– Конечно, есть.
Ольга чуть отпила вино и поставила бокал на стол. Колеблющийся свет ночника дрожал в её глазах. Несколько верхних пуговиц блузки были расстёгнуты. Бархатная, цвета топлёного молока кожа, не знавшая прикосновения мужских рук уже несколько лет, казалась, излучала манящий свет. Гибкое, крепкое тело Ольги, задрожало и потянулось к губам Чарова. Он, словно в бреду, беспрерывно покрывал поцелуями её грудь, шею, изменившееся от страсти лицо. Ольга, быстро сбросив блузку и лиф, стояла перед ним полуобнажённая, временами прижимаясь к нему всем телом, обнимая его за плечи, и целовала шрам на груди от мадьярского палаша. А он истово, прикусывая зубами, целовал её нежные округлые плечи.
Винный хмель выветрился из его головы, но другой хмель кружил ему голову! Он впервые в своей жизни почувствовал настоящее опьянение любви. Он испытывал подлинный катарсис! Душевный трепет, духовное и физическое слились для него в какой-то щемящий душу гимн. Он почти задыхался. Чаров до такой степени желал близости и одновременно обожал эту нежную, только для него созданную женщину, что у него, закалённого в боях, затвердевшего в лишениях офицера, выступили слёзы в глазах. Он безумно, исступлённо целовал и целовал её податливое, неповторимое тело – грудь, бёдра, вздрагивающий низ живота. Ольга выгибалась всем телом от его неукротимых ласк, и в её глазах тоже заблестели слёзы. Она беспрестанно гладила и гладила его плечи и волосы со словами: – Боже всесильный, я так ждала тебя, единственный, милый мой, Алексей. Боже, какое счастье, где ты был все эти годы? Мой, мой!!
Через час они лежали истомлённые ласками и оглушённые неожиданно пришедшим счастьем. Оба боялись верить в то, что судьба может преподносить странникам в ночи такие подарки.
Она переехала к нему через несколько дней с небольшим количеством вещей. Привезя его портрет, который они вставили в деревянную рамку и повесили рядом с наградным револьвером. Алексею очень нравился рисунок, потому что он видел себя, впервые за многие годы, без печали на лице. Ольга почему-то усмотрела какую-то отрешённость в изображении. Ей казалось, что он ненадолго зашёл на этот берег и скоро уйдёт в другой, совсем неведомый ей мир.
Через месяц оба утвердились в желании уехать в Париж. «Всё-таки союзная держава, не в Берлин же ехать», – думал Чаров.
– Лучше сняться весной. Париж весной – пора цветения и надежд. У меня там найдутся однополчане. На первых порах подскажут, помогут. Я же всё-таки окончил императорское артиллерийское училище. Знаю фортификацию, математику, механику. Попытаюсь утроиться хоть помощником инженера. Да и ты, Ольга, талантливая художница. Иногда в жизни это помогает. Я всё преодолею, только чтобы ты была счастлива.
Перед самым Рождеством Чаров решил отнести в лавку несколько ювелирных изделий.
– Я ненадолго. Немного подкопим денег и весной в путь.
Уходя, уже в дверях спросил: – Ольга, а как звали твоего брата?
– Николай. А почему ты спрашиваешь?
– Нет, нет. Ничего.
«Слава Богу, у капитана было другое имя», – мелькнуло у Алексея.
– Может быть, там, на других берегах мы что-нибудь узнаем с тобой о судьбе брата.
Уже далеко за полночь раздался звонок в дверь. Ольга не ложилась, нервно меряя комнату шагами. Она открыла. В комнату вошли трое мужчин. Один в штатском и двое жандармов.
– Мадам, я следователь, – представился в штатском. – Вам удобно говорить на греческом или на французском?
– Вполне, на любом.
– Вы знаете господина Алексея Чарова?
– Я его невеста.
Следователь – небольшого роста, пожилой служака, опустил глаза.
– Несколько часов назад в таверне «Эллада» между господином Чаровым и его соотечественником, тоже русским, с криминальными наклонностями, он у нас давно был на заметке, произошла ссора. Одним словом, тот ударил господина Чарова кинжалом под сердце! Удар оказался страшный, смертельный. Непонятно даже, как он прожил несколько минут. Я должен сказать, мне передал хозяин таверны, что его последние слова были: Ольга, Ольга!! И протянутые как будто к ней руки. Затем короткая агония и всё, конец…
Последние слова Ольга уже не слышала, у неё потемнело в глазах, завертелись круги. Она вытянула руку, толи, хватаясь за воздух, толи, всеми силами стремясь удержать исчезающий силуэт Алексея, напряжённо ловя его последний затухающий, полный любви и скорби взгляд, подалась вперёд и упала, как подкошенная ничком на тёмный стол с потухшей свечой.
На девятый день, после поминания в церкви, она спустилась на берег к тем местам, где они впервые познакомились. Сквозь гулкий шум волн прорывались мысли:
-Вот и настигло, всё – таки, меня лихолетье России, даже здесь, на чужих берегах. Жизнь свою сберечь удалось, а любовь единственную, горькую не смогла…
Старинный стул неизменно находился на своём месте, как будто ждал, что его близкий друг вот-вот придёт. Вернувшись домой, она зажгла свечу и поставила её рядом с портретом. Огонёк от свечи задрожал и отразился на рисунке игрой теней и света. Ольге сквозь слёзы показалось, что Алексей нежно улыбается ей оттуда и словно хочет сказать: «Не плачь, дорогая, успокой свою трепетную душу. Я ухожу, но у тебя всё в жизни будет хорошо».