Марина подняла голову. Встряхнула ею. Волна волос закрыла лицо. Побежала между лопаток. Марина ссутулилась. Послышалось тихое сопение. «Уснула!» – ошарашенно подумал я. С осторожностью уложил жену. Накрыл одеялом. С проспектом «Новые горизонты» на цыпочках почапал на кухню.
4. Визит из параллельного мира
Бабушка Наташа, давно почившая в бозе, сидела за кухонным столом и пила чай из блюдца, что раньше, когда была жива, категорически не переносила и смачно грызла, это с её-то вставными челюстями, сахарные маленькие баранки с маком.
«Чего смотришь, как баран на новые ворота, внучок?» В первое мгновение растерялся, но нашёлся что спросить: «Ба-а, это ты, что ли?» Знакомая улыбка украсила симпатичное даже в старости морщинистое лицо бабушки: «Сильно, поди, изменилась?» Брякаю, что пришло на ум: «Немного как-то посвежела». Бабушка со свистом втянула чай из блюдца сложенными дудочкой губами. «Не льсти, внучок. Не на надо». – «Да я нисколько… Вот, даже…» – откровенно мнусь. Бабушка громко вздохнула и повела плечами: «Скажу по секрету: условия там благоприятствуют». – «Чему, – удивление моё не проходит – увеличивается, – благоприятствуют?» Взор бабушки прямо-таки сжигал меня: «Да ты, Сташек, проходи. Не в гостях, чай, дома. Давай без лишних церемоний. Это я тут отпросилась с тобой побеседовать». Глупые вопросы задают в первую очередь, потому что над ними думать не надо: «И что, отпустили, ба?» Клянусь всем движимым и недвижимым, что может быть и нет в моей жизни, бабушка выглядела как – именно что «как» – живая: старческий, но гипертонический, здоровый румянец от горячего чая, на чёрных с проседью волосах пластиковый коричневый гребень, глаза, улыбка: всё было её и в тоже время… в заблуждение вводил странный полуночный визит из параллельного мира. Я был скептиком и жутким материалистом, не верил ни во что загробное и прочее, но сидящая передо мной бабушка как факт изменило подход к вопросу о существовании загробной жизни.
Маленькая кухонька показалась огромной. Не в несколько шагов, а в несколько десятков я преодолел, сомневаясь в реальности, думая, что вижу сон, расстояние до стола и сел на стул. Страстное желание ущипнуть себя за ухо так и кипело во мне магмой в жерле вулкана. И как будто ответ на незаданный вопрос, бабушка мягко сказала: «Можешь щипать за ухо. Могу вытереть тебе нос, как в детстве. Но перед тобой я. Ни дух, ни призрак». Смеюсь: «И не фантом оперы». Бабушка залилась мелким серебряным смехом. На душе у меня потеплело. Сердцу стало так приятно и мелкая слеза выступила из глаз. «Бабушка, так рад тебя видеть. Так скучал первое время, когда ты… И сейчас иногда… Ба, очень рад!» Бабушка снова чинно кивает и делает малюсенький глоток чаю с блюдца: «Взаимно, Сташек». – «Ты меня раньше так никогда не называла – Сташек. Всегда звала Стас». Бабушка на мгновение закрыла глаза и мне померещилось, что это-таки сон и он сейчас кончится и я проснусь, лёжа рядом с Мариной. «Так, то раньше было, Сташек, раньше. Время тогда было одно. Нынче оно другое. Я, вот, на небеси кое-чему научилась, не подрастеряв земного опыта. Приятно видеть. Ты вырос. Повзрослел. Не стал баламутом и разгильдяем. Тобой можно гордиться. Женился. Детей нет – это плохо». – «Марина… у неё…» Попытка оправдаться показалась детской и наивной, будто в Маринином несчастье стараюсь найти виновного на стороне. «Знаю, Сташек, но помочь не могу. Не всесильна». – «Не всесильна? Говоришь – не всесильна? А что можешь, если можешь? Чудо какое сотворить или там… Ба, зачем этот цирк с конями, с твоим появлением? Это что-то изменит?»
Бабушка встала. Обошла стол. Стала позади меня. Положила ладони на голову. Сразу стало тепло и спокойно. Покой дивной негой разлился по телу. Глаза сомкнулись. Бабушкин голос зазвучал откуда-то издалека: «Марина правильно поступает, хотя и не в курсе, как изменится жизнь после твоего вояжа, предлагая тебе отправиться по турпутёвке в глухомань. Ну, не в саму глухомань, какая-никакая цивилизация там всегда была. Ты не артачься. Поезжай. Сделай ей добро. Милость твоя тебе обернётся сердечной радостью. Не спрашивай для чего и зачем. Послушайся жену и свою бабку. Плохого тебе не желаем. Понимаю, тяжело расстаться даже ненадолго с любимым продавленным диваном. Ехать за тридевять земель. Невесть куда. Не хочется, понимаю, менять привычный уклад жизни. Пересиль себя и поезжай». Бабушки руки убрала, и я будто разумом и духом своим вознёсся в некие запретные выси и яркий свет ослепил мой взор.
