Я знала — он уже внутри. Не рядом, не снаружи — глубже. Без стука, без просьбы, как зной, что проникает в каждую клетку и выталкивает из меня воздух. Август вливается тяжёлым, тёплым дыханием, липнет к коже, скользит медленным жаром по шее, спускается ниже, оставляя невидимые следы, сладкие и жадные. Его солнце гладит и жжёт одновременно, лучи добираются туда, где ещё дремлет утренняя прохлада, прогревают до дрожи, пока дыхание не сбивается, превращаясь в короткие, неровные вдохи.
Я раскрываюсь навстречу, отдавая плечи, грудь, бёдра — всё, к чему он захочет прикоснуться, всё, что он возьмёт. Чувствую, как он тянет к себе всем телом — ближе, чем можно, ближе, чем дозволено, — и в эту секунду уже нет ничего, что я могла бы от него спрятать. Даже там, куда не пускала Июль, держала закрытым и берегла от чужого взгляда, сегодня — Август.
С ним таю, он находит мою влагу на коже, задерживается на каждой капле, как на трофее. Заставляет показать — под глазами, на носу, в уголках губ — и я поворачиваюсь к нему лицом, позволяя разглядывать. Его влага ведёт мои пальцы к груди, заставляет вытереть его следы, но я лишь размазываю тепло, втираю его в себя глубже. И в ту же секунду он сам занимает моё место — мягким, тяжёлым теплом обхватывает меня.
Пускает в воду — и она пахнет им: сладковатой, нагретой тишиной, густой, как мёд. Я поднимаю руки, отдаваясь целиком, и тёплые струи стекают по груди, животу, бёдрам, несут его прикосновения дальше, туда, где я давно жду, чтобы они были. Уже не думаю, как это выглядит со стороны. У Августа нет зрителей. Есть только он и я — в воде, в тепле, в бесконечном касании.
Он укладывает меня в свою высокую, тёплую траву, и земля подо мной дышит медленно и тяжело, толчками отдаваясь в теле. Стебли ласкают кожу, цепляются за бёдра, липнут к коленям, оставляя шершавые следы. Воздух густ от запаха тёплой пыли, мёда и далёких костров. Его губы скользят по шее, по плечам, задерживаясь на каждом изгибе, будто он пьёт вкус моей кожи, пытаясь запомнить её навсегда. Я думаю — вот миг, когда можно замереть, раствориться в нём, но он тянет меня дальше, в самую глубину, туда, где жар сладок и бездонен, как его небо перед грозой.
Но усталость подступает, как тень от медленно заходящего солнца. Я чувствую, что насытилась им — до последней капли жара, до изнеможения кожи, до пресыщения бесконечными прикосновениями и собственной обнажённостью. Прячу август в бокал, как густое вино, медленно вращаю в ладонях, даю ему блеснуть на свету и пробую на вкус — уже терпкий, тяжёлый. Отвожу взгляд в сторону, туда, где шевелится прохлада, где ищется тот, кто накроет меня тенью, вернёт дыхание, оденет в лёгкие одежды, спрячёт от голодных лучей. И тогда я вижу его. Он стоит чуть в стороне, молчит, но его молчание гуще слов. Смотрит, как будто уже прикасается. От него веет прохладой, в нём запах мокрой земли, спелых яблок и тех дождей, что ещё только идут по пути ко мне. В руках — первый жёлтый лист, и он готов положить его в мою ладонь, сделать своим знаком. Но я не спешу. Пусть сам медленно снимает с себя тепло, оставляя лишь прохладу кожи. Пусть откроет себя всего, и тогда я войду в него — в глубокий, тихий, зрелый Сентябрь. Но пока моё тело всё ещё хранит августовский жар: он держит меня, обволакивает, дышит в самое ухо, будто хочет задержать в своём лете ещё хоть на миг. Но он уже знает, чувствует измену в моих холодеющих пальцах, в том, как я стала дольше смотреть в сторону прохлады. Август видит, как я остываю, и слабеет, но всё ещё держит меня, словно в последний раз. Его голос — приглушённый, тёплый, с лёгкой хрипотцой утомлённого любовника, и он шепчет так близко, что звуки тают на губах, почти не успевая дойти до меня:
Скоро осень. За окнами — август.
