Кубанский шлях. Ч.2. Гл. 3. Русская баня

 

Терентий топил  баню. Для него это было святое дело. Ещё с детства впитал он древний обычай, по которому человек с дороги всегда шел в баню, приехавших гостей сначала потчевали баней, да и все события в  семье отмечались парением: завершение строительства дома, рождение детей, окончание войны….
А по субботам уж баня обязательна. Если  Терентий не попарится в субботу, ему становится как-то стыдно и совестно, и чего-то не хватает. Он свято верил в народную мудрость: «Баня парит, баня правит, баня все поправит».  Терентий-то и баньку срубил  прежде дома. Белую!     В ней —  две маленькие комнатки с низким потолком; небольшие размеры строения позволяли, как следует,  его протопить.   
Пока камни накалялись, Терентий раскладывал на полке сушёные мяту, голубой донник и другие душистые травы и нашёптывал заветные слова. На лавку он положил вехотки , поставил шайку для умывания и туески, налитые квасом с запахом мяты, которым окачивают тело перед тем, как подниматься на полок. В душистом отваре крепко запарил дубовые веники.  Жаль не было берёзовых, как дома, на Вологодчине. Берёза тут не растёт.
      В предбаннике уже стояло ведро с прохладным квасом для утоления жажды и миска с ломтиками редьки.
«Скоро будет готова, пора гостей звать, — с весёлым сердцем подумал Терентий,  — попаримся на славу». 
У Степана и Фрола было чистое бельё. А Клаус забыл, когда и видел его в последний раз.  У немца были одни портки, застиранная рубаха да старый бешмет с обрезанными полами. Катерина посмотрела на отца, он одобрительно кивнул   –  и Клаус стал обладателем смены белья, не нового, но целого и чистого. От благодарности его глаза увлажнились.
– Пошли париться, – радушно пригласил приятелей Терентий.
Баня со стороны смотрелась невзрачно. Деревянная избушка стояла наполовину вросшей в землю, и только труба на крыше говорила о  предназначении строения. 
– Маленькая, да удаленькая. Частые ветры из степи меньше её продувают и охлаждают, –  пояснил хозяин, –  и дымоход удобнее правильно поставить. Жаль, на берегу не смог срубить. Опасно было. Сейчас-то повольготней, но всё равно казаки остерегаются строиться у самой воды.
 Разоблачившись, мужчины, отведали редьки. Клаус  начал, было, отказываться, но Терентий шутливо прикрикнул:
 – Кто в чужом дому, и чужой устав ему!
Рильке осторожно прикусил дольку и виновато вздохнул:
– Я, как все….
– Яз пью квас, а коли вижу пиво – не прохожу мимо! – рассмеялся Терентий.
– Нет, – надулся Рильке, не поняв шутки, – это не про меня. Никогда в рот не возьму.
– Ну, ну, Клаус. В баню ходить – не вино пить, а тело мыть: помыть, попарить, молодцом поставить. Тебе это больше всех нас нужно ноне, перемёрз-то вчера.
В парной стоял мятный, чуть пряный  запах. Пара было ещё немного, и хозяин плеснул на камни  воды. Нет, это была не просто вода, а, наверное, волшебный настой. Душистый запах трав, жаркая истома и блаженство   окутали приятелей. И они   позабыли о болях, бедах и  печалях. Плеснув тем же настоем на лавку, хозяин улыбнулся:
– Ну, что, пора на полок?
         Он облил Степана и Фрола из шайки душистым зельем и отправил наверх.
– И тебя, Клаус, будем парить по-нашему.
         Лекарь закрыл лицо руками,  но Терентий окатил немца пахучей водицей и тоже подтолкнул к полку. Он неуверенно шагнул навстречу неизвестному. Доселе он, конечно, принимал ванну, но так париться не пробовал.
Вскоре все хлестали  распаренные тела друг друга вениками. Особенно разошёлся Фрол. От него всем досталось. А парень при ударе веником смешно хэкал и весело выкрикивал:
– Эх, по душе мне баня – мать вторая!
Степан,  тоже соскучившийся по русской бане, не отставал от него:
– Парься – не ожгись, поддавай, не опались, с полка не свались!
Они привычно орудовали вениками, подзадоривая друг друга и хохоча, и, казалось, уходят грехи, душа отделяется от тела и, невинная, будто только рождённая, поднимается над повседневностью.
Даже Рильке, отбросив боязливость и неуверенность,    стонал от блаженства.
А когда все оказались уже не в состоянии оставаться в жару бани, изнеможённые,  красные, выбежали   во двор и, как дети, стали натирать друг друга снегом, бросаться тугими снежками и смеяться, смеяться….               
А после, чистые, румяные, выбритые, исполненные неги, сидели в горнице за столом, пили пахучий горьковатый  напиток с мёдом и лениво переговаривались.
– Помылся – как вновь народился,  –  счастливо вздохнул Степан.
– Ну и намешал ты сюда, дядька Терентий, –  отхлебнув из глиняной кружки терпкую жидкость, слегка поморщился Фрол, – если б не мёд, не проглотил.
– Ничего особенного, всё на пользу: калина, желудёвая мука, душица, ещё кое-какая полезная трава. Привыкай! Я вот, учу Катерину – помру, чтоб знала, как и чем лечить. Летом с ней ходим в степь, на гору, в рощу, в заповедные места, собираем травы, цветы, корешки разные. Ты-то в баню идёшь, али нет? – строго посмотрел он на Катерину, –  нечего уши развешивать.