Подвигав бровями, открываю глаза. Головой лежу на скрещенных руках. Краем глаза вижу Марину. Как в тумане. Стоит возле стола. «С тобой всё в порядке, Стас?» Вместо речи осмысленной издаю мычание: язык не слушается, руки двигаются плавно. «Так я и знала – нализался до беспамятства. Скажи, хоть с кем пил». – «Один, – признаюсь, – пил». – «Ха! Так тебе и поверила! Один из двух чашек! Почему из чашек? Есть же рюмки. Где бутылка?»
Окончательно прозреваю и за спиной Марины вижу бабушку: она прищурила глаза, кивнула и приложила указательный палец к губам.
5. Сон из детства
Никогда не разделял патологическую любовь Марины часами перелистывать старые, некоторые десяти и более летней давности иллюстрированные глянцевые журналы, такие, как «Вок», «Бурда моден», «Нешнл джиогрефик» и прочие, а также проспекты туристических агентств. Она с трепетом переворачивала страницы, минутами пялилась в яркие и сочные, колоритные снимки и только тихо, но так, чтобы слышал я, вздыхала и шепотком говорила, мол-де, живут же где-то люди…
Мне хватало одного взгляда на её лицо, озарённое ослепительным внутренним светом запредельной мечтательности. Глаза её в эти минуты излучали такую энергию, что удивлялся сам, как эти иллюстрированные журналы не вспыхивают у неё в руках.
Памятуя бабушкин совет присмотреться к проспекту агентства «Новые горизонты», я уединился с толстым журналом на балконе, где ветер пел о дальних рискованных странствиях, и воробьи на разросшемся кусте сирени стройно и дружно ему подпевали.
Ни с эстетической, ни с читательской стороны журнал не отличался от ему подобных журналов и не привлекал особого внимания. «Как тебе проспект, Стасик?» – «Так себе, Марина». И был прав. Пухленький томик высококачественной макулатуры с рекламой всего, что можно втюхать животному, под названием человек, на каждой странице. Короткие рассказы, охватывающие всё и сразу о разных местах планеты, фото городов, улиц, мегаполисов, широких авеню, запруженных машинами, и людьми, в спешной суете торопящихся куда-то с склонёнными выями к земле, на тротуарах. Яркое солнце заграничного неба, ослепляющие лучи, отражённые от стеклянных фасадов небоскрёбов. Мужчины и женщины с приклеенными улыбками на застывших лицах.
Я отстранённо листал страницы и ничего не цепляло внимание. Менялись локации. Названия надоевших туристических мест. Достопримечательности того или иного маленького маргинального городка. И отредактированные фоторедактором фотоснимки, глядя на которые думаешь, всё ли это настоящее, живое, а не приукрашенное для лохов, рискнувших опустошить мошну.
Скучая, попивая остывший чай с лимоном, его в некоторой прострации съел в первые минуты листания страниц, я дошёл почти до последних страниц и готовился с облегчением выдохнуть, мол, ещё одна рутина подошла к концу, как внезапно наткнулся на непримечательный снимок, сделанный в вечернем свете угасающего дня без обязательной пояснительной надписи внизу.
Высокая каменная башня с заложенными крупным кирпичом окнами. Верхняя площадка. Длинная, по виду деревянная балка – сродни морскому выстрелу – потемневшая от времени торчит из стены в направлении зюйд-веста. И загадочный вид внизу, ускользающий в незаметной сиренево-алой дымке свет, долина с куполами густо растущих деревьев.
Перевернуть страницу не смог. Что-то держало руку и внезапно раздался щелчок в голове. Появилась тихая боль в затылке. И я вспомнил. Отчётливо вспомнил, где однажды уже видел эту вечернюю таинственную панораму! Эту башню и деревянную балку. Я стоял на верхней площадке. Трогал ладонью отполированное осадками и временем бревно. Вспомнил и долину, в моём прошлом видении она ярко зеленела молодой и сочной травой, на острых кончиках листьев играл бисер росы. Вспомнил, как наклонился за ограждение, посмотреть вниз. Огромная тёмно-серая птица неожиданно вылетела перед лицом, я отшатнулся. Каменный пол площадки показалось пришёл в движение. В лицо ударила тугая волна воздуха, вызванная взмахами крыльев неизвестной птицы.
Этот сон приснился в восьмом или девятом классе поздней осенью. Помнил его всегда. В память врезался серый сырой камень кладки стен, будто через него сочилась во многих местах мельчайшими струйками вода. Наяву ощущал поразительный блеск отполированной балки и исходящее от неё тепло. Молчаливы испуг, вызванный огромной птицей, также отчётливо вспоминался и по спине шла мелкая нервная дрожь.
Глядя на снимок, много спустя, не думал, что приснившийся в детстве сон вдруг станет явью. Тотчас зародился интерес, захотелось больше узнать об этом объекте. Меня будто цепко схватили чьи-то неведомые руки и не хотели отпускать, пока не докопаюсь до истины, что это за башня такая, приснившаяся почти полжизни назад и временами беспокоившая моё воображение.
6. В агентстве
Марина прихорашивалась перед раритетным трюмо, недавним приобретением на распродаже старых вещей, вышедших из моды.
[justify]«Хорошая примета – дождь