...И аз воздам!

       Роману, как он сам неоднократно заявлял своей последней жене Лидии, всегда везло на тещ. Их у него, считая мать Лидии, Алевтину Демьяновну, было четыре, и все они, по твердому убеждению Романа, прямо-таки обожали горячо и нежно любимого зятя...

    Не буду тянуть резину и коротенько обрисую, кто такой  Роман. Было ему от роду тридцать четыре года и являлся он, прошу пардону, кобелем-перехватчиком, верней, альфонсирующим кобелем-подборщиком, поскольку подбирал для хозяйства исключительно разведенок и непременно старше себя возрастом. Остальных разновозрастных представительниц слабого (в другом смысле) пола удовлетворял сотнями и сотнями в разных местах и в разное время, в любых условиях, либо вовсе без условий. Эдакий, блин, Казанова отечественного розлива…
    
       И все несчетные девки, бабы, женщины, проститутки, жены, вдовы и прочие искательницы приключений на то место, которым сидят, поголовно его любили. За что конкретно, понять не могу (в силу обычной мужицкой испорченности могу лишь предположить, но скромно умолчу). Ведь согласитесь, любят не столько за «это», сколько, на мой консервативный взгляд, за сумму достоинств; как то – интеллект, добропорядочность, честность, благородство, умение, в конце концов, зарабатывать деньги и безбедно содержать семью. Естественно, и «это» не исключается, ибо без него никак нельзя. Дело-то балдежное, особливо коли в нем знать толк…
    
       Интеллектом Роман не грешил, существовал по принципу: "Читать-писать не можем, а жрать-«кувыркаться» давай!". Вся его "добропорядочность" заключалась в том, что он никогда не охаивал предыдущую "давалку" перед очередной. Зато, ничтоже сумняшеся, в угоду дамам сердца и к собственному спокойствию, обливал помоями и вываливал в говне родственников со своей стороны: отца, мать, сестру, теток и пр., после всего, когда припирало, с невинным видом прося у них же защиты, совета, а чаще материального вспомоществования. Кстати, отец ему не раз в сердцах говаривал: «- Малый, тормози! Заразу какую-нибудь скорей поймаешь, а «штучку" с колокольчиками все равно не найдешь..." Честность и благородство вообще отсутствовали в его, если можно так выразиться, миропонимании, ибо эти две эфирных категории мешали врать, на что Роман был великий мастак, и жить исключительно на потребу физиологическим запросам организма.
    
       И все-таки Роман был существом неоднозначным. Кроме баб его, к примеру, с детства снедала пламенная страсть к машинам. Водитель из него получился виртуозный. Даже пьяным в разнос он управлял машиной по ниточке, не видя, но нутром чуя каждый изгиб дороги, каждую колдобинку, любой дорожный знак. За двенадцать лет, как получил водительские права, ни разу не нарвался на штраф, паче того, на изъятие удостоверения. Любой грузовик, любая легковушка были для него открытой книгой, на слух и всегда безошибочно он определял не только случившуюся, но и предстоящую неисправность в двигателе, ходовой части, шасси, чем приводил в изумление и восхищение даже старых, собаку съевших в своем деле водил.
   
        Романа любили не только женщины, но и животные. Липли к нему собаки, кошки, лошади, коровы, даже крысы. Он мог подозвать к себе дикую крысу, взять ее на руки, почесать за ушами, погладить брюшко и эта дикая тварь затем становилась ему преданной навсегда. Все бабы, с которыми он, как говорится, имел контакт, ненавидели и разносили его в пух и прах заочно, однако стоило ему появиться перед любой из них въявь, мгновенно забывали обиды, таяли и сами собой укладывались в постель. Была у Романа одна изумительная особенность: стоило ему повести на женщину своими волоокими, на редкость огромными и ласковыми глазами, как у той мгновенно отказывали все мыслимые и немыслимые тормоза и она напрочь забывала, к примеру, о любимом муже, детях и отдавалась тут же, без остатка, душой и телом желанному, неповторимому соблазнителю. Надо отметить, в процессе подготовки данной истории к публикации с некоторыми из Романовых женщин мы пооткровенничали, и они в унисон мне заявляли, что лучшего любовника на всей земле не сыскать. Вот так-то, блин, не хочешь, а позавидуешь...
    
