НИКОЛАЙ БРЕДИХИН
ДУША «ПОЛЫНЬ»
Повесть
3
Жене Лющин ничего не стал пока рассказывать о предстоящей встрече, тайком от нее утром положил в сумку светлую рубашку, галстук, дезодорант, одеколон. Он понимал, насколько важно первое впечатление, да и не только первое. В таких местах по одежке и встречают, и провожают. Конечно, его «одежка», не говоря уже о «командирских» часах, могла вызвать только «никакой» взгляд у сведущего человека, но во всяком случае и не совсем он был на бомжа похож. Для тех, кто понимает, главное – стремление.
Юрий Петрович не то, чтобы разочаровал Лющина, но оказался совсем не таким душкой. Во всяком случае, мало общего было с тем впечатлением, которое он производил по телефону. Большие залысины, глубокие морщины на лбу, какая-то неприятная, почти черная, родинка на левой скуле, хотя одет он был безупречно, выбрит и наодеколонен соответственно. Но этот животик, коротковатые ножки, нижняя выпяченная губа – ничего подобного у самого Лющина не было. Хотя он тоже в чем-то производил впечатление колобка, но колобка подтянутого, в меру упитанного, вовсе не обрюзгшего и не брюхастого. Однако голос, вообще манера говорить – о! этому, безусловно, стоило поучиться, проникновенные, обволакивающие оттенки производили еще более сильное действие, чем на расстоянии.
Если сам офис располагался в очень престижном месте – возле спортивного комплекса "Олимпийский", да и на входе Лющину пришлось пройти через жесткий кордон одетых в черную, хорошо подогнанную, униформу, охранников, то внутри он попал в гущу самого настоящего муравейника. Отгороженные лишь прозрачным пластиком места с крутящимися стульями, телефоном, ежедневником, стаканом для карандашей и авторучек – ничего индивидуального, все предельно стандартизировано, даже наушники и те были одного и того же сочетания цветов – желтого и фиолетового. Что касается комнаты для бесед, то там столы стояли почти вплотную, только пластик с боков был не прозрачным, а того же фирменного (или брендового) цветового сочетания. Без труда можно было различать, о чем говорят соседи, да и тебя слышно было, хоть перейди на шепот, причем не только рядом, но, по меньшей мере, на два-три стола вправо и влево.
Однако никого, впрочем, это не смущало. Несмотря на то, что время и продолжительность встреч соблюдались достаточно четко, в своеобразном «предбаннике» неизменно сидела толпа посетителей, о чем-то бесконечно перешептывавшихся, буквально буравивших входящих и выходящих из кабинета взглядами.
– У нас всего лишь десять минут, уважаемый Виктор Владимирович. Так что сами определитесь: по каким направлениям вы хотели бы проконсультироваться в первую очередь. Ну а для начала я помогу вам, просто продолжу тот разговор, который мы с вами вчера вели по телефону. Итак, что нас интересует? Духовная жизненная энергия, как я уже сказал. Точнее, ее перераспределение. Понимаете, есть индивидуумы, в которых она буквально хлещет через край, ну вроде вас, как я уже успел заметить, а есть люди, причем очень богатые и значительные порой, которые в трудные минуты своей жизни впадают в настолько глубокие депрессии, испытывают такие жестокие отчаяние и опустошенность, что не только теряют в эти моменты должную работоспособность, но даже вообще всякий интерес к окружающему миру. Такое состояние может быть временным, и после отдыха, той или иной релаксации, тут же исчезает, но бывает, что оно затягивается, приводя к серьезным психическим расстройствам, срывам, и даже... (поверьте, я не шучу) самоубийству. Очень много индивидуумов пытаются найти выход из подобных состояний в алкоголе, драйве (вот модное словечко), наркотиках, и в результате постепенно распадаются как личности, другие идут вроде бы правильным путем: спорт, секс, туризм, юмор, дружеские компании, однако если они «застревают» слишком глубоко, то и это уже не в состоянии их вытащить.
