(*)
Клод никак не мог понять почему Эмма так спокойна. Подумать только – в разломе времён появилась дыра, из этой дыры убежал в их, по крупицам восстановленный, неуютный, потерявший прежние краски мир, человек. А перед тем ещё и убил этот человек одного из немногих их коллег.
А Эмма спокойна: ходит взад-вперёд, неспешно переговаривается с дежурными, восстанавливает всю картину. И выходит какая-то несуразица. Прежде люди из разломов не проходили через Приграничье. Да, звери и насекомые, ломанувшись из прошлых времён, могли ещё бунтовать. Но люди обычно боялись. Особенно те люди, что были родом из средневековья и древнего мира. Люди из времени, которое принято было называть Новым или даже Новейшим (ведь всякое иное время и вся история померкли после Великой Катастрофы), ещё были полны наглости и от них можно было ожидать прихода.
Но люди средних веков?..
Это было странно. Для Клода это были люди тёмные, трусливые… нет, может быть, они процветали в своих битвах и деяниях, но в настоящем мире, мире, пережившем Великую Катастрофу, они были трусливы, не представляли никакой угрозы. Ведь так?
– Тебя что, вообще это не пугает? – спросил Клод, когда Эмма чуть замерла в своём расследовании.
– Что? – не поняла она.
– Не пугает? Человек прошлого вышел к нам! Разве это… не странно?
Эмма оглянулась на дежурных, писавших отчёт, спросила:
– Сколько времени до прибытия зачистки?
Зачистка – это плохо. Зачистка приезжает редко, Клод вообще с ними лично ещё не имел дела, но уже знал, что зачистка может всё, потому что в мире, восстановленном после Катастрофы, не до конца восстановленном, но уже возрождённом, важнее всего – порядок, и они готовы на сохранение этого порядка ко всему.
Если человек из прошлого заупрямится, они его переубедят. Убивать? Нет, не убьют. Нельзя нарушать ход истории. Но будут весьма неласковы в обращении.
– Где-то минут семь, – ответил дежурный мрачно. Ему тоже не нравилось происходящее. Вообще происходящее никому не нравилось и всех нервировало: Клод переживал за дочь, оставшуюся дома, за их коллегу, за это происшествие.
Дежурные переживали за отчётность. Да и за то, что их смена не будет закончена до тех пор, пока ситуация не разрешится, либо не будет стабилизирована.
Одна Эмма была спокойна.
– Пошли, – предложила она Клоду и первой покинула неуютный, но почти привычный закуток, где они переодевались, обменивались новостями – короткими и рублеными, да ругались на очередные графики дежурств. Кстати, похоже, снова возникала проблема: если Макс умер, кто-то должен был занять его место. И это не говоря о том, что сегодня они и без того работали не в свою смену, а Штаб как-то не видит их беды.
Клод покорился, пошёл за напарницей.
Они вышли в наполненный болезненным синеватым цветом коридор, Эмма прислонилась к стене, вздохнула:
– Не так всё и плохо, на самом деле. Но… плохо.
– Почему ты так спокойна? – Клод не понимал. Прежде, в первые дни знакомства с Эммой он узнал, что самое страшное, что может случиться во время их работы – это проникновение из временного разлома кого-то в их мир. Потому что историей это не предусмотрено и может нарушить реальное положение дел.
Позже, работая, он понял, что некоторые люди из исторических деятелей, и в самом деле встречались с будущим. Только одни принимали это за безумие, другие за пророчество, а третьи как-то ещё. Не умея объяснить, они несли то возвышенные, то безумные, то пророческие речи, и по-разному их принимал народ. Зная это, перечитывать историю было тошно, будто бы они сами расписались какой-то собственной гнилью будущего на том, что вообще не имели права трогать.
Получалось, что человек испачкал воду, землю, воздух, себя самого и всё же дотянулся до прошлого. Тошно становилось от мысли, что человеку оказалось подвластно всё, вот только распоряжаться этим он так и не научился.
Так Клод оставил все исторические труды. Это уже не имело смысла. Всё, что было написано, могло иметь след будущего. Та же Жанна д`Арк, случайно вышедшая из своего квадрата, приняла их за ангелов; а в другой раз какой-то древний викинг-воитель пал на колени и, кажется, звал их богами…
Это всё было неправильно.
– Потому что тот, кто вышел в наше время, в своём скоро умрёт. Перед тем его будут пытать, – спокойно ответила Эмма.
Клод поперхнулся от неожиданности. Нет, он знал, что Эмма – это не оплот сочувствия и добродетели, но так спокойно говорить о подобном, и знать? Это что-то новенькое.
– Прости? – не понял Клод. – Можно как-то… поподробнее?
