Туман мерно плыл по синей водной глади, скрывая её границу. Лёгкие волны плескались о каменный берег, и соленый запах бил в нос. Небо было белым без намёка на прорехи голубизны.
Линь Цингэ с некой печалью наблюдал за тусклым пейзажем. Периодически он брал небольшие камни и от скуки кидал в воду, измеряя, как далеко может это сделать с каждым новым броском.
(Имя "Линь Цингэ" в сочетании озночает "чистый лес")
Лекарь приходил на этот берег каждый день ради медитации, пусть и не верил в её свойства. Каждый раз Линь Цингэ пытался слиться с природой, но не мог заглушить мыслей, даже вслушиваясь в шелест воды и собственное дыхание. И так у него не получилось пробыть в медитации и кэ, как он случайно выходил из неё.
(Кэ - 15 минут)
Сюда, конечно, прийти были и ещё поводы: рыболовство и сбор трав. Линь Цингэ был местным лекарем в деревне, где жил на окраине. К нему часто приходили за помощью, за что он деньги не брал - люди сами периодически что-то приносили в благодарность -, но зарабатывал продажей вяленой рыбы.
Встав с камней и поправив одежды, он прошел и забрал сеть с небольшим уловом. Пора было возвращаться домой, чтобы заняться делами, коих быдо не счесть.
На самом деле Линь Цингэ часто выдумывал дела себе сам, наверно, чтобы почувствовать себя нужным, хотя и так таковым являлся, но факта этого из-за собственной слепоты не принимал. Когда-то давно в детстве ему внушили, что, чтобы быть значимым, нужно работать, не покладая рук. И это укоренилось в голове мальчишки, который с возрастом не смог искоренить эту установку, ведь продолжал верить в неё.
Перед берегом моря стоял недлинный прилесок, после которого начиналась деревня. Идя по чёткой тропинке, Линь Цингэ пустым взглядом смотрел под ноги, думая о своём.
Резко прямо перед носом что-то пролетело и с неприятным треском упало. Лекарь очнулся и тут же остановился. «Ветка,» — подумал он, но в следующее мгновение увидел тело ласточки, которая брыкалась и кричала в песке.
Линь Цингэ испугался, и бросив связку с рыбой, присел к птице и потянулся, но замер, не зная, как её взять, и что вообще делать. Поколебавшись, он всё же осторожно поднял ласточку, а та продолжила биться и пищать уже в его руках.
Линь Цингэ, будучи лекарем, с животными опыта не имел, только с людьми, что заставило его растеряться. Но забыв про рыбу, он бросился прочь из прилеска домой.
Он не знал, почему взялся за чуть не разбившееся животное, но чувствовал своим долгом помочь ему. С одной стороны это было слишком глупо и самонадеянно, а с другой показывало его неравнодушность.
Прибежав в дом, лекарь заметался, стараясь собраться с мыслями и решить, что делать с ласточкой. Для начала стоило осмотреть её и понять, что же случилось.
Так Линь Цингэ и определился поступить. Он взял кусок нарезанной холстины, и расстелив его на столе, положил птицу. Она всё ещё извивалась, чем показывала признаки жизни. Но что испугало лекаря, так это оставшаяся на ладонях кровь. Он замер, как только заметил её. Сердце пропустило удар.
Вымыв руки, Линь Цингэ осторожно стал осматривать маленькое тельце. И обнаружив красноту на крыле, нахмурился, не став больше ничего трогать.
Поняв, что крыло ласточки сломано, Линь Цингэ налил в пиалу воды, нашёл в ящиках бинт и заготовку растертых трав. Мельком увидев, что птица поднялась на ноги и стала ходить по хостине, продолжая пищать, лекарь осёкся и аккуратным жестом руки преградил ей путь к краю стола. Ласточка в тот же момент больно клюнула его руку, и Линь Цингэ зашипел, но кисть так и не убрал.
Со всей возможной осторожностью он снова взял животное в руку, а свободной стал промывать рану, потом нанёс травы и перебинтовал. Последнее получилось сделать с первого раза, что не могло не порадовать лекаря.
Но ласточка продолжала пищать. И когда лекарь отпустил её, она тревожно пыталась клювом подобраться к бинту. Но склевать его ей не позволял Линь Цингэ, которому пришлось наблюдать за животным.
Лекарю стоило бы найти клетку или соорудить что-то, чтобы оставить там птицу в безопасности, но он не мог отойти от неё даже на фэнь.
(Фэнь - 15 секунд)
С горем пополам он отыскал какой-то ящик, из которого птица сама выбраться не смогла бы. Бинты склевать она больше не старалась, хотя часто поворачивала к забинтованному ими кралу голову и пищала.
В моменте Линь Цингэ догадался, что птице нужна еда. Он понимал, что та питается насекомыми, потому ему пришлось отловить несколько и бросить в ящик. Скраю он поставил пиалу с водой.
И в уходе за новоиспечённым питомцем, появления которого лекарь совсем не ожидал, у него прошел почти весь день, а потом и неделя, а дальше месяц. И ласточка выздоровела. Перелом зажил, и птица, снова обучившись, могла летать.
Впрочем, за всё это время латсочка привыкла к своему спасителю. Тот однажды понял, что может разговаривать с ней. Она была живой, могла слушать, жаль, не отвечала. И днями напролёт Линь Цингэ рассказывал птице всё, что только можно: о пациентах, рыбалке, том, как он провёл день, сколько дел сделал.
Лекарь, сидя на берегу, в один день заметил, что мыслей стало меньше. Многое он говорил ласточке, потому и думать об этом заканчивал. Разное перестало его мучать.