Гурьев внимательно, со значением посмотрел на Лющина, сидевшего напротив с самым беспечным и невозмутимым видом.
– Вы понимаете меня? Хотя бы слушаете? – спросил он иронически.
– Да, конечно, – ответил Виктор. – Что ж тут непонятного? Речь идет всего лишь об энергетическом донорстве. Непонятно только, как вам удалось постичь механизм подобного процесса, я нигде не читал об этом. Ваши права закреплены?
– Разумеется, – кивнул Гурьев и вздохнул с облегчением: – с вами приятно работать, Виктор Владимирович, вы все усваиваете с полуслова. То есть, отвечая на самые насущные для вас вопросы: мы покупаем и продаем. И то и другое достаточно дорого.
– Ну и как? Идут дела? – поинтересовался Лющин, удивляясь своей не просто непринужденности, а некоторому даже нахальству.
Однако Гурьев и этот его пассаж вытерпел глазом не моргнув:
– Спасибо на добром слове. Прекрасно, прекрасно идут дела. Мы даже не думали, что мы так нужны людям. Представьте себе, к примеру, сколько еще прекрасных стихов сочинили бы Есенин и Маяковский, существуй в то время наша фирма, а Фадеев, Хемингуэй? Я уже не говорю о том, как резко теперь может увеличиться продолжительность жизни вообще творческих людей, насколько более насыщенным и продуктивным станет их дальнейшее творчество.
– Проверьте меня, – неожиданно прервал его излияния Лющин. – Мне кажется, я идеально подхожу для той деятельности, которой вы занимаетесь. Вы только упомянули вначале о нас, людях, в которых жизненная сила бьет через край, но ничего не сказали о наших страданиях. Что, к примеру, делать мне и таким, как я, в этой одурманенной, гадкой стране? Это же крест тяжелейший, непосильный! Я, конечно, понимаю, что проявляю в данном случае непатриотизм, что моя энергия теперь будет уходить в такие места, где ни о какой спячке и слыхом не слыхивали, что, в конце концов, выдержав даже утечку мозгов, утечки "слэна" (Соул Лайф Энерджи) никакая страна, даже такая, как наша, не выдержит, но вы даете мне невероятную возможность отныне жить так, как я хочу, в условиях безграничной личной свободы.
– Концепция независимой жизни, – кивнул в ответ Гурьев, – я удивлен. Вы и о таких вещах слышали?
Лющин хотел было возразить, что он понятия не имеет о подобных материях и совершенно ни к чему ему столь широкую осведомленность приписывать, но вовремя спохватился и многозначительно, важно кивнул.
Гурьев, между тем, несколько секунд в задумчивости смотрел на Виктора, затем вскинул брови:
– Да, признаться, вы меня очень озадачили. Наше время вышло, но я просто обязан дать вам шанс. Действительно, вы вполне заслуживаете индивидуального к вам подхода.
Он написал что-то на листке бумаги и, встав, с явным удовлетворением пожал Лющину на прощание руку.
Администратор офиса, окинув беглым взглядом Виктора и вновь взглянув на выданную ему записку, в силу своей вышколенности не позволил себе даже недоуменно скривить рот, он лишь любезно проводил Лющина до двери в самом конце коридора.
Вот там уже, в отдельном кабинете, было даже слишком просторно. Положив ноги на стол и с наслаждением попыхивая сигареткой, сидел спиной к окну какой-то развязный тип, коротко остриженный, с явно бандитской физиономией и с минуту Виктора бесцеремонно разглядывал. Лющин давно уже решил ни в коем случае ни перед кем в этой непонятной фирме не раболепствовать, не выступать в роли просителя. Он без разрешения сел как раз напротив «типа» и, опять же без разрешения, тоже закурил, пустив оппоненту в лицо основательную затяжку крепчайшей «Примы».
Сработало. «Тип» аж поперхнулся, затем с иронией кивнул:
– Что, батя, на большее денег нет?