От дождя потемнели кусты.
И я знаю, что я тебе нравлюсь.
Как когда-то мне нравилась ты.
Я раскрываюсь навстречу, отдавая плечи, грудь, бёдра — всё, к чему он захочет прикоснуться, всё, что он возьмёт. Чувствую, как он тянет к себе всем телом — ближе, чем можно, ближе, чем дозволено, — и в эту секунду уже нет ничего, что я могла бы от него спрятать. Даже там, куда не пускала Июль, держала закрытым и берегла от чужого взгляда, сегодня — Август.
С ним таю, он находит мою влагу на коже, задерживается на каждой капле, как на трофее. Заставляет показать — под глазами, на носу, в уголках губ — и я поворачиваюсь к нему лицом, позволяя разглядывать. Его влага ведёт мои пальцы к груди, заставляет вытереть его следы, но я лишь размазываю тепло, втираю его в себя глубже. И в ту же секунду он сам занимает моё место — мягким, тяжёлым теплом обхватывает меня.
Пускает в воду — и она пахнет им: сладковатой, нагретой тишиной, густой, как мёд. Я поднимаю руки, отдаваясь целиком, и тёплые струи стекают по груди, животу, бёдрам, несут его прикосновения дальше, туда, где я давно жду, чтобы они были. Уже не думаю, как это выглядит со стороны. У Августа нет зрителей. Есть только он и я — в воде, в тепле, в бесконечном касании.
Он укладывает меня в свою высокую, тёплую траву, и земля подо мной дышит медленно и тяжело, толчками отдаваясь в теле. Стебли ласкают кожу, цепляются за бёдра, липнут к коленям, оставляя шершавые следы. Воздух густ от запаха тёплой пыли, мёда и далёких костров. Его губы скользят по шее, по плечам, задерживаясь на каждом изгибе, будто он пьёт вкус моей кожи, пытаясь запомнить её навсегда. Я думаю — вот миг, когда можно замереть, раствориться в нём, но он тянет меня дальше, в самую глубину, туда, где жар сладок и бездонен, как его небо перед грозой.
Но усталость подступает, как тень от медленно заходящего солнца. Я чувствую, что насытилась им — до последней капли жара, до изнеможения кожи, до пресыщения бесконечными прикосновениями и собственной обнажённостью. Прячу август в бокал, как густое вино, медленно вращаю в ладонях, даю ему блеснуть на свету и пробую на вкус — уже терпкий, тяжёлый. Отвожу взгляд в сторону, туда, где шевелится прохлада, где ищется тот, кто накроет меня тенью, вернёт дыхание, оденет в лёгкие одежды, спрячёт от голодных лучей. И тогда я вижу его. Он стоит чуть в стороне, молчит, но его молчание гуще слов. Смотрит, как будто уже прикасается. От него веет прохладой, в нём запах мокрой земли, спелых яблок и тех дождей, что ещё только идут по пути ко мне. В руках — первый жёлтый лист, и он готов положить его в мою ладонь, сделать своим знаком. Но я не спешу. Пусть сам медленно снимает с себя тепло, оставляя лишь прохладу кожи. Пусть откроет себя всего, и тогда я войду в него — в глубокий, тихий, зрелый Сентябрь. Но пока моё тело всё ещё хранит августовский жар: он держит меня, обволакивает, дышит в самое ухо, будто хочет задержать в своём лете ещё хоть на миг. Но он уже знает, чувствует измену в моих холодеющих пальцах, в том, как я стала дольше смотреть в сторону прохлады. Август видит, как я остываю, и слабеет, но всё ещё держит меня, словно в последний раз. Его голос — приглушённый, тёплый, с лёгкой хрипотцой утомлённого любовника, и он шепчет так близко, что звуки тают на губах, почти не успевая дойти до меня:
Скоро осень. За окнами — август.
От дождя потемнели кусты.
И я знаю, что я тебе нравлюсь.
Как когда-то мне нравилась ты.