Царское село. Май 1814 года
День выдался теплый и счастливый. В чем именно было счастье, он никому бы не признался. Разве что бумаге…
Так и мне узнать случилось,
Что за птица Купидон;
Сердце страстное пленилось;
Признаюсь – и я влюблен!»
Строчки ложились легко, это были даже не стихи, просто он хотел запомнить свое сегодняшнее настроение, не растерять возникшее чувство, сохранить его, как приятный запах или ощущение солнечного тепла.
Таких записей у него накопилось уже немало. Вот, из ящика бюро достал:
«Страсть сильнее становится,
И, любовью утомясь,
Я слабею всякий час.
Всё к чему-то ум стремится...
А к чему? – никто из нас
Дамам вслух того не скажет,
А уж так и сяк размажет.
Я – по-свойски объяснюсь.
Все любовники желают…»
Нет, это лучше обратно положить и никому не показывать. Даже Пущин может не понять, а тому уже 16 исполнилось.
Чуть позже он назовет причину, почему запомнился этот день: «Супругою твоей я так пленился…» И лишь спустя почти двести лет один-единственный человек, писатель Лариса Васильева, догадается, кого увидел в тот майский день Александр Пушкин – императрицу Елизавету Алексеевну, супругу Александра I. Никогда поэт не назовет ее имя вслух, но отныне она навсегда останется Музой великого поэта.
…Погасли свечи в узкой комнатке на пол-окна. Завтра у лицеиста Пушкина обычный день – закон божий, французский, математика, фехтование, изящная словесность. А сейчас – спать. Чтобы не думать больше о том, что произошло сегодня, он начал складывать в уме стихи о великой победе над Наполеоном и о том, кто принес России эту победу:
Он человек! им властвует мгновенье.
Он раб молвы, сомнений и страстей;
Простим ему неправое гоненье:
Он взял Париж, он основал Лицей…
А в это самое время русский император Александр I подъезжал к Мальмезону, что в десяти верстах от Парижа…
Мальмезон
Парк в Мальмезоне просто замечательный – розы, платаны, каштаны. Много столетий здесь был загородный дом одной богатой парижской семьи. Затем дворец купил Бонапарт, превратив поместье в огромный парк. В 1809 году Наполеон развелся, оставил дворец Жозефине, а сам женился на австрийской принцессе Марии-Луизе, которая вскоре родила ему наследника.
В 1811 году Наполеон нанес Жозефине неожиданный визит. Он приехал в Мальмезон без предупреждения и без эскорта. Жозефина выбежала навстречу, но потом остановилась в смущении.
– Мне вновь захотелось увидеть вас, – обратился к ней Наполеон, – чтобы сказать: государственные дела не оттеснили моих сердечных привязанностей. Теперь, когда мои династические интересы обеспечены, я не намерен соблюдать все эти условности, которые унизительны для меня и не позволяют проводить время так, как я хочу.
Бывшие супруги сели на софу, и Наполеон, глядя на Жозефину влюбленными глазами, сказал:
– Дорогая, вы никогда не были столь хороши!
– Ах, что вы, – с грустной улыбкой ответила Жозефина, – горе и одиночество не красят…
– Нет, вы нравитесь мне все больше. Если бы вы не были для меня недоступны…
– А если бы это было не так?
– Тогда бы я воспользовался своими правами.
– От которых вы добровольно отказались?
– Но в моей власти их восстановить.
– Я вам этого не позволю! Боже милостивый, а религия, а клятва в супружеской верности?
– Религия, клятва? Неужели вы во все это верите? Хорошо, но ведь я был вашим мужем, значит, не могу перестать им быть?
– А развод?
– Это условность. Впрочем, погодите. Послушаем, что скажут по этому поводу уважаемые теологи. Эй, Рустан, поищите во дворце кардинала или епископа и мигом приведите ко мне.
Спустя несколько минут Наполеону доложили, что в приемной ожидают епископ де Малин и кардинал Мори. Жозефина вспыхнула и закрыла руками лицо.
– Входите, святые отцы, – обратился к ним император. – Я пригласил вас, чтобы вы разрешили сомнения, одолевающие мадам. Она полагает, что развод лишил меня всех прав на нее. Она твердит об адюльтере, о блуде и бог знает еще о чем, хотя прежде никогда меня не утомляла подобным вздором.
Кардинал Мори, потупив взор, хранил молчание. Епископ де Малин украдкой покосился на Жозефину и также не проронил ни слова.
– Что ж вы молчите, святые отцы? – теряя терпение, вскричал Наполеон. – Уж не слишком ли щекотлив вопрос для ваших целомудренных ушей?
– Сир, – промолвил епископ, – святая церковь….
– Я не желаю об этом слышать! Церковь – это я!
– В таком случае, – с поклоном отвечал де Малин, – вам и решать.
Наполеон яростно топнул ногой.
