Трое

разные. Один — напролом, второй — с трепетом. Один — командует, другой — уступает. А я? А я между ними, как нерв.

Это не про похоть, про власть, про любопытство, про то, каково это — когда тебя хотят оба. Когда нет правил и ты можешь сказать: «да» или: «ещё» или — вообще ничего не говорить, только смотреть, как они смотрят друг на друга, на тебя, как ждут, кто сделает первый шаг и кто кому уступит.

Я стала прокручивать варианты. Сначала — всё нежно, потом — как пойдёт. Майкл будет смотреть, Лео действовать, а я буду… не знаю. Не ведущей, не ведомой, просто — внутри этого. И страшно и жарко и невозможно не думать.

У меня была уникальная возможность это попробовать. Не с кем попало, не на спор, не как у тех, кто мечтает о тройничке для галочки, а как у женщины, которая уже не влюблена, но ещё не отпустила. И с теми, кому я доверяла. Они были близки, знали мои предпочтения, границы. Мои «нет» и мои «пока не знаю». И ни один из них не сделал бы того, что мне неприятно, это я знала точно. Именно поэтому всё было возможно.

Я чувствовала себя в кольце — не зажатой, а защищённой. Двое — и оба разные: один — держит, другой — ведёт. Я между в равновесии, как будто тело моё делится на две половины — одна дышит через Лео, другая — через Майкла. И впервые — мне не надо выбирать, не надо отказываться от одной стороны себя ради другой.

Это не о сексе даже — хотя и о нём тоже. Это о доверии, о том, каково это — отдаться не человеку, а ситуации, моменту, где тебя принимают не кусками, а целиком, где твои желания — не проблема, а сценарий. И ты можешь быть разной: взрослой, уязвимой, сильной, молчаливой, дикой.

Я могла это сделать и знала — если скажу «да», они не будут спрашивать «зачем». Просто придут, просто останутся, просто будут рядом — каждый по-своему. А дальше — случится всё, что должно.

Мне было также интересно: а можно ли их изменить? Не сломать — а расширить. Лео — научить нежности. Не навязчивой, не приторной, а той, что идёт изнутри, когда перестаёшь бояться показаться слабым. Хотелось, чтобы он узнал: страсть — это не всегда ярость. Что можно касаться — и не рвать. Смотреть — и не пожирать. А Майклу, наоборот, хотелось дать немного твердости. Чтоб он не только чувствовал, но и действовал. Чтоб брал — не только когда я веду его за руку, а сам. Чтобы решался, чтобы вдруг сказал: «Я хочу» — и сделал. Не потому что мне их не хватало. А потому что я видела — в каждом есть и то, и другое. Просто оно спит, а я могла бы разбудить.
5.
Долго не решалась, потом просто взяла телефон и написала обоим:
«Пятница. Восемь. У меня. Будем втроём.» Отправила,выключила звук и осталась одна.

Через неделю мы встретились все трое у меня. Я запаслась фруктами, водой и лёгкими закусками. Они вошли почти одновременно. Как будто впервые видели меня. Я в чёрном халате на голое тело, босиком, волосы собраны небрежно, без макияжа, только губы. На секунду — тишина. Майкл чуть покраснел, Лео — усмехнулся. Оба стеснялись, даже не меня — себя рядом со мной.

Открыла вино, налили по бокалу. Пили медленно, будто оттягивали момент. Потом разделись и просто легли на кровать. И вот первое, что меня поразило — это руки, много, повсюду, разные, но не спорящие. Кто-то гладит плечо, кто-то живот, кто-то сжимает пальцы. Они не соревновались. Не пытались доказать друг другу, кто тут главный. Всё было уважительно, бережно. Я старалась уделять примерно одинаковое внимание обоим — ласками, словами, поглаживаниями. 

Тела пересекались, касались, откатывались назад. Я смеялась, потом стонала, потом просто лежала, закрыв глаза — и чувствовала, как их ладони разговаривают между собой. Не слова, а жесты и никакого порно, никакой постановки. Просто были мы, трое, Д оверяющие.

После — душ, вино, второе дыхание. Мы смеялись, Лео травил анекдоты, Майкл спорил, но с усмешкой. Они уже подкалывали друг друга — по-доброму, без яда. Появилось ощущение, будто мы давно знакомы, будто это не первый раз. Я сидела между ними, закутавшись в халат, со стаканом в руках, и вдруг поняла — мне хорошо, никакой вины, никакой драмы. Просто вечер, мы и никто никому ничего не должен.

Когда они уходили — одевались молча, но легко. Без неловкости. Обняли: один за шею, другой за талию и кто-то — даже не помню, кто именно — сказал:
— До следующей пятницы?
Мы не договаривались, но все трое кивнули, как будто это и был наш новый язык. Без определения, статуса и ожиданий. Просто — пятница, просто мы.
6.
Я не отказалась от идеи поменять их. И занималась этим каждую встречу. Мягко, почти незаметно, без принуждения — только телом, дыханием, паузами, иногда словом, чаще — молчанием. С Лео всё начиналось с простого. Я клала его ладонь себе на грудь — не в разгар, а в тишине, медленно, не торопя.
— Не трогай. Просто держи.
И он держал. Раньше бы сжал, надавил, вгрызся губами — теперь просто лежала его рука, тёплая, сильная, послушная. Я дышала. Он чувствовал дыхание. Сначала скучал, потом успокаивался, ловил ритм.
— Вот, — шептала я. — Чувствуешь? Это тоже ты.
Он не сразу верил, но тело запоминало.

