Варта. Зайчишка из лесу принёс трём сестричкам пучок сельдерея, морковку и миску.
Барта. А… Значит мне от зайчишки…
Варта. Погоди, Барта. Распределим справедливо. Тебе – морковь, совсем ослепла. Не знаю, помогает она зрению или нет, но зайцев в очках не встречала. Ха-ха-ха… Мне – сельдерей.
Арта. Мне придётся грызть миску?
Варта. Тебе отдельный подарок – яблочко. Слегка точёное червячком.
Арта (вырывает яблоко). Пусть точено червём… О, какая вкуснятина… Пусть десятком червей… О, какое блаженство…
Барта. Миска для чего вообще нужна?
Варта. Для общего пользования. Будем из неё пить. Кипятить воду, заваривать травы и коренья.
Старухи медленно со вкусом ужинают.
Варта. Всё это утраченные ароматы прошлого. Воспоминания, грусть и печаль.
Арта. Вкусно и мало.
Барта. Хорошего понемногу. Вот ты, Варта, почему не делишься, что снилось в детстве, какие сны видела?
Варта. Ничего не снилось.
Арта. Не верю.
Варта. Твоё дело. Раз сказала – не снилось, значит, так и есть. Детство моё, в отличие от вашего, было несколько экстравагантным. Уставшая, вечером едва касалась подушки головой, мгновенно засыпала. Сон был глубоким и чутким. Просыпалась по несколько раз за ночь. Прислушивалась к шорохам, ловила звуки, тревожил неясный шепот, возбуждал шелест пространства, треск ветвей и постукивание ветра, скрипы непонятные и чьё-то дребезжание. Всё это откладывалось где-то здесь. (Стучит себе по голове.) Осталась не пустота по прошествии лет. Что-то иное.
Арта. Хочу признаться, я всё соврала. Ничего не помню из прошлого. Всё выдуло сквозняком болезни под названием время. Теперь здесь гулкая пустота откликается тихим звучанием, если коснусь лба пальцем.
Варта. Эка невидаль – соврала!
Барта. Я тоже всё выдумала. Клянусь небесным светилом и памятью родителей. Их я тоже, наверное, выдумала. Потому что совсем их не помню. Может были они или просто привиделись.
Варта. Слушаю ваши признания, дщери непознанной скромности, и такая жуткая, острая горечь бессилия раздавливает, гнетёт меня, будто я самая что ни на есть ничтожнейшая тварь, мелкая и ненужная, которая попала под чью-то тяжёлую стопу. И осталось от меня одно единственное воспоминание. (Пауза.) вы думаете, мне весело… (Арта и Барта отрицательно машут головами.) а ведь неведомая ранее, пугающая тоска одиночества вселилась в сердце (делает вид, что рвёт на груди одежду) и сплело в нём гнездо. (Пауза.) Чтобы совсем не пасть духом и не отчаяться перед (выбрасывает руку вперёд) предполагаемым путешествием за грань ночи (вздевает руки), предлагаю и дальше, кому как приятнее, сочинять, выдумывать, врать друг дружке и эти фантазии выдавать за правдивые истории. Почему это предлагаю? (Обессиленно лицо опускает на грудь.) Да потому, что в обозримом грядущем, коли оно для нас наступит, некому нам будет сказать с укоризной, а ведь ты лжёшь. Я скажу известное всем, временами часто всеми же забываемое, что тот, кто лжёт, далеко идёт. А кто правду говорит во тюрьме сырой сидит. Почему? Ложь – она всегда сладка для слуха и для сердца елей. Правда – горька, неказиста, уродлива и режет глаз. Итак, кто начнёт, дщери лжи и лукавства? (Пауза.) Арта… Ты всегда была заводилой в любой компании. Тебе и начинать. Хоть мы и знакомы сотню лет, а о прошлой жизни каждая ни с кем полностью не делилась и не откровенничала. Берегли для такого вот часа излияния души. Поведай то, что мы не знаем и на выдумку не скупись.
Барта. Поддерживаю! С большинством нужно считаться. Арта, милое сердце, жги так, будто завтра для нас никогда не наступит.
Пауза.
Арта. Не знаю даже с чего начать.
Барта. С чего знаешь – начинай.
Арта. Да… что-то я разнервничалась. Растерялась. Давненько ни перед кем не открывалась полностью. Преподносила то, чего желали.
Варта. Ураган не остановить, строя стену из камыша, так говорят на Востоке. Это я к тому, что стеснительность твоя – стена камышовая. Самообличительная речь – ураган.
