Черная книга Инквизиции. глава XIII Ложи Маллора. прим. Дневник Ветрогона

***
Из дневника Сильвара Ветрогона, Познавшего:
"Мы вышли на берег Оттары с первыми лучами рассвета. Ветер бил в лицо, словно хотел предупредить, предостеречь. Но мы всё равно шли — спешили, как могли. К лагерю Паладина Света, Агамонда Заступника. Моего командира. Моего друга.
Когда мы добрались — было уже поздно. Слишком поздно.
Лагерь был разбит. Поваленные штандарты, сожженные повозки, кровь на траве. Ни криков, ни стона — только тишина. Мертвая, гулкая тишина.
Но самое страшное — это не бойня. Самое страшное — имя, которое мы услышали от уцелевших следопытов. Напал... Балладор.
Сын Агамонда.
Все убиты. Все. Агамонда среди них не было. Его тела мы не нашли. Говорят, возможно, унесла река. А может... может, он все же спасся.
Я надеюсь. Я должен надеяться.


Западнее Оттары, 3 день пути
*"Мы не могли оставаться. С юга и востока — рваная кромка мертвецов, наступающих через Оттару. Там, в густом мраке и копоти, движется Ханевал Турамлег — Темный рыцарь, бывший защитник людей, теперь же — их палач.
Севернее, по сломанным трактам и выжженным полям, тянется тень иная — Балладор. Он ушел вперед, как острие копья. Мы идем по его следам, и каждый день эти следы превращаются в кошмар.
Стычки с его арьергардом — скоротечны и яростны. Его бойцы словно не люди. Глаза их горят мрачным пламенем, а клинки словно с жаждой режут плоть. Мы потеряли троих у Кашель-Корна, еще пятеро пали у мельничного холма. Нам удалось отбиться. Но их было больше. И они не боялись смерти.
Сегодня мы вошли в руины Дартмеда. Когда-то — цветущий городок. Теперь — вывернутая наизнанку рана. Дома разворочены, как будто буря прошла. Но буря не сжигает детей на площадях и не вешает женщин вдоль колодцев. Это был Балладор. Его знамена — черное солнце в багряном круге — мы видели на дворцовых воротах. Кровь до сих пор не застыла.
Нам нельзя на север — он уже там. Назад — смерть от рук Турамлега и мертвецы. Остается запад. Но если там нет Света... тогда, возможно, Свет и правда угас.
Я не могу сказать вслух, но чувствую — мы окружены. Как щепка, зажатая между жерновами предательства."*


На западе, близ холмов Дол-Атриэн
*"Мы шли двое суток без отдыха. Но враг все равно нас настиг. На пологих склонах у Дол-Атриэн, в мертвом свете затянутого неба, нас встретил рыцарь Балладора — Вардрон Кровоглас. В прошлом — лорд-защитник Северного Предела. Теперь — пес, лающий в цепях предательства. Его броня была почерневшей, как сажа, а голос — как раскат гнили.
Он вывел против нас семь десятков бойцов. Бывшие люди, ныне — звери. Мы были втрое меньше. Я использовал все, что мог: призвал пылающие стрелы, соткал цепь грома, обрушил свет на их копья — но они шли. Они не боялись боли. Они не помнили страха.
Мои силы таяли, как воск в огне. Мы уже были на грани.
И тогда — удар. С небес, из-за склона, раздался рог. На нас обрушился свет — не мой, высший. Броня засияла в рассветном золоте, и в бой врубился отряд паладина Граниса Эверсонга. Его молот — как заря. Его воины — как стена, не поддающаяся ночи. Вардрон принял вызов, и бой их был страшен.
Я видел, как пали трое наших, но мы устояли. Силы Балладора дрогнули. Они не знали, что значит — Свет, и его гнев.
Когда все стихло, и поле покрылось дымом, мы были живы. Не целы, но живы.
Гранис взял нас под свое знамя. Он вел нас к силам Келтрума Арана — Верховного Светоносца, того, кто ныне ведет Орден.
Мы шли — уставшие, израненные, но больше не одни.
Свет еще был. Он жил в молоте Граниса. В словах Келтрума.
И в нашей надежде."*


Из дневника Сильвара Ветрогона, Познавшего
Лагерь при ручье Мирдан, на подступах к Эстлингу
*"Мы пришли к Келтруму Арану в сумерках, под бой барабанов и стук кузнецов — лагерь жил в ожидании штурма. Келтрум встретил нас не на троне, а на равнине, в броне, с плащом, запорошенным пеплом. Его взгляд был острым, как лезвие правды. Он смотрел на каждого, но остановился на мне — как будто узнал.
С ним был Агамонд.
Жив.
Легенда, что пала на Оттаре, стояла здесь — с поседевшими висками, с пустотой в глазах и гневом, обратившимся в клинок.
Он не говорил долго. Лишь, когда услышал имя Балладора — сына, что предал и обратил оружие против отца, — лицо его дрогнуло.
— Он не мой сын, — сказал он. — Он лишь тень. Пепел того, кто мог стать Светом.
Келтрум молча кивнул. Их взгляды не встречались — в лагере было слишком много скорби, чтобы хватило места для прощения.
Мы не успели отдохнуть. В ту же ночь на один из передовых рубежей напал отряд культистов — фанатиков, что отошли от основных сил Балладора. Они были безумны. Не стремились победить — они стремились умереть. С криками, с жертвенными шрамами на лицах, они врывались в ряды, разрывая себя и нас. Я видел, как один из них заживо сжег себя, лишь бы в тени огня возник их черный символ. Мы их отбросили. Но страх остался. Это не война. Это заклание.


