Стужа

сердце всё с той же стужей. Отравил, выжег всякую надежду, всякую жизнь.
– Открывай! – заверещал Керней и вдруг саданул по двери ладонью. Ладонь у него была маленькая, но удар был необыкновенной силы.
            И Алва обхватила голову руками, отползая в сторону. Парализующий ужас опутал её, лишил возможности кричать, звать на помощь… да и кого бы она позвала? Мать и отца? Тех людей, которые любили его больше, чем её? Они впустят его. они не будут и колебаться, а она, наверное, плохая сестра и дурной человек, но разум не оставляет её.
            Он кричит: «твой брат мёртв! Ты видела его тело в яме! Он похоронен в трёх одеялах!».
            Тогда кто же стоит за дверью?
– Пусти…– зашипел кто-то уже едва знакомым голосом. – Пусти, я им нужен.
            Алва замотала головой. Он не мог видеть этого, она и сама не соображала что делает, только чувствовала – нельзя соглашаться, нельзя! она не пустит его! пусть этого не простят ей родители, они и без того её не простят, но она не пустит, не пустит, не…
            Сознание оставило Алву быстро и непонятно. Ужас был слишком значимым, чтобы она не лишилась чувств.
***
– Тише-тише, как ты? – голос отца мягок и встревожен.
            Алва вздрагивает, бьётся в постели, пытается вскочить. Ужас прошедшей ночи нападает на неё с новой силой, но отец сильнее, он удерживает её и она затихает.
– Всё хорошо, всё хорошо. У тебя был жар. Мы нашли тебя на полу.
            Жар… конечно, всё это жар. И в бреду, верно, привиделось? Или как оно? Услышалось?
– Мать пошла за Керех, у той есть зелья. Они тебе помогут, – как давно она не слышала его голоса. Как забыла его!
– А… – Алва пытается задать вопрос и не может. И не знает, нужно ли спрашивать? Если всё бред и лишь видение…
– Ты прости нас, – вдруг говорит отец, – и меня, и маму. Мы… это было трудно. Мы не заметили тебя. и твою болезнь тоже.
            Алва кивнула как смогла, прикрыла глаза. неважно, что будет дальше, уже неважно. Важно, что кошмар закончен.
– Ну лежи, – разрешает отец и поднимается. – Сейчас мать вернётся с лекарством. Да и я скоро вернусь. Только дверь побелю.
            Алва широко распахивает глаза.
– За…зачем, – голос не слушается её, от жажды сводит горло.
– Видимо, волки скреблись, – равнодушно отзывается отец. Для него это рутина, для Алвы же – её личная тайна. Тайна о том, как она едва не ушла в болото вместе с родителями, а может быть и чего хуже.  – Ты спи.
            Спи… легко сказать! Но Алва послушно закрывает глаза, хотя сердце её и гулко бьётся. Страшно жить! Страшно жить, зная, что в стуже есть нечто, что может прийти из могилы. Или принять облик ушедшего.
            И что было бы, если бы Алва открыла дверь? Их бы убило чем-то жутким? Или он бы вернулся, её любимый брат Керней? И вся любовь родителей ушла бы к нему, к спасённому богами?..
            Алва не знает. Алва не хочет знать. Это только её тайна и она унесёт её куда-нибудь в холод сердца, там заморозит, спрячет от других…