       Теперь о его последней жене Лидии. Сорок четыре года от роду, невысокая, симпатичная, зеленоглазая, стройная, правда, ноги немножко кривоваты, но на вкус и цвет товарищей, как известно, нет. Интеллект примерно Романова уровня, но самомнение гипертрофированное: считает, что знает буквально все и обо всем имеет право судить безапелляционно. Авторитетов не признает. Кумир, икона и смысл жизни (после Романа) - автомашина ГАЗ-24 "Волга". Все скандалы, разборки, а зачастую и мордобития начинались у них с муженьком с упоминания "Волги". Пять лет назад, когда либо Роман устряпался жениться на Лидии, либо она его захомутала каким-то образом, Лидия продала свою однокомнатную квартиру и купила любимому (без ерничества) мужу эту самую злополучную подержанную "Волгу", а жить молодожены перебрались в квартиру матери, на оставшиеся деньги приобретя ей сравнительно неплохой домик в деревне. С того момента «Волга» в устах Лидии стала главным аргументом «надавливания на совесть» Романа за его еженедельные скачки в сторону. Притащив муженька от очередной зазнобы, Лидия устраивала грандиозные скандалы на весь огромный двор, опоясанный четырьмя девятиэтажками, и все жильцы невольно были в курсе того, что ради паршивого кобеля она лишилась квартиры, что теперь под колеса своей кровной машины ляжет, но не даст мерзавцу и душегубу больше ни одной «соски» на ней возить. Грозилась отобрать ключи, сжечь права, проколоть шины. И так каждый раз, словно в той сказочке про белого бычка…
    
       Теперь о Романовой теще. Шестьдесят девять лет, пятьдесят три килограмма весу. Крепкая старушка, злая и очень хитрая. Внешне – божий одуванчик, прикидывается простушкой, но палец в рот не клади! Прижимиста, любит «прокатиться» на халяву, ради чего и больной скажется и несчастной. Здесь дочь – точная копия матери, хотя обе любую работу ломят, трудятся от зари до зари и, по сути, благополучие семьи и привольная жизнь трутня Романа на их бабьих плечах держится.
   
        Детей у Романа с Лидией нет. Тут расклад такой: лично Роману по фигу, будут у него дети, либо не будут, он себя любит и обожает и этого достаточно, а Лидия считает, поезд уже ушел, возраст у нее недетородный, ей под завязку хватает Романа, который для нее «един в трех лицах»: муж, любовник и сыночек, коего нужно опекать, прощать шалости, когда и отшлепать, а когда и по головке погладить, к груди прижать.
    
       Так они и жили, пока не случилось то, что случилось. Роман пропал на целую неделю. Вместе с машиной. Такое и раньше неоднократно происходило и Лидия примерно знала, в каком районе и по каким каналам искать своего неверного и до безобразия любимого муженька. Через сеть осведомителей, коими являлись многочисленные тетки, дяди, племянники, сваты, девери, две бывшие свекрови и т.д., рассеянные по всей области, вычислила она супруга и на сей раз. Нюх у нее, между прочим, не в обиду будь сказано (хотя некому уже обижаться), и у самой был отточен на зависть любой собаке, выдрессированной на поиск мин, либо наркотиков.

