о присоединении Крыма и Прикубанья к России. Порте пришлось признать Кубань и Таманский полуостров под её властью, да и Крым русский теперь.
Раньше, когда здесь правили турки, казаки, те, кто жил по Игнатовским заветам , служили у Крымского хана, другие, пришлые, просто скрывались на Кубани, в крепких местах, занимаясь воровством. Переходили в случае опасности на Дон и в Закубанье. Терентий не мог выбрать ни то, ни другое. Со своей красавицей Мартой поселился за пределами староверской общины, но рядом, чтобы в случае нападения неприятеля, мог в ней укрыться. А затем началось переселение на Кубань кочевых ногайских орд. Они дерзко нападали на селения русских, вели с собой множество христианских рабов и скота. Вот когда опасность действительно подстерегала Терентия на каждом шагу. Но потом появились новые люди, которые сменили ушедших в Турцию некрасовцев. Они сами укрепляли свои станицы, пытаясь защититься от набегов. Тогда Терентий записался в казаки и появились эта крепостишка вокруг его дома, с турлучной оградой, окружённая земляным валом, рвом, и дозорная вышка. Это укрепление и вошло потом при Суворове в кубанскую кардонную линию. А всего полуверсте – казачья станица, в которой, кроме казаков, стал селиться разный люд из числа отставных солдат, беглых крестьян и каторжан. В то время Терентий и подружился с Мусой.
Как-то разведчики донесли, что на юго-запад продвигается отряд ногайцев. Они гонят ясырь и табун лошадей.
– Сколько ногаев? – справился атаман у них.
– Более семидесяти всадников, – ответили казаки, – а можеть, и все сто.
– Ого!! Нас меньше вдвое, – почесал затылок предводитель, – как думаете, отобьём?
– Отобьём! Как стемнеть, они стануть на ночлег, тут мы их…, – разведчик сделал понятный жест рукой.
– Лошади нам потребны. Да и молодые казаки нам нужны, – вздохнул атаман, – даст Бог добычу.
– Порубаем нехристей, отобьём табун, – загалдели станичники.
– Небось, девок-ясырок много, а нам они надобны, в жёнки, – добавил молодой рыжий казачок, мечтательно закатив глаза.
– Ладно, готовьтесь. Стемнееть и пойдём, – распорядился атаман, – Терентий, помаячь остатним.
Терентий влез на вышку, и дёрнул за верёвку, закачались маяки, объявляя общий сбор.
Луна молочно белела в звёздном небе. Не доехав полуверсты до стоянки ногайцев, казаки спешились. Когда показались огни костров, они оставили коней в кизиловой рощице и бесшумно прокрались к табору. Ногайцы спали, кто в кибитке, кто прямо у костра. Связанные пленники скучились за кибитками. При них было три охранника с длинными ружьями наготове. Молодые казаки, орудуя ножами, обезвредили охрану и начали резать путы пленникам, другие двинулись к табуну. Но без шума не обошлось. Где-то вскрикнула девка, залаяли собаки, охраняющие лошадей, заблеяли овцы.
Ногайцы мгновенно вскочили на ноги, раздался пронзительный клич «Алла-а-а!» и – пошла драка.
Всё-таки внезапность сделала своё дело, и победа осталась за казаками. Ногайские начальники умчались в ночь, остальные мертвы. А казаки, сгуртовав коней, собрав в кучу невольников, отправились в станицу. Нескольким молодым, в том числе и Терентию, приказали пройтись по месту боя и проверить, не остался ли кто в живых из разбойников.
За шатром Терентий услышал стон и обнаружил раненого пленника. Это был молодой черкес, из груди которого торчала стрела. Казак нагнулся над ним: раненый тяжело дышал. Терентий свистнул своему коню, и, спустя мгновение, горбоносый маштак стоял перед ним. Ласково потрепав коня по верблюжьей шее, ведун что-то прошептал ему на ухо: конь пригнул голову и ноги. Усадив пленника в седло и закрепив его верёвкой, Терентий бросился догонять станичников. Увидев привязанного к лошади черкеса, казаки расхохотались:
– Гляди, черкес?
– Сидить, будто привязанный!
– Это твой ясырь, Терёха?
– И скольки просишь за него?
–Добил бы уж лучше, всё равно подохнеть. Стрела прямо из груди
|