Донесения из Эстлинга — ужасны. Города превратились в алтари. Тела сложены в знаки, крыши расписаны кровью. Никто не отвечает из Юллала — города на границе Эстлинга и Эйхолда. Его вырезали подчистую.
Принесли в жертву.
На совете было решено: развертывать плацдарм на холмах Ареэт — последней твердой земле перед Ядовыми лесами. Оттуда нанесем удар. Келтрум сомневается, Агамонд настаивает. Он хочет лично возглавить атаку.
Я же...
Я боюсь, что мы не бьемся за победу. Мы бьемся, чтобы не забыть, кто мы есть.
Свет еще теплится. Но ночь идет.
И нам нужно быть пылающим костром."*



Из дневника Сильвара Ветрогона, Познавшего
Окрестности Юллала. На рассвете третьего дня Шестой луны.
*"Нас было трое. Я, следопыт из Эйхолда по имени Каэрон и немая девушка, звавшая себя только Тиль. Она говорила руками, но видела лучше любого, кто был с нами. Мы подобрались к Юллалу сквозь овраги и туманные ложбины. Даже земля тут, казалось, стонала.
Город... город исчез. Осталась обугленная оболочка. Башни сползли, крыши пали внутрь. Ветер шевелил виселицы, но никто не качался на них — тела сняты. Унесены. Использованы.
На улицах стояли алтари. Кровь не свернулась. Она капала в чаши, что светились багровым.
Скопление сил — чудовищное. Я насчитал не меньше четырех тысяч штурмовых бойцов Балладора. Их знамена — черное солнце с изломанным кругом. Среди них — некроманты. Дюжины. На руинах бывшего храма Света устроено логово, где мерзкие обряды пробуждают мертвых из-под земли. Каждый час — новая когорта нежити, безглазых, скалящихся, подчиненных воле предателя.
Культисты маршируют в ритме сердец, что носят в урнах на груди. Фанатики с ликом, вырезанным на лице ножом.
А среди них — Балладор.
Я видел его. Высокий. С распластанным плащом и короной, вырезанной из древнего металла. Его меч — чернее тьмы. Он говорил. Его голос несли ветра, и все слушали. Даже мертвецы.
Мы ушли под покровом дождя. Каэрон — безмолвный, как смерть. Тиль дрожала, но держалась.


Когда мы вернулись, Келтрум уже готовил удар.
В лагере началось формирование боевых отрядов. Каждый, кто держит оружие, — на ногах.
Агамонд — во главе авангарда. Его молот сияет сильнее, чем раньше. Гранис Эверсонг — на правом фланге. Келтрум — за ним, в резерве.
Мы идем с Арлинном Терквиллем. Он говорит, что на севере, в Морнхейне, тлеет последний рубеж.
Стылый берег — уже под угрозой. С востока к нему приближаются силы Ханевала Турамлега.
Они идут заживо закованные в лед, за черными знаменами и бесшумными легионами.
Если мы не ударим — враг сомкнется. Клещи сожмутся. Морнхейн падет.
А с ним — и все, что мы еще можем защитить.
Мы подходим к краю. И с него — или в свет, или в бездну."*



Из дневника Сильвара Ветрогона, Познавшего
Поле к югу от Морнхейна. День битвы.
*"Мы вышли первыми.
Гранис шел впереди, словно сияющий утес. Свет от его молота был как полуденное солнце — разгонял мрак, рассыпал первую волну мертвых прахом.
Я держался ближе к центру. Отдавал приказы через магические сполохи, удерживал стены света, пока ряды паладинов крушили врагов. Все шло по плану. Мы должны были связать Балладора боем, оттянуть его внимание, пока Келтрум заходит в тыл.
Но тьма сама шла к нам.
Сначала мы почувствовали дрожь земли. Потом — треск, будто ломаются корни мира.
И он явился.
Тефис-Аман.
Король Подземелий.
Чудовище, о котором я читал в древних хрониках, но никогда не верил в его реальность.
Он был огромен, как башня, с хитиновым панцирем цвета обсидиана и ртутной реки. Его клешни могли раздавить боевого коня вместе с всадником. Он двигался не по земле — сквозь нее, вырываясь из-под наших ног, как сама ненависть.
[b]Гранис бросился к