Баллада о шкафе-призраке

гараже у Алексея.
— Бензин даст вспышку и яркое пламя, масло — густой, едкий дым и остаточное горение пластика, — бормотал он себе под нос, будто на лабораторной работе. — Эффектно и относительно безопасно. Без фанатизма.

Поливать холодильник пришлось Кириллу. Его руки тряслись так, что он расплёскивал жидкость мимо. Вонь бензина перебила все запахи, смешавшись с запахом краски и страха. Липкая, маслянистая смесь стекала по серым бокам, впитывалась в картонную табличку «ОПАСНО! 1000 V».

— Отлично, — констатировал Никита. Он уже установил телефон на небольшой штатив, чтобы снимать видео. — Теперь кульминация. Кирилл, это твоя партия.

Кирилл взял в руки длинную, как шпага, самодельную лучинку — палку, обмотанную на конце тряпкой. Рудик облил её бензином. Владимир отошёл на безопасное расстояние, зажав уши. Мкртчян стоял рядом, готовый к тушению, если что-то пойдёт не так. Никита дал знак.

— Камера работает. Начинай.

Кирилл чиркнул зажигалкой. Огонь с сухим треском охватил тряпку, осветив его бледное, искажённое внутренней борьбой лицо. Он сделал шаг к холодильнику. Мерцающие огоньки внутри «щита управления» казались ему теперь насмешливыми глазами. Он замер.

— Давай же, — тихо, но чётко сказал Никита из-за камеры. — Это не диверсия. Это искусство.

Кирилл взмахнул рукой и бросил факел в лужу бензина у основания холодильника.

Мир вспыхнул.

Яркое, жёлто-оранжевое пламя с глухим хлопком вырвалось из темноты, мгновенно охватив нижнюю часть корпуса. Огонь жадно лизал серую краску, которая начала пузыриться и чернеть. С шипением и треском загорелась внутренняя начинка — пластмасса, провода, изолента. Через секунду из приоткрытой дверцы повалил густой, чёрный, удушливый дым, подсвеченный изнутри алым заревом. Мигающие лампочки погасли почти сразу, сгорев заживо. Запах стоял невыносимый — гарь, палёная краска, плавящийся пластик.

Это было одновременно ужасающе и… красиво. Огонь в ночи всегда гипнотизирует. Никита медленно водил камерой, снимая общий план горящего «шкафа», затем крупно — пожираемое пламенем предупреждение «1000 V», потом — на мгновение повернул объектив в сторону, где чёрное покрывало, колыхаемое ветром и отсветами пламени, скрывало настоящий, тихо гудевший объект. Контраст был сюрреалистичен.

Холодильник горел около десяти минут. Пламя стало спадать, оставив после себя тлеющий, обугленный остов, из которого валил едкий дым.

Тишина снова накрыла их, но теперь она была иной — приглушённой, придавленной случившимся. Где-то вдали, наконец-то, залаяла та самая собака, встревоженная заревом.

— Всё, — хрипло сказал Кирилл и отшвырнул палку от зажигалки. Он чувствовал себя опустошённым и виноватым, будто убил живое существо, пусть и бутафорское.
— Видео отличное, — невозмутимо констатировал Никита, останавливая запись. — Эпично. Теперь — быстрый сбор и отход. Рудик, Володя, помогите.

Они сгребли в мешок канистры, штатив, сбросили в овраг обгоревшие остатки. Чёрный чехол решили не трогать — пусть висит. Под ним по-прежнему размеренно гудел трансформатор, не ведая о подмене.

Через пять минут микроавтобус тихо тронулся и растворился в ночи. На пустыре остались два объекта: один — тлеющий, изуродованный, пахнущий гарью муляж. Другой — невидимый, укрытый тёмной тканью, но живой и работающий. И только ветер, шевеливший край покрывала, казалось, тихо смеялся над этой кажущейся идиотской, но пока что успешной комбинацией.

4.

На следующий день в номере Кирилла занавески были задёрнуты, превращая день в уютный полумрак. На столе, как трофей, стоял ноутбук Кирилла, открытый на странице онлайн-банка.

С момента отправки видео прошло тринадцать часов. Владимир и Рудик готовились к своим партиям. Никита спал. Кирилл ходил кругами, изредка садясь за компьютер.

