Кубанский шлях. Ч.2. Гл.4. В станице

Этой ночью Степану спалось ещё лучше, чем предыдущей. Помолившись, как обычно, он вытянулся на лавке, закрыл глаза, и сразу же погрузился в мечты о новой, счастливой жизни. Заснул он скоро, но и утром вчерашнее настроение продолжало оставаться, и оно подталкивало к действиям.
Марте, как и обещал Агафон, стало легче. Кряхтя и охая, она слезла с печи и села вместе со всеми за стол.
Это была маленькая, беленькая женщина, похожая на сдобную булку.  Говорила она мало, в основном, слушала, во всём соглашаясь с мужем. Из разговора товарищи узнали, что Марта – литовка, сирота. Её дальние родственники  не давали согласие на брак с  крестьянином, хотя и вольным, но православным, они говорили, что он околдовал её.
– Может и так, только я хотела быть околдованной,  – улыбнулась Марта, – и ослушалась их.
Молодые люди,   вынужденные бежать, устремились на Юг. Много дорог было пройдено, пока они не оказались  на берегу Кубани, здесь родилась Катерина.
– Больше детей Бог не дал, –  вздохнул Терентий.
– На всё воля Божья, – отозвалась Марта.
Однако Фрол нетерпеливо ёрзал на месте, стараясь вставить своё слово, чтобы изменить русло разговора. Наконец, собеседники перешли к сегодняшним делам. 
– Дядька Терентий, пойдём   в станицу, к вашему атаману, –  настойчиво проговорил он. На что Терентий, лениво попивая молоко, спокойно ответил:
– Погодим маленько, завтра отправимся – кобыла жеребая прихворнула, посмотреть надобно.
После завтрака Терентий показал своё хозяйство. В хлеву стояли две коровы с телёнком. За перегородкой развалилась на соломе пара волов. Овцы,  козы, свиньи…. И в конюшне имелся    десяток лошадей. На птичьем дворе требовали корма утки и куры. Пока Терентий колдовал над кобылой, что-то нашёптывая и гладя по круглым бокам, Степан и Фрол дивились круторогим волам.
– Как вы, втроём, управляетесь с таким хозяйством? – удивился Фрол.
– Привыкли, – отозвался Терентий, –  крестьянину без этого нельзя.
– Вот и у меня всё это будет, –  уверенно произнёс Степан.
На следующее утро они отправились станицу, верхом. Жёг мороз, хлестал ветер. Но благо – ехать недалеко. Вскоре всадникам показалась вышка со сторожевым казаком, укутанным в огромный тулуп. Лица его рассмотреть было невозможно из-за башлыка, натянутого на лоб по самые глаза.
Станица была обнесена глубоким рвом,  валом и тыном ещё со времён некрасовских казаков, но кое-где  виднелись  новые тынины. Вероятно, здесь следили за целостностью ограды.  В самом селении было спокойно и безлюдно. Низкие глинобитные хатки, укрытые снегом, распознавались только по дыму из труб да натоптанным базкам.
   На станичной площади,  майдане, разместились станичное правление – обыкновенная хата, но под черепицей, и  лавка. 
   Атаман Пётр Максимович  Чернецов, смуглый, горбоносый сотник с быстрым взглядом узких глаз, стремительно шагнул в  правление, где его  ждал казначей, старший урядник Афанасий Бычков. Вскоре к ним присоединился писарь Фёдор  Лютиков.
– Ну, что, братья-казаки, пора молодых ставить на крыло. Скольки у нас в этом году малолетков, Афанасий? – строго спросил Чернецов, глядя на казначея.
– Восемь с половиной, считая Петьку-хромого, – хмыкнул Лютиков.
– Не шуткуй, Фёдор! Казаков, кто в силе, у нас и полсотни не насчитывается, думал, в сей год добрая прибавка будеть молодняка.
– А что поделаешь, Пётр Максимович? Девки рождались той год.  Энтих   много. Но под ружжо их не поставишь, на коня не посодишь: усе замужние, а то и обдетилися, – откликнулся Бычков.
– А бессарабы Колька с Митькой? Здоровые бугаи. Скольки им лет?
– Кольке шишнадцать, Митьке пятнадцать.
– Да, – вздохнул, атаман – подранки. Выходить, и десятка не набирается молодых.
– Так и станица –  скольки  дворов, - встрянул Лютиков.
– А энтих, новых, что у Терентия, вы видели?
– Я видел, Пётр Максимович, – подтвердил Бычков, – молодые, крепкие. Прямо рвутся в бой. Один чёрный такой, похожий на цыгана, так и говорить: хочу в казаки записаться. Другой – агудал, кулаки по пуду. А третий – дохтур, постарше, худюшший. Ему не саблю, а байдик  в руки.
         Атаман задумался, потом проговорил:
– Казаки, а что если мы ентих двох запишем тожеть к малолеткам?
– Любо! – согласились с ним казначей и писарь.
Раздался стук в дверь, и в правление заглянул Терентий:
– Здорово ночевали, казаки!
– И ты здрав будь! На ловца и зверь бежить. Взойди,  Терентий. Как раз об твоих гостях гутарим.
– Да я не один, Пётр Максимович, с ними же и пришёл.
          – Вот и хорошо!
Атаман Чернецов   приветливо поздоровался с новиками, каждого расспросил о прошлом, правда, не настаивая на подробностях.  Пользуясь этим,  Степан и Фрол утаили некоторые «мелочи»  своей жизни, зато Клаус разрыдался и, виня во всём себя, поведал о своём пороке, о странствиях с ногайцами, о жизни в плену у черкесов….
