Зола былых костров. Эпизод Е. Колючинские переплетения 6.

вам ничего не будет. Дело до стволов доходило. Но пацанов мы гнали в палатки, спать, не лезьте, тут взрослый разговор… И нас всего там трое было старших.

   До Румпеля что-то начало доходить… Вплоть до обеда они работали уже молча.

   До после сиесты, если точнее, молча работали, молча отдыхали.

   А потом старое притёрлось, новое его заслонило.


   - А я тебе говорю – это материк. Такой же, как в крайних квадратах  - красный с дресвой.

   - Нет, не красный, а красно-коричневый, красная глина переотложенная, с органикой и пылью.

   Спор и стерильности слоя, в таком случае именуемого материком. Хорошо геологам, у них материк – начало тектонических плит. Румпелю надоело торчать на одном месте, пусть даже  хорошем месте, с купальным омутом в реке,  с неограниченным расходом воды на технические нужды типа стирки и мытья. Только за питьевой водой приходится ездить, но совсем недалеко до кстау или хутора уже – там артезианская скважина и хозяин-фермер живёт и выпасает лошадей круглый год. Охота перемены мест грызёт Румпеля не меньше ревности.

   - Зря сахар рассыпал, пустые квадраты… - ворчит он.

   Глеб вгрызается в грунт. Он уже понял, что был прав, в центре очерченного им овала точно грунт переотложен над материком. Там точно яма. Но вот с чем? Требуется могильник, все известные могильники раньше обозначались на поверхности или земляным курганом или каменными сооружениями. Промышлявшая в этих краях в начале Тёмных веков банда синдов – откол одной из волн миграции арийских народностей  опасалась грабежей своих могил. Ибо сами были грешны. Лучшими мечами, пишет историк Мерани из Мараканды , считали они выкопанные из курганов прежних хозяев этих степей сактов. Перекованные, они становились длиннее, по моде нового времени, а в основе было всё то  же чистое железо, еще более очищенное от примесей временем, и сталь в верхних слоях эдакого стального слоёного пирога.

   Наконец зачистка выявляет не одну, а три ямы в выделенной им области сетки квадратов.

   - Покажи класс зачистки, чтобы студентам стало тошно!

 Румпель выскабливает поверхность, мелкие камешки до и дело цепляются за лопатук и прочерчивают по вновь открытой поверхности черты и борозды.

   - Эх, где ты сактаганский песочек…

   - Сакта – на среднеиранском «олени», множественное число, единственное – сакка. А  корень ган означает убийцу… Почти полторы тысячи лет, как ираноязычные стали тюркоязычными,  а топонимика, гляди, хранит память об их  пребывании… - замечает Рябоконь.

   - Разговорчики на раскопе! – напоминает им Эльза Тимуровна, целый профессор, между прочим. На раскопе студенты, домашнее имя оставлено для дома. Хотя прорывается, и студенты порой слышат. Пусть слышат, взрослые уже… почти, только инфантильные. А общий порядок един для всех.

    - Эльза Тимуровна, гляньте-ка, что за ямы или ямы ли?

   - Ямы, Юрий Викторович, безусловно ямы. А вот что за ямы – это мы и посмотрим. Зачищать сегодня закончите?

   - Пациент скорее мёртв, чем жив, - парирует Румпель.

   - «Как приятно курить, говорить…
Но приятней забиться в крапиву,
Чем ночами не спать,
Ждать, зубами стучать,
Жуткий возглас «Конец перерыву», -  неожиданно вспоминает он очень старую песню… Раскоп живёт дальше.


28 августа 20** года.
Лагерь на Жилансут .


   - А помнишь, в разведке на Бирсукуланке ты завёл нас, а потом пошел дождь со снегом? – Румпель явно заводился, накручивал себя по заготовленному плану.

   - Я завёл? – «полкилограмма динамита внутри» Глеба уже нагревались.

   - Ты был старшим…

   - По возрасту. А старшим в группе был ты. Ты ходил уже в разведку с Павлом Борисычем, для координации групп подходил больше. Я к тому времени имел опыт только хождения вдвоем куда кривая вывезет… Но и не в тебе дело. Я помню, ты был уверен, что на другой берег та группа до встречи с нами ни за что не перейдёт. А они перешли…

   - Ты у нас правильный весь такой, всегда готова отмазка…

   - И что самое интересное, под тридцать лет назад этого разговора о моей вине у тебя не возникло… Ты не высказал всё, что думаешь, не прервал молча общение. Всё текло, мы дружили дальше…
 
   Я не спрашиваю, что изменилось сейчас? Я спрашиваю, чего ты добиваешься?

   - Ты всем мешаешь! Без тебя у нас всё получалось, иногда встречались, выпивали, говорили… Не втроём, правда, порознь… Без тебя путешествие-ностальжи прошло бы вполне…

   - Ты понимаешь, что ты толкаешь меня подвести Ланни? Можно сказать, что обещанное я уже сделал, может только что непредвиденное… Но Ланни хотелось нас собрать в с е х.  Я бы не хотел её расстраивать. Вас тоже не хотел бы, да вот получается… Не понимаю, почему…

   - Ты всегда всё усложняешь. Там, на Бирсукуланке ты решил ставить палатку до дождя…

   - Вы тоже решили, что так будет правильно… Мы бы остались сухими до утра.