Но пришёл тот день, когда Линь Цингэ осознал, что им с птицей пора расставаться. Ласточка была о свободе, и вылечившись, она должна была продолжить рассекать по небесным просторам. Лекарь одновременно восхищался своей работой и грустил, что потеряет друга, и больше ему будет не с кем говорить. Может, конечно, и было с кем: с теми же жителями деревни. Он мог начать с любым разговор, но лишь поверхностный и ничего для него незначующий.
И выходило так, что Линь Цингэ снова оставался один.
В день расстования он принес ласточку на излюбленный берег моря, и ещё не отпуская, грустно оглядел её.
— Ну... Прощай, — корокто произнёс он.
Слезы наворачивались на глаза, но лекарь вовремя вытер их о плечо.
Руки расценили пальцы, и ласточка впорхнула вверх, теряясь на сером небе с небольшими просветами, откуда выходили лучи. Как бы лекарь не старался отыскать ее в высоте - не мог.
Горло сжалось, и слезы сами покатились по щекам. Не прошло и палочки благовоний, как он уже тасковал по птице, ставшей ему важной единицей в жизни, а, возможно, и во всём его существовании.
Он сжался, и подперев колени к груди, упёрся лицом в них и схватился за ноги руками. Море продолжало шуметь, кажется, с каждым приливом волны звук становился только громче. И среди него становились едва ли слышны редкие всхлипы. Но всё это перекрыл голос:
— Мы с тобой провели столько времени, но я так и не понял, сколько тебе лет. На вид ты молод, но в душе стар.
Линь Цингэ от неожиданности вздрогнул и резко повернулся на голос, спешно вытирая рукавом лицо.
— Что? - само слетело с губ.
Он увидел сидящего рядом молодого человека с плывущими серебристыми волосами, одетого в чёрно-белые одеяния. Лицо его было бледным и спокойным, а чёрные глаза смотрели будто в саму душу.
— И ты мне так и не сказал своего имени. Мое - Мян фэй.
(Имя "Мян Фэй" в сочетании означает "свободно")
Лекарь пытался понять, кто человек перед ним, и почему так говорит, потому глупо смотрел на него, не зная, как вести себя.
— Я Линь Цингэ, — смешался он, — А где мы с тобой виделись?
Мян Фэй вскинул брови и улыбнулся.
— Ты только что отпустил меня.
Линь Цингэ застыл в удивлении. Он оглядел молодого человека и в неверии спросил:
— Ласточка? Ты? Как?
Мян Фэй рассмеялся, увидев растерянное выражение его лица.
— Да-да, это я. Ты так расстроился из-за меня?
Лекарь ещё раз провёл рукавом по лицу.
— Я не расстраивался, с чего ты взял? - опустив глаза на камни, он неожиданно продолжил, не дав ему заговорить: — А ты... Ты можешь не улетать? Я... Понимаешь, просто...
Мян Фэй перебил его:
— Близится зима, мне придётся улететь, - он мягким жестом положила руку ему на плечо, — Я хотел тебя отблагодарить за всё, что ты сделал для меня. Спасибо тебе.
— Ты и не человек, и не животное?
— Это не так уж и важно, что я являюсь Серебряным Богом.
Последние слова пролетели мимо лекаря. И только подняв глаза, Линь Цингэ уже не увидел его, а тепло прикосновения до сих пор чувствовалось даже сквозь одежду.
Слез больше не было, осталась лишь безграничная печаль и тоска.
И в тот же день он понял, что пора было что-то поменять в своей жизни. Нельзя было больше оставаться одному. Но применить изменения Линь Цингэ не мог, потому и продолжил жить, как жил до появления ласточки.
И не прошло и месяца, как в его дверь кто-то постучался. Это было раннее утро, когда лекарь обычно собирался идти на берег. За окнами в тот день брезжил рассвет, на небе не было ни одного облака.
Линь Цингэ испугался, но открыл дверь. На пороге стояла девушка в скромных походных одеждах блеклого зелёного цвета, а в руках у неё была сжата доули.
— Простите, что беспокою... Я странствую, но захотела сделать передышку в этой деревне. И меня направили к вам, сказали, вы обязательно примете, — говорила она с некой надеждой.
Лекарь потупился, но кивнул:
— Да, проходите, — он пропустил гостью в дом, тут же вспомнив о беспорядке, творящимся в нём, — Только не обращайте внимания на хлам, пожалуйста.
Линь Цингэ, конечно, понимал, что всё принимали его за хорошего человека, который рад помочь любому, но ведь его добротой нельзя было пользоваться так открыто. Пусть он и жил один, но к неожиданным гостям точно готов не был.
— Ничего-ничего, - быстро ответила путешественница, — Здесь вполне уютно. Мне, честно, лишь бы крыша над головой была, а остальное не столь важно.
Лекарь закрыл дверь в дом и прошёл за гостьей.
— Меня зовут Линь Цингэ. Как мне к вам обращаться?
— Я Тян Шан.
(Имя "Тян Шан" сочетании состоявлет "небо")
И прошёл день, потом второй, третий. И только Тян Шан собралась уходить, как солнце сменилось ливнем, и девушке пришлось остаться ещё на некоторое время, чтобы переждать дожди.
Она стала помогать в делах Линь Цингэ, ведь никак по-другому отплатить ему не могла. Разговоров они толком не заводили, хотя иногда у Тян Шан возникали вопросы, но озвучивать их она остерегались.
Но, когда прошло уже больше нескольких дней совместной жизни, путешественнице стало скучно:
— Ты живешь здесь один? — подойдя к лекарю, растирающиму травы, спросила она.
Он остановился и поднял на неё взгляд, а после вернулся в работе.
[justify]— Да, разве я похож