Спокойствие дышит в сверканьи цветов,
Их родила могущества сила.
Она - белизна, всех единство цветов,
Природа здесь мрак победила.
Здесь мчались все бури, дробилась волна,
И раны, и молнии, и слеза здесь блистала,
И радуга всех к белизне направляла,
И над бездной всех сил вдруг взошла тишина
<<Цветок>> (Александр Добролюбов)
Время терялось в нескончаемом пространстве плексуcа; помещения менялись на триггерный и жилищный секторы, залы отдыха, транспортные артерии, о которых рассказывала Аталья, и извилистые коридоры, часто приводившие обратно. Покинутые комнаты, где некогда присутствовала жизнь, ныне навевали тоску и вместе с постоянным чувством страха перед неведомым лишали спокойного сна, принося на замену тревожные видения.
Во снах Алексей оказывался в пустоши, далеко от горной цепи, и над всем местом, осенённым бледным светом звезды, возвышался плексус. Куда бы Алексей ни ходил, это небесное око следило за каждым шагом, проникая в мысль, тело и становясь частью существа. Вмиг земля была осыпана стервами, по которым ступал Алексей. Сон прерывался, когда он переводил взгляд под плексус: бесформенная масса имела знакомые черты, и спустя мгновения он разглядывал в них человеческие тела, валяющиеся бок о бок, на одном уровне этого бассейна из трупов; после таких снов Алексея одолевали плач, дрожь и приступы истерического смеха.
Он всюду пугливо озирался, любой звук бросал его в трепет - гул неумолчно следовал за ним, - а чуть что шевельнётся - прятался и ждал, когда закончится движение.
Хоть его и спасала только удача, однако он несколько раз чувствовал близкую поступь смерти: в тоннеле, где вооружённые люди, по виду наёмники, выносили из неизмеримо огромного помещения обилие вещей и укладывали их в стоящие колоннами прицепы, и дендрарии, который обхаживал великан из густой тёмной массы, то растекаясь по воздуху, то собираясь в некое подобие тела и словно высматривая добычу.
Скитания привели Алексея в тоннель с широкими иллюминаторами, по ту сторону которых в безжизненном, холодном вакууме вращались массивные шестилучевые диски, между которыми натянули эластичные тросы - экстренные переходники.
Рядом с таким и очутился Алексей. Когда он вспомнил предсмертные слова Сэмюэла о Тринити и Конгломерате на втором диске, то задумался попасть туда.
В космической бездне мерцали, неслись мириады огней, что пропадали один за другим. Звёздная пыль собиралась в клочья, прорезаемая мимолётными кометами, и вдруг разразилась звезда ослепительным светом, обвилась диском туманности, которую тотчас иссекли те же кометы.
В обзор Алексея выплыла огромная, длинная и широкая часть какого-то объекта, в котором, по мере вырисовывания, он узнал корабль. Космическое серое судно было по размеру почти вровень с плексусом, медленно двигалось в сторону астрономических событий, и из выпирающих далёких конструкций снизу и по середине вылетали сгустки пурпурного цвета, на мгновение освещая Лабиринт, потом начинал безумно мигать жёлтыми огнями.
Заворожённый пейзажем вдали и странными действиями корабля, Алексей долго наблюдал за этими странными событиями и наконец понял, что это были не вселенские процессы, а баталии между кем-то. Кометы оказались истребителями, сверхновая звезда - уничтоженным кораблём, а вспышки на корабле, окружающем плексус, - зенитной очередью.
Алексей не знал, кому сочувствовать, кого презирать, да и не имело это смысла для него: последнее откровение Сэмюэла запало глубоко в душу, обросло там крепкими корнями, но плодов ещё не дало это тёмное растение. Боборыкин стоял на каком-то пороге, две стороны которого, мнилось ему, ведут в один и тот же конец, и был не в состоянии не то что осмыслить свой взгляд на мир, а найти вообще какую бы то ни было точку зрения, с которой сравнил бы себя и мир.
Вновь ярко сверкнуло в месте баталий, и Алексей испугался, как бы корабль не сбили и его обломками не обдало плексус или всего-навсего не пришли в ответ снаряды.
Переходник уже был открыт: объёмный, головокружительный проход волновался, лишённый покоя.
Алексей осмотрелся - тоннель пустовал - и вошёл в камеру переходника. Потребовалось много времени, чтобы исходя из наглядных и красочных плакатов разобраться в принципе устройства. Однако смутил непонятный момент: нарисованный человечек держался за поручни и в одно мгновение падает на них, а затем подпрыгивает и продолжает путь. Алексей собрался было проверить безопасность слегка дотронувшись, как его потянуло внутрь и он попал под власть невесомости.
Он растерялся и хватался за всё, медленно приближаясь к поручням, и когда схватился за них, то поразился мягкой, упругой структуре их. Проход извивался; Боборыкина бросало из стороны в сторону, но крепкого удара о стенки не получал. Он добрался до центра с двумя протяжёнными иллюминаторами и между неуклюжими полётами взглянул в космос: серый корабль отступил и, находясь на малом расстоянии от плексуса, не прекращал огня.