Арта. В молодости я была ослепительно красива и оглушительно сексуальна! О красоте твердили родители, тётки и бабки, завистливо шептались соседки. Подруги, если они были, в лицо вещали одно, а за глаза – лили грязь. Да, красота моя вызывала большей частью завистливое чувство. Даже вертясь перед зеркалом нагой или примеряя платья, чувствовала, как зеркало ревнует меня ко всему, к чему можно. Да… Да-да… Может показаться странным и абсурдным это заявление, мол, как способно зеркало – обездушенный предмет – ревновать, но это так и было. Когда одна или в компании друзей шла по улице, ловила радостные, восхищённые, счастливые взоры мужчин. Ах, что там – мужчин! Эти взрослые поистаскавшиеся по борделям и притонам кобели раздевали меня глазами и пускали слюни похоти! Дряхлые дедули, оставляющие за собой шлейф песка, завидев меня издали приосанивались, гордо прямили гнутые возрастом спины, глядели молодцами-орлами, не сводили с меня восторженных глаз, в них читалось благоговение и почитание. А сколько раз на улице слышала вослед: «O, fleur de desir!» – Цветок желаний!
Барта. Как романтично: fleur de desir! Цветок желаний!
Арта. Именно так – цветок желаний!
Варта. В общем, флёр та наш дезир, не отвлекайся.
Арта. Ах, да… Да-да!.. с каким ликованием прыщавые юнцы, с ланитами, наполненными кровью с молоком, смотрели и ловили каждое моё движение, угадывали желание. Легкий поворот шеи, выбившийся локон из причёски вызывал общее состояние ступора и обожания. С каким преклонением мужчины, познавшие прелести интимной любви, пытались у меня вызвать хоть малейшее, мимолетное внимание. О! О! если бы вы знали, мой молодой напор, жизнелюбие и вкупе с ними живая, неподдельная сексуальность и неутомимость буквально вторили чудеса! Сама я ростом невелика, а мужчины мои были все статные и рослые красавцы.
Барта. Как же, помню отлично. Все тебя называли сороконожка.
Арта. Да, я взбиралась на них, как альпинист покоряет высокие вершины гор. Кто составлял мне пару на танцах!.. На балах, на раутах, прочих приёмах… Всякий уважающий себя юнец, молчу о вечных интравертах, считал за счастье согласие моё на один только танец. Я выбирала… Не к каждому проявляла благосклонность. Хо-хо-хо!.. припоминаю, один пылкий, судя по многих приметам, неопытный кавалер как-то сумел-таки запудрить голову бедной девушке. Иногда приходилось разыгрывать из себя скромную, неопытную девицу. Имел, понятно, определённое намерение сорвать – хо-хо! – цветок любви, нежный и благоухающий. Да, не всегда даже я получала желаемое. С ним вышла та же история. После жгучих признаний, лобызаний дланей и перстов, я приготовилась к непродолжительной осаде, чтобы после под фанфары дать возможность почувствовать моему… Другими словами говоря, с разными подходцами, вертя языком вокруг да около, всю ночь мы проговорили, вместо того…
Барта. Какое хамство с его стороны!
Варта. О чём проговорили?
Арта. Всё о том же…
Барта. Сейчас не время интриговать.
Варта. Говори без словесных ужимок.
Арта. Всю ночь проговорили… Нет, я не могу и сейчас без смеха вспомнить… Короче… (Пауза.) Он мне талдычил про фаллос. (Небольшая пауза.) Я ему про пенис. (Продолжительная пауза.) Вот такая история неудавшегося адюльтера. Хороший показной урок.
Варта. Урок – показательный.
Арта. Показательный урок, что не нужно ловить журавля в небе, а любоваться лучше синицей в клетке.
Барта. Это… Всё, что хотела…
Арта. Нет. Танцы… Ах, эти танцы… Кадрили, польки, хороводы, румба-самба… Язык танца, понимающий вознаградится за старание. Ах, как же я танцевала!.. Порхала бабочкой!.. На месте не могла простоять и минуты… Ноги сами просились в пляс, едва начинала звучать музыка! Тогда меня невозможно было остановить. Ноги задирала выше головы… (сидя, пытается поднять поочерёдно ноги.) сейчас проклятая старость сделала из меня живой манекен. Неуклюжий и нерасторопный. А… Была не была… (Вскакивает, опирается на клюку, начинает изображать канкан негнущимися ногами.) Так выделывала кренделя! И так – и через голову поворот и сразу на шпагат! Жила я музыкой. Музыка жила во мне. Присоединяйтесь, подруженьки… Вдруг эту ночь не пережить нам…
Барта и арта встают. Начинают подражающие движения танца Арты.
Арта. Безумие, единственное, что в состоянии спасти нас от…
Затемнение. В темноте звучат голоса старух.
[justify]Арта. Подруженьки, что