– А на себя этот грех не бери, – продолжал Гануза, прекрасно зная Конрада. – Не ты крал, не тебе рыдать о том.
– Недоглядел… – слово далось с трудом, но его надо было произнести. Как собственный приговор, как топор оно упало в пространство, разделяя мир Конрада на две части.
– Не твой недосмотр, а недосмотр Алькалы тогда уж, – поправил Гануза, – я же его к тебе приволок! Но ты на себя не нагребай, много чести. Грехи каждого на свою душу вешать, всю душу себе измотать. Ты хороший человек, Конрад, и помни об этом. Мальчонка, ежели и правда вор, под суд пойдёт, всей Алькалой его судить будем!рассудим, не переживай. А он уже не дитя малое, и должен знать, как можно поступать, а как нельзя! Ступай, Конрад… вели ему всю правду сказать.
Слова о суде напугали Конрада. Он представил лица тех, кто связан был с теми, кого Конрад провожал в последний путь… и им признаться, что его ученик, мальчонка, потащил украшения? Своровал? Да сил не хватит – ни душевных, ни физических! Боже, не оставлял ты Алькалу, не покидал её белых стен, так неужто оставил ты их, Господи?!
***
– Сам скажешь или мне тебе помочь? – спросил Конрад. Голос его был сцеплен холодной решимостью, но сердце горело обидой и надеждой. Вдруг ему показалось? Вдруг он не так понял? Тогда он на колени падёт сам и будет молиться о прощении, ведь подумал дурное о сироте!
Но Маркуса пробило. Бледность сменилась красными пятнами, ему, похоже, стало душно, он затрясся…
Чужая смерть оставляет следы в этом мире и принимать их себе, красть отпечатки душ, что остаются на украшениях и вещах – дурная примета, об этом скажет любой могильщик и любой мастер над смертью.
– Я… я не понимаю, – дрожал Маркус, но глаза выдавали его. Беспокойство, ужас, паника. Всё было ясно и кончено.
– Пошли в сад, – голос был чужим, он не слушался Конрада, но хотя бы тело поддавалось на его волю. Он пошёл первым, не зная, пойдёт ли за ним Маркус. Пошёл. Засеменил следом, Конраду не хотелось думать о том, что сейчас переживает в себе Маркус. Боится? Тревожится? Ищет оправдание?
Сад был малым. Конрад прикинул где примерно видел Маркуса, остановился, ткнул в землю носком сапога:
– Сам или помочь?
Маркус, не глядя на Конрада, опустился на колени, встал прямо в сырую землю, принялся молча раскапывать ямку. Его движения были судорожными, робкими, прерывистыми. Он обо что-то порезался, Конрад видел кровь, проступившую на ладонях, но не произнёс и слова.
Странное чувство злорадства владело им. Конрад видел: земля мстит Маркусу за то, что он не передал ей украшения вместе с покойниками, которым украшения принадлежали.
Ямка была неглубокой, но Конраду казалось, что прошла вечность. Наконец, блеснуло… Маркус отвернулся, словно ему самому было противно смотреть на это. Конрад глянул. Блеснуло белым, золотым…
Конрад даже считать не стал сколько тут всего. Немного, нет, но факт! Сам факт!
– Зачем?! – крик сорвался с его губ. Недоумение, обида, ненависть, презрение, ярость – всё внутри Конрада смешалось в дикую смесь, и прошло не вопросом, а интонацией. Страшно прозвучал его вопрос.
Маркс вздрогнул. Он не ожидал.
– Я… – он дрожал, его трясло от ужаса. – я не хотел, правда. Не хотел! Слышишь?!
Земля мешалась с кровью его порезов. Маркус рыдал, натурально рыдал, хватаясь за землю, как за спасение, а Конрад смотрел на него и пытался понять, что чувствует. Что-то внутри него стремительно умирало, не давало вздохнуть полной грудью, тлело, не вызывалось жалостью.
