вдруг Светлана. – Ну что, вот так и попался на крючок, дурачок? Кажется, я впервые тебя достала. И поняла.
Лицо Андрея исказила непроизвольная гримаса боли.
– Тебе доставляет удовольствие так людей «доставать»? – тихо спросил он после некоторого молчания. – Знаешь, я все больше и больше начинаю убеждаться, что ты...
– ...та еще стерва? – поддакнула в тон ему девушка. – Ну, говори, говори! А может, ты не меня недооценил, а о себе слишком раздутого, повышенного мнения? – Она подъехала к нему поближе и заглянула прямо в лицо, процедив сквозь зубы, как будто полоснув ножом: – Тебя били, били всю жизнь, но так ничему и не научили? Может, я тебя чему-нибудь научу?
– За что ты так ненавидишь меня? – спросил Андрей уже в полном замешательстве. – Ведь ты меня совсем не знаешь. Что я тебе сделал плохого?
– А кому и что ты сделал хорошего? Ты, неудачник? Что молчишь? Поднимайся, поднимайся, сбили с ног, вставай. Жизнь такая пошла, только упади, сотни ног по тебе пройдут, мокрого места не оставят.
– Но ты же... – у Андрея перехватило дыхание.
– Ну-ну, стукни, как следует, срази наповал бедненькую, несчастненькую девочку в инвалидной колясочке. – Так и не дождавшись ответа, она прошептала: – Ладно, я устала. Езжай домой. Но завтра в восемь чтобы был как штык. И, – тут она усмехнулась, – будем считать, что счет один - ноль в мою пользу.
Она закрыла глаза и вытянулась в кресле, обессиленная. Андрей посидел еще немного в молчании, затем оделся и тихо закрыл за собой дверь.
Сидя в электричке, он клял последними словами новых и новейших русских, литературных агентов-кровопийц и вообще все на свете. Главным образом себя за малодушие. Одно утешало: в нагрудном карманчике рубашки лежала сумма, перед которой на три месяца отступали все материальные проблемы. В разумных пределах, конечно. И если не нарушать эти пределы, вполне реально было бы, уж коли двойная оплата, оторвавшись временно от поденщины, завершить, наконец, работу над столь измучившим его последним романом. Осталось ведь только финал перелопатить, выправить и...
Ну а что потом? Беготня по журналам, которые как были, так и остались в том прежнем времени поездок в колхоз и партсобраний? Или посетить какое-нибудь очередное издательство, куда с серьезной вещью просто нечего и соваться? Что там остается еще? Издание за счет автора, при котором вас оберут до нитки? Нет, это не для него. Если уж мечтать, то, по крайней мере, о Букере, о Топферовской стипендии или премии Сороса, все-таки можно надеяться на чудо, в журналах и издательствах чудес не бывает.
И тем не менее, странно: еще час назад, выйдя от Светланы, Андрей буквально трясся от бешенства, а сейчас, как он ни распалял себя, даже проклятия получались у него какими-то беззубыми, выхолощенными. Что же его так утихомирило? Деньги? Нет, к сожалению, к деньгам за свою жизнь он так и не научился относиться с должным уважением, оттого, наверное, они у него надолго и не задерживались. Жалость к бедненькой девочке-инвалидке? Но никакой жалости к Светлане он не испытывал: у «пигалицы» были весьма острые коготки, она вполне могла за себя постоять.
Что же еще? Три персонажа... Мать, дочь, жених дочери. Заработала машина воображения.