По бескрайнему полотну Вселенной были раскиданы сверхскопления галактик, звёзд, космические нити, и видимо, но невообразимо далеко маячили квазары, пульсары, цефеиды. В свете голубого гиганта рьяно качались над дисками оборванные с одного конца тросы-переходники, беззвучно хлеща по ним и волнуясь с разной интенсивностью.
Всё пережитое: похищение из квартиры, путешествием по мирам Лабиринта, трагичный финал... - казалось ничтожным со стороны мира; как и та битва, развёрнутая среди звёзд, Алексеева борьба с условиями действительности казалась чем-то вроде детских мечтаний, устремлённых на безукоризненное исполнение их, и взрослого бардака, тяжёлая запущенность которого больше побуждает привести скорее всё в порядок, чем искать причины возникновения его. Вина лежала бременем на Алексее: он считал, что виноват в произошедшем и не надо было пускаться в разгадку странных звуков той треклятой квартиры.
<<Мной двигала наивная мечта увидеть по-иному мир, который, как-никак, остаётся прежним… Однако я очутился с Дашей, Володей, полковником там, где, как ни горестно, решают судьбы миров, людей и кто как: то целомудренно, то глупо, то варварски... притом сами изнывают от собственных страстей…>>
Он парил по проходу, конец которого, казалось, уходил в бесконечность, и миновал мусор: бумаги, ленты, гильзы и, собственно, оружие, обдававшее футуризмом.
<<Игнатьев... который выстрелил в порезавшего Дмитрия человека... был охвачен ужасом. - Воспоминания прояснялись. - Точно... и Аталья, и Жылдам, и Грохов - все источали первобытный страх не от действий этого Саула, от того, что он олицетворял, - неизвестности (я так и не понял, были ли он левиафановцем), всеобъемлемости (вмиг появился и всех под прицел взял) и гибельности (в итоге Сэмюэлу не удалось предотвратить чью-либо смерть)...>>
Серый корабль заслонил собой свечение голубого гиганта; жёлтые огни в проходе не потускнели и даже ярче светили, убегая вперёд рядами.
<<Почему Звягин и Даша не помешали ему? Неужели они сами вызвали его, так как испугались мощи и бескрайности Лабиринта?..>>
Противоположный конец стал отчётливо виднеться, как и стены-баррикады, сузившие единственный проход.
Алексей остановился, держась за поручень, в смятении посмотрел назад - какие-то точки плавали, но было невозможно различить их - и, превозмогая страх, влетел в отверстие с мягким покрытием.
<<Теперь я хочу домой, обратно к маме, папе, сестре, родному старому дому, ненавистной работе, поиску любви - прошлой жизни... Какой же я глупец>>.
На выходе его схватили руки, и двое солдат в тёмно-красной униформе повели в недра второго диска...
За столом в эркере играли в нарды славянин и пруссак, обмениваясь мыслями через ологлоссы на шеях:
- Аз рече тебе, аже ничтоже велие тамо было! Вестныя деяния присно исполняху и в мои, и твои времы.*
- Sklaits šis prēipalis kits.*
- Оу́бой мысли? Ато, они изволиже потяти доух, а не плоть, абы разумети нашу боль.
- Adder as ni druwēi trejammans wāldnikam.
- Im Dunkeln ist gut munkeln, - вспомнил он поговорку и язвительно улыбнулся.
* - А говорю тебе, что ничего великого там не было! Знакомые деяния совершали и в мои, и в твои времена. (старослав.)
- Но этот случай другой. (прус.)
- Убийство мысли? Да, они решают мучить дух, а не тело, только бы поняли нашу боль.
- Однако я не верю трём властелинам.
- Хорошо шептаться в темноте. (нем.)
Бородатый и коренастый мужчина с лёгким бременем в виде небольшого пуза оторвал от настольной игры взгляд и перевёл на юношу, который сидел на диване в гостиной и смотрел телевизор.
- Скарядие никакоже не пустити его...*
- Beggi tū tēr widāi gulsenjas, adder tans ebwarēi garbāi stēnsenjan.
* - Печаль всё не сходит с него.
- Потому что ты только видел боль, а он одолел горы страданий.
В парадную дверь постучали.
Все тревожно взглянули туда.
Красимир подошёл и открыл: перед порогом, на ступеньках стоял молодой, стройный мужчина в белой форме. Он снял фуражку и через ологлоссу, висевшую на шее, спросил, здесь ли живёт Алексей Боборыкин.
- Кто есмь?
- Флигель-адъютант Роман Гаврилович Вавилов.
Услышав родную чистую речь, Алексей встал и направился к гостю.
- Я... Боборыкин.
Красимир оглядывал исподлобья оглядывал гостя, Глапп же из-за стола любопытно наблюдал и того, и Алексея.
Роман