А Маркус что-то шептал, слова его были неразборчивы, неясны. Он говорил, говорил бесконечно о том, как любит покой в его доме, как благодарен Конраду, как его руки совсем его не слушаются, как сами схватили первое украшение, как он хочет чего-то большего, но за пределами Алькалы, ведь мир – он такой большой, такой прекрасный, такой…
– Такой, каким ты его никогда не увидишь, – закончил Конрад, – хватит! Ты осквернил смерть. Тебе был дан шанс. Ты его не принял. Ты пошёл по велению жадности, эгоизма, осквернения… смерть же требует жертвенности. Да будь ты проклят, Маркус! Да будь проклят! Покинь мой дом. Сегодня же!
Маркус перестал рыдать, он надеялся на отходчивость Конрада, на его привязанность, и не понимал, что разоблачение, проступок Маркуса, убили прежнего Конрада.
– Но… господин! Не прогоняй меня! Куда же я пойду?! Куда? – прошептали его губы. Новый страх бросился в лицо. Да, Маркуса никто нигде больше не мог ждать.
– Мне всё равно, – ответил Конрад, и жестокость, несвойственная ему, отразилась болью где-то в груди, но отступила. – Я пойду к наместнику. Когда я вернусь, тебя не должно быть. Не должно, понял?!
Последние слова он прокричал. Себе прокричал, не ему. Разрыв цепи, разрыв жизни, надежды. Всё было кончено.
Не дожидаясь ответа, Конрад повернулся, и, спотыкаясь, побрёл прочь. За этот день он постарел лет на десять и потерял много из надежды, что продлевает людскую жизнь.
***
– Но куда он пойдёт? Может, надо было оставить его? – Гануза встревожился не на шутку. – Я всё понимаю, правда, но он так молод, так слаб. И он виноват, но куда он пойдёт?
– Свет большой, наместник, пусть идёт куда хочет. Я не желаю его видеть и знать.
Конрад хотел подобрать те слова, которые объяснили бы его обиду. Ведь он, как и все, кто работает со смертью, знал – смерть – это не тень, это своего рода разум, душа, и она может оскорбиться. Не лишённая чувства мира, смерть имеет свою гордость.
И его ученик эту гордость оскорбил.
– Господи, прости его, – вздохнул наместник, – жаль дурака, и ненавижу его, честное слово, а всё равно почему-то жаль. Как думаешь, почему?
Конрад не знал. Обида жгла его, мешалась с тревогой. Он боялся, что снова увидит Маркуса в своём доме. И боялся, что не увидит его. Ему нужны были руки, нужен был кто-то в доме и всё же… Маркус оскорбил его, ведь он даже цели не имел! Он воровал потому что мог.
И это было хуже всего.
– Прислать кого? На подмогу? – спросил Гануза, когда Конрад, собравшись с мыслями, собрался к себе, в свою страшно-опустевшую лачугу, в свое бесприютство родных стен.
– Справлюсь! – рубанул Конрад. Довериться кому-то он больше не мог.
Гануза это знал, вздохнул:
– Если что – говори.
Говори! Как подобрать слова, когда душа разбита? Когда плачет? Когда всё завершено и нет никакой надежды на продолжение? Конрад верил, что нашёл в Маркусе что-то хорошее, продолжение своей цели, своего служения, и оказалось, что Маркус осквернил сам идею служения смерти, низвёл её в ничто.
Как было доверять другим?..
В доме было тихо. Конрад постоял на пороге. На всякий случай прислушался. Тихо. Нет, Маркус ушёл. Конрад велел и Маркус, зная свою вину, ушёл.
На столе сверкнуло. Нехитрые сокровища мертвецов. Не взял, негодяй!
Конрад набросил на оскорбляющие предметы полотенце, сел на скамью и закрыл голову руками – его мир опустел…
Он снова остался один на один со смертью и не было больше у него ученика, который мог бы делить это с ним. Впрочем нет, не ученика, а вора! Вора, что оскорбляет смерть!..
Его не было, не было! Но куда он подался?..
Продолжение следует.
(Примечание: добро пожаловать в Алькалу. Предыдущие рассказы о ней – рассказ «Последние одежды», «Закрытые тропы», «Белое платье», «Одобрение», «Воренок»). Вселенная будет очень маленькая, как сам городок, очень тихая, без интриг, войны и поиска разного вида Граалей. Я давно хотела что-то подобное. Здесь просто люди – обычные, несчастные разные люди)