– Иду. Батюшка, матушку-то будем парить?
– Нет, рано ей, ступай!
Катерина не ожидала, что после бани гости окажутся такими молодыми.   Кроме Рильке, конечно. Тот едва ли не ровесник отцу. Сердце её стучало часто, и густой румянец залил не только лицо, но и шею. Она послушно накинула полушубок, взяла узелок и вышла за дверь.
А Фролу не только видеть дочь Терентия, но и слушать о ней  приятно. Но заметил он, что девка склоняется больше к Степану. Везёт ему! То черкешенка стреляла глазками, теперь вот Катерина. А чем-то он хуже. Кажись, не косой, не кривой, краснобай каких поискать…. Что этим девкам надобно?
– А когда в станицу, к атаману, поедем? – вышел он из раздумья, – хочу в казаки записаться.
– А мне бы землицы-ы-ы, –  мечтательно протянул Степан.
– Отдохнёте пару деньков, обтерхаетесь, что б на людей были похожи, и пойдём.  А что ты спешишь? Плохо, что ль у меня?
– Нет, дядька Терентий, у тебя мне глянется. Да неудобно, девка в доме.
– Забудь про то. Она казацкая дочь. Тут целые отряды ночевали, когда была в том необходимость.
Клаус с тщанием помыл руки, и, вытащив из холщовой сумки туесок с мазью и мешочек с порошком аира, который ему дал Терентий, собрался заняться больным:
– Ну, давай, вытягивай ноги, - он поднёс ближе к Фролу лучину, - сейчас   лечить буду.
          Но тут дружно залаяли псы. Степан узнал даже голос Верного. Терентий вышел, — и вскоре в горницу ввалилось трое казаков. В дозор казаки обычно и выезжали по трое. При этом один становился на возвышенном месте, а другие отправлялись с обходом, договорившись об условных сигналах. Проезжая по   участку, дозор внимательно осматривал заросли кустарника, лощины, перелески и овражки. По берегам речушек подмечали следы животных. В местах возможных засад казаки ставили прутья или применяли изгороди, чтобы потом определить, был ли кто. Ночью заставлялись заслоны и устраивались засады. В этот раз всё обошлось благополучно.
  Сняв зипуны и шапки из смушки, они предстали перед товарищами в суконных кафтанах, подпоясанных кушаками, и в суконных же шароварах, заправленных в короткие сапоги.  Сложив оружие у дверей, вежливо поклонились:
– Здорово дневали, – и с любопытством оглядели  гостей  Терентия.
– Слава Богу! Будьте здравы и вы, казаки! Замёрзли? – спросил он, освобождая лавку.
– Есть немного.
– Садитесь к столу. Узвар в печи допревает. Сейчас налью горяченького.
– Благодарствуй, Терентий. Не откажемся, –  проговорил старший из них, –  такого узвара, как у тебя, и в станице не сыскать. Что ты в него, кроме дуль , добавляешь!? Или нашёптываешь!?
– Немного калинки,– Терентий разлил по кружкам горячий напиток, –  ну, грейтесь, казаки!   
Все сели за стол, пили горячий узвар и беседовали.
– Что скажешь, урядник? –  обратился Терентий к старшому,  Афанасию Бычкову, лысоватому  казаку лет сорока.
– Старики говорять, что весна ранняя будеть.  В апреле сеять выйдем.
– А не говорят старики – быть войне ли, нет?
– Это и без стариков ясно – готовится турка. А что ты с гостями нас не знакомишь?
– Так бы и говорили, что посмотреть пришли на новиков.
– Фрол, Степан, — указал он поочерёдно на друзей,  — а это дохтур Николай Рильке. Из черкесского плена бежал.
Казаки  внимательно присматривались к немцу. Доктор – большая редкость в этих краях. Молодой казачок, Мишаня Долгов, открыв рот, наблюдал за действиями лекаря как за колдовством.
Рильке закончил перевязку и подсел к столу.
– Что, ты взаправди настоящий доктор? Обучался сему делу? – не выдержал Мишаня.
– Да, в Дюсельдорфе, –  поспешно кивнул головой Клаус, – в университете.
– И гутаришь по нашему – не отличить!
– Я живу с вами.
Ответ Клауса сильно впечатлил казаков и вызвал у них уважение.
– А скажи-ко, Ваше благородие, как в казаки записаться? – сгорая от нетерпения, вступил в разговор, обращаясь к Афанасию, Фрол. 
–Это не ко мне, это к атаману вопрос. Приходитя в станицу, разберёмся.
Казаки уже сменились и долго не засиживались – спешили домой, оставшиеся же, разомлевшие от бани и пищи, скоротали вечер в приятной беседе. Терентий много знал. Его окающий говорок лился песней, обволакивая и завораживая гостей.
– А известно вам, что древа, травы – живые. Они, как и люди, испытывают боль и радость, отвечают добром на добро, помогают человеку стать лучше, чище. Но горе тем, кто придёт к древу со злом, много случаев было, когда Бог наказывал за сие.
– Поведай, дядька Терентий, историю какую-нибудь? – попросил Степан.
– А что ж, и расскажу. Много случаев разных знаю. Давным-давно в моих краях  это было: рос на одной поляне старый дуб. И что интересно, если кто-нибудь осмеливался рубануть его топором, с тем непременно случалось несчастье. Когда по приказу