       Обычно, когда она вытаскивала Романа из постели очередной соблазнительницы, он прикидывался овечкой, а на этот раз заартачился и Лидии пришлось заехать ему в лоб подвернувшимся под горячую руку половником. Вот тут и понеслось. Разлучница, крыса драная, вместо того, чтобы сидеть тише воды, ниже травы, полезла, стерва, в пузырь. Дескать, какого хрена ты в моем родном доме распоряжаешься и глушишь своего же мужика моим любимым половником? Кто тебе, дуре кривоногой, такое право дал? Не можешь мужика к собственной жопе приклеить, так не хрена и волну гнать!
   
        Короче, разборка получилась классная. Бабы долго таскали друг дружку за волосы, визжали и пинались, кусались, а когда упыхались в прах, обратили внимание, что Роман-то лежит без движения. Не хило засветила ему по лбу обманутая и дважды оскорбленная женушка. Вырубила мужика основательно.
    
       Минут двадцать кудахтали над ним бабы-соперницы, забыв о собственных обидах; приводили в чувство примочками, нашатырем и водкой. Потом Лидия запихнула своего шкодливого супруга в машину, сама села за руль и повезла его не домой, как обычно, а к матери в деревню. Роман не возражал. Знал, что в такие моменты жене лучше не перечить и вообще давно по жизни усвоил простую истину: "Обкакался - обтекай и помалкивай".
    
       Доведенная до бешенства не столько самим фактом измены мужа (привыкла), сколько его неожиданным непослушанием в момент изъятия у той рыжей оторвы, Лидия всю ночь напролет проплакалась матери о своей загубленной жизни. Мать тоже плакала, жалеючи  свою единственную дочку, а умытый, побритый и переодетый в чистое белье (чтоб заразу от сучек подзаборных не заносил в дом), накормленный и напоенный любимой тещей всласть, Роман, как безвинный ребенок, дрых в соседней комнате и не подозревал, что злоумышляется на него казнь лютая.
    
       Отчаявшиеся женщины, подогревая себя время от времени стопкой-другой первача, на изготовление коего Алевтина Демьяновна была великая мастерица, действительно перебирали варианты выхода из создавшейся ситуации и, как водится, лукавый их попутал, подсказав адовым своим шепотком наилучший выход: напоить Романа до бесчувствия, уложить в постельку и... подушечку ему на дыхалку!
    
       Грех решила взять на себя теща. Старая, мол, я уже, коль посадят, так посижу. Авось много-то и не дадут, зато доченьку свою ненаглядную одним махом от супостата избавлю. Тебе, Лидушка, еще жить да жить, а он тебя раньше срока в гроб вобьет, так пусть уж сам в него ляжет. Семь бед - один ответ!..
   
        И Лидия согласилась. Все доводы разума, способные остановить ее, в данный момент были утоплены в слезах и самогоне... Романа подняли с постели ни свет, ни заря, однако он опять ничего не заподозрил, ибо такие гулежи устраивались и прежде. Подивился лишь мельком, что жена с тещей изрядно навеселе и разодеты, будто на ярмарку. Алевтина Демьяновна нажарила огромную сковороду мяса с любимым Романом луковым гарниром, что при ее-то прижимистости и куркульстве тоже было удивительным, выставила на стол полную, под пробку, четверть самогона. Роману за эту музейную посудину сулили немалые деньги "зеленью", но теща берегла ее пуще глаза и коли уж поставила, это тоже должно было насторожить Романа. Не насторожило, застило содержимым.
    
       Потчевали бабы Романа часа три, не меньше. Крепкий он мужик был. Как на баб, так и на алкоголь. Свалился без памяти лишь в тот момент, когда у четверти дно оголилось. Перенесли его злоумышленницы на диван, уложили навзничь. Теща отчаянно охнула и накрыла ему лицо подушкой. Лидия уже не видела, как села ее мать Роману на ноги и придавила подушку поплотней. Она в этот страшный миг завыла дурниной, кинулась в сени и забилась там в погреб. Соседка, гонявшая с огорода кур, услышала душераздирающие вопли в доме Алевтины Демьяновны, перепугалась и побежала к участковому. Милицейский