– Я требую вашего вердикта! Он нужен не мне – я знаю, как поступить, он нужен мадам, для успокоения ее совести…
Прелаты удалились посовещаться. Но через десять минут Наполеон стремительно вышел из гостиной. Его расхристанный вид свидетельствовал, что в решении святых отцов он больше не нуждается…
В конце июня 1815 года, после поражения под Ватерлоо, Наполеон целых четыре дня прожил в Мальмезоне. Он специально приехал сюда из Парижа и ждал, призовет ли его Франция последний раз постоять за свою честь. Напрасно – от него все отреклись, а бывшую жену Жозефину уже год как похоронили.
– Отчего она умерла? – спросил император у своей падчерицы Гортензии.
– От переживаний за Ваше величество, – дипломатично ответила та.
Не могла же дочь императрицы Жозефины сказать своему отчиму всей правды…
На милость победителя
В апреле 1814 года Наполеон отрекся от престола. А уже в мае в Мальмезон приехал победитель – русский император Александр I. Он считал, что ему все можно, и неожиданно для всех решил нанести визит разведенной императрице. Видимо, ему было чрезвычайно интересно взглянуть на женщину, о любовных похождениях которой целых десять лет писала вся Европа. И, возможно, он думал, что неплохо бы к победе военной коалиции над Францией добавить и личную победу над бывшей женой своего бывшего врага.
Жозефина без колебаний согласилась принять русского царя в Мальмезоне. Выйдя к этому высокому, светловолосому, голубоглазому красавцу, она, как пишут историки, «ощутила слабость во всех самых чувствительных местах».
Забыв, что перед ней победитель Наполеона, она пустила в ход все известные способы обольщения. Не прошло и часа, как покоренный ее чарами Александр был готов изгнать Бурбонов из Франции и вернуть трон Жозефине. Как близкие друзья, рука об руку прогуливались они в парке и на одной из аллей повстречали гулявшую с детьми Гортензию.
– Позвольте представить вам мою дочь, – обратилась Жозефина к царю. Александр бросил быстрый взгляд на молодую женщину, еще вчера бывшую королевой Голландии, и моментально переключился с матери на дочь.
– Отныне, – горячо сказал российский государь, – я беру вас под свое покровительство.
И, нагнувшись к Гортензии, прибавил:
– Что я могу для вас лично сделать?
Жозефина ненадолго удалилась, оставив свою дочь наедине с императором. И всё правильно рассчитала: когда она вернулась, Александр уже пообещал смущенной Гортензии титул герцогини…
Русского императора одинаково влекло и к матери, и к дочери – по вечерам он стал частенько наведываться в Мальмезон. Хозяйка дворца умело расставляла свои сети, и однажды он остался у бывшей жены Наполеона до утра.
Жозефина торжествовала. Она решила, что выиграла эту любовную битву, может быть, последнюю в своей далеко не праведной жизни. Однако не прошло и двух дней, как экс-императрица заметила: русский царь все больше отдает предпочтение Гортензии, и та совсем даже не прочь поддаться его обаянию.
Александру – 37, Гортензия моложе его на шесть лет. Завязавшийся между ними флирт мигом перерос в страстный роман. Иной раз он заходил так далеко, что их часами не могли найти в потаенных комнатах дворца. А когда любовники разлучались, Гортензия посылала русскому царю игривые и предельно откровенные письма.
Жозефине шел 51-й год. Красота ее немало поблекла, лицо покрылось морщинами. И сейчас она просто ненавидела свою дочь, от бешенства не зная, куда себя деть. Но сдаваться – нет, сдаваться она не собиралась.
Российский император не обманул. Пользуясь своим влиянием на союзников, Александр I добился для матери и дочери особых привилегий. За Жозефиной сохранялись дворцы в Мальмезоне и Наварре, а владения Гортензии в Сен-Ле получили статус герцогства, и ей была установлена ежегодная пенсия в 400 тысяч франков.
Чтобы отпраздновать это, новоявленная герцогиня пригласила на 14 мая в Сен-Ле свою мать и императора Александра. В Париже именно на этот день была назначена торжественная панихида по казненным во время революции Людовику XVI и Марии-Антуанетте. Все союзные коронованные особы должны были присутствовать на этой церемонии. Но Александр I сел в карету и уехал к Гортензии.
Нужно уметь забывать…
После завтрака Александр предложил покататься. Было холодно и сыро, и Жозефине, которой немного нездоровилось, лучше было бы остаться дома в тепле. Но она не смогла устоять перед искушением пококетничать с Александром – экс-императрица все еще была уверена, что сможет вернуть его расположение, и втайне надеялась получить от этой связи нечто большее, чем герцогство.
В карете было холодно. Александр, одетый в красный кавалергардский мундир, сидел посередине. Гортензия закинула свои ножки на колени русскому царю и вся прильнула к нему. Жозефину колотило от холода, ее не могли согреть даже жаркие волны дикой ревности и злобы. А Гортензия, казалось, не замечала, как дрожит ее мать в легком кисейном платье, и продолжала что-то шептать на ухо Александру.
[justify]–