И вот, в 14:23, когда все, отдохнув, собрались в номере Дубленкина, на телефоне Кирилла тихо булькнул самый обычный, самый будничный звук — стандартное уведомление от банковского приложения. Ничего драматичного. Просто «бульк».

Кирилл посмотрел на экран. Его лицо, за эти сутки научившееся выражать только панику, растерянность или вину, вдруг стало совершенно пустым. Он не моргнул. Просто смотрел.
— Ну? — выдохнул Рудик, перестав жевать кусок пиццы.
— Пришли, — сказал Кирилл голосом без интонации, будто констатировал факт, что на улице снег. — Пятьсот тысяч.

Тишина, повисшая в номере, была иного качества, чем вчерашняя, на пустыре. Она была тёплой, густой и слегка звенела в ушах. Владимир замер с банкой у рта, и энергетик потек у него по подбородку. Рудик медленно, с нехарактерной для него торжественностью, положил кусок пиццы обратно в коробку и вытер пальцы салфеткой. Даже Никита, дремавший в кресле, приоткрыл один глаз.

Потом Кирилл начал смеяться. Сначала это был тихий, сдавленный звук, похожий на икоту. Потом громче. Потом он просто захохотал, запрокинув голову, хватая ртом воздух, и слёзы потекли у него по щекам не от горя, а от дикого, животного, всесокрушающего облегчения. Он смеялся над долгами, над угрозами, над гудевшим шкафом, над идиотским горевшим холодильником, над всем абсурдом последних дней.

Его смех оказался заразным. Владимир, спохватившись, вытер подбородок и слегка нервно засмеялся. Рудик позволил себе даже сплясать посередине номера.

— Показать? — сквозь смех выговорил Кирилл, тыча пальцем в экран.
— Не надо, — отвёл руку Никита, который уже был на ногах и невозмутимо открывал очередную банку. — Мы тебе верим. Теперь быстрая ликвидация обязательств. Прямо сейчас.

Следующие сорок минут прошли в почти космическом сосредоточении. Кирилл, с красными от смеха и напряжения глазами, но с твёрдой рукой, сидел за ноутбуком. Он платил долги. Каждый клик мыши сопровождался его тихим комментарием: «Кредитка… микрофинансы… этому типу с Сочи…». После каждого перевода он глубоко выдыхал, будто сбрасывая с плеч мешок цемента. Сахаров сидел рядом, сверяя цифры с распечаткой долгов, которую Кирилл хранил в папке с расписанием самолетов. Он был его финансовым штурманом: «Следующий. Проценты за декабрь учёл?»

Когда последний долг был погашен, и Кирилл получил в ответ сухое смс «ок», в номере воцарилась настоящая, глубокая тишина. Тишина после битвы.

Кирилл откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Его лицо расслабилось, черты смягчились, он выглядел на все свои двадцать четыре и даже моложе — просто уставший парень.
— Всё, — прошептал он. — Чист.

Никита наблюдал за этим процессом, прислонившись к мини-бару. В его руке уже была не банка энергетика, а стакан, в который он налил что-то бесцветное из собственной, припасённой на всякий случай, фляжки. Он поднял стакан в тихом тосте, встретился глазами с каждым: с ликующим Володей, с просветлённым Кириллом, с разудалым Рудиком.

Потом он сделал глоток, поставил стакан и, глядя на этот беспорядок из пиццы, бумажек и всеобщей радости, произнёс своим ровным, чуть насмешливым голосом ту самую, давно заготовленную фразу:

— Ну что, господа гроссмейстеры. Долги выплачены, операция «Холодильник» успешно завершена. — Он сделал паузу, давая словам просочиться в сознание. — Теперь, кажется, можно и в шахматы поиграть. А то мы тут уже вторые сутки как на слёте братвы пребываем.

Его слова повисли в воздухе, а затем были сметены новым взрывом хохота. Самый чистый, самый здоровый смех за всё это время. Они смеялись над собой, над ситуацией, над тем, как легко забыли, зачем, собственно, приехали в этот холодный город.

Снаружи, за зашторенными окнами, Ханты-Мансийск жил своей обычной жизнью. Городские коммунальные службы, возможно, утилизировали обугленные останки старого «Стинола», накрытый покрывалом релейный шкаф тихо работал, а в гостиничном номере четверо молодых людей, только что провернувших невозможную, идиотскую и блестящую аферу, наконец-то вспомнили о шахматах. Начинался турнир.