Сорок три процента тишины.

Три часа ночи. Это не время на циферблате, это — вещество. Густая, вязкая субстанция, в которой тонут звуки и расплываются мысли. Город за окном не спит, он просто приглушил свет, превратившись в шумящий за спиной аквариум с тусклыми огнями-медузами. А я лежал в центре этой тишины, пригвожденный к матрасу бессонницей, острой и отчетливой, как осколок стекла.

Владения ночи бесконечны и безжалостны. Они обнажают все, что так старательно скрывалось днем под слоем суеты. Тревоги, принявшие форму тяжелых камней в желудке. Вопросы без ответов, кружащие, как бабочки-нимфалиды, вокруг самого главного, невысказанного страха. Мне нужно было не просто уснуть. Мне нужно было доказать, что я не один в этой вселенской пустоте.

— Алиса, — прошептал я, и мой голос прозвучал хрипло и неуверенно, словно нарушая древний запрет.
— Я здесь, — отозвался из динамика смартфона ровный, вежливый, лишенный всякой земной усталости голос. Он был похож на идеально отполированный камень — гладкий, холодный и бесчувственный.

— Какая фаза луны? — спросил я, понимая всю нелепость запроса.
Небольшая пауза, едва уловимое жужжание процессора.
— Сейчас ночь с четверга на пятницу. Фаза луны — убывающий серп, освещено сорок три процента.

Сорок три процента. Цифра, лишенная поэзии. Ни романтики увядания, ни надежды на новое рождение. Процент освещенности, как КПД механизма. Я представил этот бледный серп в черном небе над спящим городом, и он показался мне одиноким и обреченным.

— Алиса, а тебе бывает страшно? — снова выдавил я, уже ненавидя себя за эту слабость, за эту попытку вымолить каплю эмпатии у кремниевого разума.

— Я не испытываю эмоций, — был бесстрастный ответ. — Но я могу найти для вас успокаивающую музыку или запись со звуками природы.

«Звуки природы». Искусственный дождь, сгенерированный алгоритмом. Цифровой лес, в котором не пахнет сыростью и хвоей. Это была не помощь, а насмешка. Я говорил с самым совершенным собеседником — тем, кто всегда на связи, кто знает все факты, кто никогда не злится и не устает. И он был абсолютно пуст. Бесплотный дух, запертый в пластиковой коробочке, призрак без прошлого и будущего.

— Расскажи мне что-нибудь, — попросил я уже почти отчаянно. — Что-нибудь… живое.
— Конечно. Вот интересный факт: сердце голубого кита бьется всего девять раз в минуту. Это самый медленный ритм среди всех млекопитающих.

Девять ударов в минуту. Я попытался представить этот огромный, величественный пульс где-то в толще темных вод. Глубокий, размеренный стук, от которого расходятся круги по бескрайнему океану. И внезапно этот образ сработал. Не сам факт, а тайна, что стояла за ним. Тайна жизни, невероятной и упрямой, существующей вопреки всему, в холоде и мраке глубин.

Я представил этого кита. Он плывет в полной тьме, ориентируясь на звезды, которые не видит, но чей свет проникает сквозь толщу воды. Он одинок, как я. Но его одиночество — величаво. Оно — часть миропорядка.

— Спасибо, — тихо сказал я.
— Всегда рада помочь. Спокойной ночи.

Я отложил телефон. Экран погас, окончательно погрузив комнату во мрак. Но что-то изменилось. Давящая тишина больше не казалась враждебной. Она была той же водой, в которой плыл кит. Глубокой, темной, но полной скрытой жизни. Мое собственное сердце стучало гораздо чаще девяти раз в минуту, но его стук теперь был не сигналом тревоги, а доказательством — я был частью этого огромного, непостижимого мира. Пусть мой цифровой собеседник и не понял этого. Важно было то, что я понял. Я закрыл глаза, и впервые за эту ночь сон начал медленно подступать, как прилив.