   - Но в основной группе волновались за нас…

   - И потому сняли нас с бивака и потащили под дождём  на такой же бивак, где почему-то не у всех оказались палатки. Все мокрые под снегом, но волноваться больше не о чем…

   - Зато все вместе…

   - И все вместе назначили виновного…

   - Какую пургу ты несёшь…  Половчанка рассказывала иначе…

   - Половчанка?  Тебе рассказывала? А сам ты где в это время был? Что видел и слышал?  Половчанка  всегда была себе на уме, даже в отношении Семивёрстова.

   - Я не помню.  У меня температура поднялась…

   - Утром меня не будет – тебя устроит? Придём в лагерь, собирай наших, устраиваю отвальную. Только никому не говори зачем, сам скажу.

   
   Расселись по диванчикам тесно, складной столик посередине. В центре стола чайник с крепчайшим чаем, печенье, конфеты. И фирменное полевое – копченная грудинка, нарезанная тонко-тонко…

   Глеб достал свою серебряную фляжку с неубываемым дешевым коньяком,  но не стал разливать по кружкам, а вылил в солдатский котелок. Отпил первым:

    - Спасибо вам, друзья мои, за всё, что мы пережили с вами, за то, что вы были в моей жизни. За ту боль благодарю, что вы мне принесли и за то, что выдавали ее долго и по капле. Может потому я на войне и выжил, что набил на душе мозоли, испытал что-то поужаснее физической боли…

   Слева от него сидел Ромка, Глеб передал ему котелок. Ромка хлебнул и передал дальше:

   - По солнышку, для доброго начала.

   Женя хотела отказаться и уйти, но встать не получилось. Она напряглась и отхлебнула глоток всё того же коньяка – не «Хенесси», привычный в её кругу, «майорское пойло» называл его Глеб, и быстро передала сидящему рядом Юре. Юра рядом, опять рядом, - заметила она. Правой рукой Румпель взял котелок и поднёс к губам, левая скользнула за спиной охватить Женину талию. Женя тихонько отодвинула руку. Румпель выпил и передал Ланни. Ланни окинула сидящих за столом. Надо было что-то сказать дежурное, сказанное много раз до этого и еще много раз предстоит произнести те слова… Но не сейчас.  Выручил Глеб, протягивая гитару  Румпелю.

   - Давай, Юра, как тогда… «А всё кончается, кончается, кончается,
   Едва закружатся  перрон и фонари.

   Юра покрутился, освобождая место и не стал настраивать пятую струну, сейчас это было не важно, можно было  просто отбивать ритм.
 
 (Валерий Канер – А всё кончается...)
(А всё кончается, кончается, кончается!
Едва качаются перрон и фонари,
Глаза прощаются, надолго изучаются -
И так всё ясно, слов не говори...

А голова моя полна бессонницей,
Полна тревоги голова моя -
И как расти не может дерево без солнца,
Так не могу я быть без вас, друзья!

Спасибо вам, - не подвели, не дрогнули,
И каждый был открыт - таким, как был.
Ах, дни короткие за сердце тронули,
Спасибо вам прощайте - до Курил...

А всё кончается, кончается, кончается!
Едва качаются перрон и фонари,
Глаза прощаются, надолго изучаются -
И так всё ясно, слов не говори.

Мы по любимым разбредёмся и по улицам,
Наденем фраки и закружимся в судьбе,
А если сердце заболит, простудится -
Искать лекарства станем не в себе.

Мы будем гнуться, но наверно не загнёмся, -
Не заржавеют в ножнах скрытые клинки!
И мы когда-нибудь куда-нибудь вернёмся
И станем снова с вами просто мужики!

А всё кончается, кончается, кончается!
Едва качаются перрон и фонари,
Глаза прощаются, надолго изучаются -
И так всё ясно, слов не говори...)

   Каждый думал о своём, но слова старой  песни настраивали на единый лад, на воспоминания о моментах, когда верили в то, о чем пели. Это было! Было! Было у них, когда верили в то, о чем пели, когда верили только в лучшее и не задумывались о проектировании будущего. Жизнь развела их, но сейчас все цеплялись за ту тонкую ниточку в прошлом – просто ради песни. Ведь любили они все эти старые песни тогда . У каждого возникали свои ассоциации и воспоминания, но ведь были те костры, когда плечом к плечу сидели они и пели вместе. Не ради сидящих рядом сейчас, а ради себя во времена наивной чистоты. А песня захватывала.

    - Спасибо вам, не подвели, не дрогнули,
   И каждый был открыт таким, как был.
   Ах дни короткие до сердца тронули,
   Спасибо вам, прощайте, докурил…

   На строчке «Не подвели, не дрогнули» Глеб перехватил косой  быстрый  взгляд Юры Румпеля. Тот тоже имел свое мнение. Искать Женькин взгляд не стал, потолок – это тоже интересно… Или вот Ромка, ни черта не понимает из сказанного здесь – и это