– О пытках? – она издевалась. – Можно. Человека этого разденут донага, а затем огромной металлической…
– Не о пытках, – Клод почувствовал подступающую тошноту. Он не любил жестокости, ведь жестокость была пережитком прошлого, и в настоящем и будущем следовало отречься от всякой жестокости во имя мира и процветания.
Эмма вздохнула:
– Жаль, изобретательные были люди, вот честно. Но да ладно. Человек, которого мы ищем, вернее, которого скоро найдём, и правда очень быстро уничтожат. Он не опасен.
Не опасен? Он убил их соратника! И может быть, убьёт кого-то еще!
– Не опасен, – повторила Эмма, – у него хватает проблем в прошлом. Знаешь кто он?
Откуда бы?! Эмма не делилась информацией.
– Толком неясно когда он родился, но с выходцем немного просчитались, он родился во второй половине тринадцатого, да, но известнее стал уже позже, в начале четырнадцатого, после похода в Святые земли. Об этих землях ты хоть слышал?
Клод слышал. После Великой Катастрофы в богов не очень-то и верилось. Но Клод знал, что когда-то на земле жили люди, которые воевали и погибали за веру, которые несли её в чужие уголки земли, защищали, гибли, и считали это честью. Они несли тяжёлые мечи, и рукоять их была в форме креста. Крестоносцы.
– Ну хоть что-то, – Эмма внимательно на него смотрела, – в принципе, у этого выходцы обычный для тех лет послужной список. Попытки реформации ордена, попытки захвата то одного куска, то другого, кто-то среди его сторонников прославился грабежом да насилием, не без этого, но война на то и война, даже если она за святыни.
– Да как его зовут-то? – спросил Клод, но Эмма или и правда не услышала, или сделала вид, что не слышит, продолжила:
– Я когда-то читала о нём, много читала. Все источники отмечали необычайную тягу к мистическому у этого человека, особенно к концу всего. Говорили о заговоре против всех светских монархий, говорили о множестве разветвленных связей, мол, один из орденов крестоносцев хочет всю власть себе забрать, а из Святых земель навезли много золота и каменьев. На мой взгляд, стандартная историческая ситуация. Я всегда думаю, что истина где-то посередине. Может быть и хотели чего-то продавить, захватить, но вот прямо против всех монархий… нет, в это я не верю. Зато верю, что приехали, пожалуй, эти друзья-крестоносцы не с пустыми руками, и отчасти золото их было нужнее короне. Понимаешь?
Клод смутно улавливал общую нить. Эмма разговаривала будто бы сама с собой. С ней такое случалось, когда она иногда начинала размышлять вслух, вроде бы обращаясь к нему, а вроде бы оставляя его фразы и ответы без собственного внимания.
Но пока Клод ещё понимал. Выходило, что кто-то во время войны нажился, и об этом стало известно, да и власть в это увязывалась. Но с какого бока тут тот, кто сбежал в их мир?
– Так что арестовали нашего с тобой бродяжку! Пытали, чтобы выбить показания. А потом сожгли. Имущество его и его соратников, которых тоже пораскидало, конфисковали.
Эмма взглянула на Клода:
– Понял?
– Кто этот человек? Ты не назвала его имени.
– А его имя и запретят скоро, – улыбнулась Эмма. – И потом, что тебе толку от имени? Ты же оставил все исторические книги, так не ищи теней, считай, что это всё незнакомцы.
– Но ты его знаешь?
– Знаю. Говорю же, всегда было интересно, как он к тому пришёл. Некоторые говорили, да, отмечали и в процессе расправы над ним, что он говорил о странных вещах. Да и перед смертью обвинён был в колдовстве и оккультных практиках. А я всегда думала, как же это возможно? Он был человеком богобоязненным. И тут такое! А оно вон что – он нас повстречал. Макса нашего счёл, наверняка, за какого-нибудь беса или ещё другое. А может тот ему слишком уж резко ответил, не знаю.
– Тебе его вообще жаль? – Клод, задавая этот вопрос, имел в виду, конечно, Макса, поскольку его смутило равнодушие в голосе Эммы, когда она говорила о павшем соратнике.
Но Эмма снова оказалась собой.
– Конечно, жаль! – Клод успел даже с облегчением выдохнуть, когда она договорила: – ведь он был скромным человеком в дурных обстоятельствах! Любая реформация, попытки объединения, которые он предпринимал, это всегда риск.
Клод даже не нашёлся что ответить: группа зачистки появилась вовремя. Они двигались бесшумно, настоящие тени в мире живых. И лиц их разглядеть было нельзя.
[justify]– Оставайся здесь! – велела Эмма и это было именно повеление. Иногда Клод забывал,