Я не просила быть другим — я показывала, как можно иначе. Не ломала, не учила, просто лежала рядом, прижималась лбом к его плечу и молчала или целовала там, где никто раньше не целовал: не в член, не в живот, а в ладонь, в шею, в грудную клетку. И он таял, даже не от ласки — от неожиданности, что можно быть хрупким и не умереть от этого.

С Майклом было наоборот. Я смотрела ему в глаза и говорила:
— Возьми. Сам, без разрешения.
Он не верил. Смотрел с болью, с виной, я обнимала его за спину, сжимала крепко, подталкивала бёдрами:
— Скажи, чего ты хочешь.
— Тебя.
— Тогда сделай. Не бойся, я выдержу.
И он делал. Не сразу, неуверенно, но с каждым разом — твёрже. Я чувствовала, как под моей кожей рос кто-то другой — он сам. Новый.

Я не хотела переделывать их, лишь напомнить, что они — больше, чем набор жестов и ролей, что в каждом есть всё и я могу вытащить наружу то, что забыто. Одному — нежность, другому — силу. И между ними — я, та, кто знает, куда дотронуться, чтобы заговорило то, что молчало.

Со временем начали меняться не только они, но и пространство между ними. Уходила скованность, исчезала граница, даже в мелочах. В начале мальчиков пугал вид воспрянувшего нефритового стержня рядом с собой. Они смущались, отворачивались, старались лечь подальше, избегали даже случайных прикосновений — локтем, бедром, взглядом. Будто это что-то нарушало, будто в этом было что-то запретное. Но и это преодолели. Смех разряжал. Тело другого переставало быть угрозой и становилось частью сцены — как движение, как дыхание, как свет. Они не трогали друг друга специально, но и не шарахались, просто были рядом: без напряжения и страха. Как будто и не нужно было другого языка — кроме ритма, жара и моей кожи между ними.


Можно было бы так и купаться в этом — в пятничной гармонии, в ровном удовольствии, в тепле трёх тел под одним одеялом, но я снова заигралась. Фантазия разыгралась, как пожар в тихом доме: а не подголубить ли мне моих мальчиков? Меня забавляла сама идея. Не результат, а попытка. Интерес — на сколько у меня получится. Как далеко можно зайти.

Самый простой способ добиться желаемого — превратить всё в игру. Я не приказывала, уговаривала, не строила схемы — дразнила. Приучала их к их же рукам. Пела о мягкости, о грации, о женственности их тел — да, именно так. И не закрывала рот, говоря, какие они нежные, как красиво двигаются, как тонко чувствуют. Нет, я не рисовала им роли, не проводила границ, куда кого затащить. Хотела приручить, вытащить из них то, что обычно скрывают: женственность, нежность, тепло не ко мне — друг к другу. К моему удивлению — всё шло даже слишком хорошо.

Я сплетала их руки, завязывала ногами, как в танце. Обнимала их вместе — так, чтобы лица касались друг друга. Щека к щеке, губы к губам, смех, шепот. Спорила о поцелуях, просила показать и они впервые — поцеловались. Моя игра превратилась в наваждение. Каждое движение — шаг к цели. Игра с открытым финалом, в которой я управляла дыханием, скоростью, накалом. Мальчики сближались и  момент настал.

Майкл и я — на коленях, близко, лицом друг к другу. Его ладони обнимают моё лицо, а я притягиваю его за волосы, не отпуская, углубляя каждый поцелуй. Другой рукой — скольжу вниз, туда, где он уже дрожит от желания. Мы целуемся долго, с языком, с намерением, будто прячемся друг в друге. Наши губы сливаются, исчезают в ритме общего дыхания. Лео стоит перед нами. Его тело — рядом, его бедра — на уровне наших лиц. Его возбуждение касается моей щеки. Я чувствую его — и отвечаю: ладонью мягко обхватываю, точно, спокойно, почти бережно — и направляю Лео к нам. К себе, к Майклу, к нам обоим.

И в том же движении, не прерывая поцелуя, осторожно подвожу его к губам Майкла. Тот замирает, но не отступает. Впускает сначала  осторожно, только касанием губ, потом — глубже. Лео берёт его за голову — мягко, но уверенно — и начинает медленно качать бёдрами, не торопясь, не давя, словно входит не в рот, а в ритуал. Сначала — лишь слегка, потом — больше, но граница оказалась не в губах, а в руке. Я накрываю ладонь Майкла и направляю на Лео, шепчу:
— Возьми его.
Майкл замирает, рука напрягается, глаза широко распахнуты, дыхание сбито. Он смотрит на меня, будто ищет ответ, спасение или знак, будто боится, что, если сделает это — пути назад уже не будет. Я повторяю — тише:
— Возьми.
Рука поддаётся и касается. Всё решается в этом движении: он обхватывает и закрывает глаза. Я держу