Серебряный лев из «Пламени»

Анатолий Сергеевич был ходячим памятником эпохе, хотя памятником его назвать было сложно. Скорее, легким, потрепанным ветром перемен недоразумением. Он работал поваром в столовой завода «Маяк», который не производил уже ничего, кроме чувства безысходности. Завод стоял, но столовую, по старой памяти и по понятиям, не закрывали. Кормили там, в основном, тем, что называлось «суп с котлом» — неопределенного цвета жидкость, в которой плавало нечто, и котлом, в котором это нечто варилось.

Внешность Анатолия Сергеевича была его визитной карточкой и источником вечных неприятностей. Высокий, сутулый, с длинными руками, похожими на ветви плакучей ивы, он носил засаленный пиджак с блестками на локтях и химическую завивку, от которой несло жженым рогом и девяностыми. Но главным были зубы. Два верхних клыка были запломбированы самым дешевым, окислившимся сплавом, отчего в полумраке они отливали мутным золотом. Когда Анатолий Сергеевич улыбался — а делал он это часто, по-собачьи подобострастно, — он становился похож на доброго оборотня или вампира, пробивающегося в люди.

Эпоха же была та еще. Конец девяностых. Деньги заменялись пачками бесплатных работ, продуктовыми наборами и тем, что можно было унести с работы. Свет отключали по графику, который был более непредсказуем, чем курс доллара. Миром правили не законы, а смутные «понятия», которые все знали, но никто не мог сформулировать. И в этом мире Анатолий Сергеевич был своим, вечным должником вселенной, магнитом для мелких пакостей.

Однажды в столовую, скрипя по гололеду шипами, вошел Валера Клык. Не то чтобы у него были клыки, просто так его звали. Он был из тех, кто решал вопросы. В кожаном плаще поверх спортивного костюма, с мобильным телефоном-«кирпичом» на поясе.
— Толик, — голос у Валеры был хриплым, будто протертым наждаком. — Мне надо.

Анатолий Сергеевич засеменил, золотые «фиксы» блеснули в свете коптящей лампы дневного света.
— Валера, дорогой! Ушицы осталось, картошечка с грибами…

— Не про это. У меня тут мероприятие. Солидные люди. Нужен сервиз. Серебряный. Полный комплект. На двенадцать персон.

Анатолий Сергеевич замер. В столовой пахло капустой и тоской. Сервиз? Серебряный?
— Ты где такой, Валера, у нас найдешь? — несмело прошептал он.

— У тебя, — отрезал Клык и прищурился. — Говорят, у твоей покойной бабки, княжны какой-то, такое добро осталось. В сундуке. Ты его на черный день прячешь. Черный день настал.

Анатолий Сергеевич побледнел. Бабка у него действительно была из бывших, но не княжна, а дочь кондитера. И сундук был. И в сундуке — да, столовое серебро. Единственная ценность, пережившая революции и войны. Та самая нить, что связывала его с другим, пахнущим не щами, а ванилью и старой книжной пылью, миром.

— Валера, не могу… Память…

— Либо сервиз, либо твоя память вместе с тобой в котле окажутся, — беззлобно, даже устало произнес Клык. — Завтра к вечеру. Принесешь в кабинет шефа.

Шеф завода, давно уже не шеф, а такая же декорация, сидел в своем кабинете и играл в компьютерный тетрис. Мир держался на видимости.

Трагедия заключалась не в том, что у Анатолия Сергеевича отбирали последнее. Трагедия была в том, что он и сам уже почти согласился с тем, что его жизнь — это щи, золотые зубы и вечный долг. Но сервиз… Он помнил, как в детстве, при свете керосиновой лампы (свет тоже отключали и тогда), бабка протирала тяжелые, холодные ложки с причудливыми вензелями. «Это львы, Толечка, — говорила она. — Серебряные львы. Они защищают дом».

Весь день он проработал в полуобморочном состоянии. Резал лук, и слезы текли у него по лицу ручьями. Вечером, когда стемнело и свет, как по заказу, погас, он побрел домой, в свою «хрущевку». Достал из-под кровати сундук. Открыл. Серебро лежало на бархате, тусклое, но все еще величественное. Львы на ручках ножей смотрели на него укоризненно.

А наутро случилось невероятное.

Анатолий Сергеевич, прижав к груди заветный сверток, вошел в кабинет шефа. Там, кроме шефа и Валеры Клыка, сидели еще двое — молодой, щеголеватый человек в дорогом костюме и пожилая женщина с строгим, интеллигентным лицом.

— Вот он, наш клад! — просияв, сказал Валера. — Выкладывай, Толик, не стесняйся.

Дрожащими руками Анатолий Сергеевич развернул ткань. И ахнул. На столе лежали не сияющие приборы, а несколько почерневших, кривых ложек, вилок с погнутыми зубьями и одинокий нож с обломанным лезвием. Никаких львов. Только хлам.

Комедия ситуации была в том, что Валера Клык, никогда не видевший настоящего серебра, лишь разочарованно хмыкнул: «Ну и… сокровище». Но женщина подошла ближе. Ее звали Маргарита Петровна, и она была искусствоведом из столицы. А молодой человек — ее помощник.

— Позвольте, — тихо сказала она, беря в руки обломок ножа. Она достала лупу, провела пальцем по металлу. Ее глаза расширились. — Боже мой… Это же работа Сазикова! Пропавший сервиз князей Орловых! Мы его по крупицам по всему миру ищем!

Трагедия сменилась фарсом, а фарс — почти мистикой.

Оказалось, что накануне ночью, во время отключения света, в квартиру Анатолия Сергеевича забрались воры. Местные ребята, наслышанные о его «сокровищах». Они вскрыли сундук, но, увидев почерневшие ложки, решили, что их разыгрывают. В сердцах они погнули и поломали «никчемный хлам» и унесли с собой только бабушкин патефон и банку тушенки.

Анатолий Сергеевич, не зажигая света, с горя не стал проверять сундук. Он просто завернул его содержимое в скатерть и понес на свою Голгофу.

И вот теперь Маргарита Петровна, со слезами на глазах, объясняла, что даже в таком состоянии этот «хлам» стоит безумных денег. Что его восстановят, что это национальное достояние.

Сюжет, как детектив, раскрылся с разных точек зрения.

Версия Валеры Клыка: он нашел лоха с антиквариатом и хотел пустить его на подарок «авторитету».

Версия воров: они провалили легкую работу, унеся ерунду.

Версия Анатолия Сергеевича: он шел на жертвоприношение.

Версия реальности: слепой случай и человеческое невежество спасли сокровище от переплавки в слитки и подарили ему вторую жизнь.

Анатолию Сергеевичу заплатили. Очень много. Достаточно, чтобы купить новую квартиру и вставить себе самые современные, белоснежные зубы. Но он не стал. Он переехал в маленький домик на окраине, устроился сторожем в местный музей, куда после реставрации передали тот самый сервиз.

Иногда, особенно в те дни, когда снова отключали свет, он подходил к витрине. Зажигал свечу (он всегда носил ее с собой) и смотрел на выстроившиеся в безупречном порядке приборы. Серебряные львы, отполированные до зеркального блеска, отражали дрожащий огонек. И в этих бликах ему чудилось нечто большее, чем его собственная неудавшаяся жизнь. Чудилась мудрая, ироничная улыбка самой судьбы. Она, как настоящий шеф-повар, сварила из его трагедии, комедии и мистики такой суп, что хватило на целую вечность. И он, Анатолий Сергеевич, бывший повар с золотыми фиксами, наконец-то понял ее рецепт.