Чернецов, вежливо выслушав его, погладил усы и с важностью посмотрел на приятелей.
– Так, ребяты, конечно, у казаки хотите? – скорее утвердительно сказал, чем спросил он, и нарочито важно и  строго пояснил:
          –  Это непросто. Не кажного  зачисляють у казаки, и не кажный можеть стать им, всякий день смерти смотреть в лицо. У нас свои обычаи и порядки. Если кому-то что-то можно, то нам нельзя – мы казаки! Казачья воля – опасный и тяжкий труд. У казаков дружба – обычай, товаришшество – правило, гостеприимство – закон. Ежели примете наши порядки, тогда будем решать. Как?
У Фрола горели глаза:
– Примем, примем! – воскликнул он.
– А ты что молчишь? –  обратился атаман к Степану, любуясь его богатырским станом.
Степан не стремился в казаки, он не любил военные забавы, стрельбу, опасности. Его мечты далеки от всего этого. Но вдруг ему не дадут землю?! А её надо ещё защищать от этих «ногаев», о которых столько говорят. И он согласился:
– Ладно.
– Тогда пиши! – приказал Чернецов писарю:
Тот раскрыл толстую замусоленную тетрадь, взял перо, плюнул в чернильницу, разжижая засохшие чернила, и приготовился писать.
– Как твоё имя? – обратился к Фролу атаман.
– Фролом зовут, – весело подмигнул беглый раб.
– Прозвишше?
– Не имею
Атаман усмехнулся:
– Смуглявый! Будешь Цыганов.  Имя отца?
– Прохор.
– Пиши: казак Фрол Цыганов, Прохоров сын, от роду….
– Двадцать  стукнуло.
– Пиши: от роду семнадцать лет. Росту среднего, курносый, глаза чёрные, волосы тоже и  кудрявые.
Фрол, ко всему готовый, радостно махнул чубом.
– Давай таперича ты! – атаман указал на Степана.
– Безруков Степан, Данилов сын, двадцать одно лето.
– Прозвишше?
– Не хочу прозвища, – упёрся Степан  – Безруков я и буду Безруков.
– Не боишься, что найдуть тебя и к барину доставять в оковах.
– Нет, – уверенно произнёс Степан, – не боюсь, Безруковых много.
– Пиши, Фёдор:  казак Степан Безруков,  Данилов сын, семнадцать лет, высокого росту, нос прямой, глаза голубые, волосы светлые.
– А почто семнадцать?  –  обиделся Степан.
          – А вот почто: до казаков  не дотягиваетя, учить вас надо казацкому делу. В полк если пойдётя, там поправять лета. Тольки мы самых лучших отправляем в казачий полк Кубанского корпуса, остатние на кардоне служать, в дозоры ходять, станичную службу справляють.
          – Удивляешь ты нас, Степан Безруков, – со смехом прищурился Лютиков, –  на четыре года моложе тебя сделали, а не радуешься.
          – Радуюсь, –  буркнул Степан.
– А ты не родня случаем  Терентию Матвеевичу, – продолжал ехидничать писарь, – больно уж сходно гутаришь с ним и обличьем похож? 
– С одних краёв мы, – пояснил Терентий.
Рильке нетерпеливо ёрзал на стуле, дожидаясь очереди. Наконец, все взоры обратились к нему.
– Теперь ты, дохтур?
– Клаус Рильке, отец Отто, сорок три  года, –  с готовностью ответил  он.
– Пиши: Николай Рыльков, Оттов сын. Какой из тебя казак, Николай Рыльков? - почесал он  бороду,  – зато лекарь.  Бумага  имеется?
– Какая бумага? Я же рассказал вам, где был.
– Ну, да. Жизня покажеть. Лютиков, укажи особо, «гутарить, что лекарь». Про тебя думать будем.
– Ребяты, а вы оружию имеете-то? – спросил у друзей  Бычков. 
Те утвердительно кивнули.
– Какую?
– Сабли, ружьё, кинжал, – гордо перечислил Фрол.
Атаман понимающе улыбнулся:
– Понятно, шашек нет, пик нет, одно ружжо на двох…. Ну, ладно, возьмёте в бою. О казачьей справе, об учении поговорите вот с ним, –  он кивнул на старшего урядника Бычкова, – Афанасий главный у нас  над малолетками, и усё расскажеть вам как есть.
Лютиков, заметно погрустнев, захлопнул тетрадь и убрал в стол чернильницу. Нет, не получится обмыть вступление в казаки. Терентий непьющий, немец тоже, наверное, а малолеткам и в лоб не влетит поставить магарыч. Лютиков хмуро зевнул. Урядник продолжал расспрашивать новиков: 
– А с лошадьми как?  Управляетеся?
– Конечно, мы ж крестьяне, – дружно ответили Степан и Фрол.
– И кони есть? 
– Есть у нас кони. У Клауса нет.
– Будеть, – заверил атаман, – а пока он ему без надобностев.    Ну, поздравляю с новой жизней! А для жизни вам нужно что? Найтить в станице местечко.
– У меня уже есть, – заявил Рильке, –  стану жить в одном доме с отцом Агафоном. Он меня звал. Будем вместе лечить казаков.
– Любо! Можеть, у кого желания какие имеются? –  посмотрел он на приятелей.
– Имеются. Я буду избу ставить, – уверенно произнёс Степан.