– А ты подбрось, «сынок», не откажусь, я не гордый, – совершенно в тон ему отпарировал Лющин.
– Ну, ты, папаня, даешь, юморист, с эстрады выступать можешь запросто. Ладно, давай вкручивай. Работа есть работа, работа - прежде всего.
– Чего вкручивать-то? – Лющин и здесь с удовольствием бы многозначительно промолчал, но о чем речь он и в самом деле не имел ни малейшего понятия.
– Ну, что можешь продать, вообще предложить, – невозмутимо ответил тип. Кстати, Володя, – он протянул Лющину лапищу, величиной с бульдожью морду.
Лющин боязливо пожал ее, но лапища на удивление оказалась вялой, рыхлой.
– Ладно, не врубишься никак? Тогда расскажи просто о своей жизни. Можешь и соврать, вранье, между прочим, если очень красивое, это даже лучше, чем правда. Больше ценится. Кстати, как ты насчет пивка? Но предупреждаю, у меня только баночное.
– Ну, баночное так баночное, сойдет, – важно ответил Виктор, – хотя лучшее пиво все-таки бочковое. Вот в Чехии...
– Я не был в Чехии... – поспешил прервать его воспоминания Володя, однако было поздно. Только сейчас до Лющина дошло, кого ему напомнил этот тип, кстати, тоже в белом халате. Однажды, в очередной раз намаявшись поутру от сексуальных видений, Виктор решил все-таки обратиться со своими проблемами в платную поликлинику (они тогда только начинали входить в моду). Молодой врач отложил в сторону газету и коротко зевнул, старательно демонстрируя свое внимательнейшее отношение к жалобам пациента. Затем попросил его раздеться, буквально спустить штаны. Бросив равнодушный взгляд на причинное место Лющина, он слегка развернул его, приглашая упереться руками в стену, и бесцеремонно воткнул палец в одно небезызвестное место. Лющин от неожиданности и боли буквально заорал. Собственно, принципиально ничего нового для него в данном факте не было: ему доводилось лежать в стационаре и подобных обследований он пару раз сподобился, но не таким странным способом, а на кушетке, лежа на боку с подтянутыми коленями, оба раза проводила их миловидная медсестра. А тут... Да еще вопросики потом: как у него, мол, с потенцией, сколько раз он подряд в состоянии, смог бы, например, с двумя-тремя женщинами сразу? Лющин так и не понял тогда, был ли врач «голубым» или просто от скуки над ним издевался.
– Ну что ж, простата у вас в порядке, до аденомы еще далеко, совет один – почаще, точнее, порегулярнее занимайтесь сексом. Понимаете, эта детородная жидкость, если ее внутри себя передержать, как соляная кислота становится – все внутри разъесть способна.
И выписал... успокоительное.
– Слушай, батя, – обиженно, между тем, бубнил Володя, – я мысли читать не умею. Ты давай вслух, не стесняйся, растяни во всю ширь гармонь. Может, еще баночку? А я пока аппаратурку настрою, чувствую по зверскому выражению твоего лица, у тебя есть чем поделиться.
«Что ж, это жизнь!» – грустно вздохнув, подумал Виктор. Совсем как тогда, когда он возвращался из платной клиники, еще ощущая тупую боль от только что проделанной с ним неприятной процедуры.
Странно, но как раз перед этим «бандюганом» Лющин раскрылся так, как не исповедовался бы и перед священником.
– Стоп! – вдруг прервал его Володя с лицом, озаренным столь радостной, чуть ли не детской, улыбкой, что совсем перестал походить на уркагана. – Включаю! Вот про этих девок молодых, длинноногих, которым ты не то чтобы ртом, а даже лбом до грудей не можешь достать, как они издеваются над тобой, все норовят на лысину плюнуть или, по крайней мере, ноготком наманикюренным по ней щелкнуть. Или сесть на нее, причем как раз небезызвестным тебе местом, да поерзать, поерзать. Как можно подробнее опиши, а
