унесённые временем

Кнут Аоара разил по крыльям Маури; скользил змеёй по коже, оставляя рваную плоть; обжигал холодным огнём. Голубая кровь бессмертного воина испарялась в раскалённом воздухе. Световой меч, вырастающий из ладони воина, слабел. Маури не справлялся. Он потерял крылья, и теперь пепельные перья сгорали в огне. Магистр был сильнее несмотря на тысячелетие, проведённое в анабиозе. Члены братства, запечатлённые рунами послушания, не смели вмешиваться. Залу древней крепости окутывал смог чадящих гобеленов и дубовых кресел. Лилиана видела, что мятежник проигрывает. Кнут Аоара обвил удавом Маури с ног до головы, врезался раскалённым жалом в плоть, обнажая до скелета, сдавливал, ломая кости. Ещё мгновение и сияющее рыжим свечением тело разлетится на куски. Да, Маури нарушил закон, прочёл книгу рун, хранящуюся за семью печатями, но он был ей братом по оружию. И в тот момент, как исход битвы был предопределён, Лилиана незаметно выжгла руну портала и сбила с ног Аоара, ввергнув изувеченное тело собрата в бездну.
– Что ты наделала, неразумная? – громогласный голос Аоара эхом отразился от сводов залы.
– Для него это место будет адом! – Лилиана захотела помочь магистру подняться.
– Он познал силу рун и теперь может уничтожить любые миры, – магистр сбил её крыльями и спрятал кнут в плоть ладони.
– Он не станет этого делать, – голос Лилианы дрогнул, –мы просто хотели свободы.
– Маури – оружие, которое нужно уничтожить, он разрушит баланс. Стабильность нашего мира тоже под угрозой. И ты ему помогла. Увести. – приказал он аббатам.
*
– Не ехал бы ты, Никола, али погодь недельку, брат сам обещал быть, – причитала Маруня.
– Должен, Марунь, и шкуру надобно владельцу завезти, деньги то поди откушали, и излишки продать. Да и маменьке надо рассказать, что бабкой будет.
Улыбнулась Маруня, провела рукой по плоскому животу:
– Да, успеется, чай не скоро еще...– и уже печальнее, – не спокойно сердце моё, беду чует. И дед Милош видел, как звезда в ущелье упала.
– Что ты, душа моя, показалось соседу, стар совсем. Не печалься, вернусь - недели не пройдёт.
– Да, кровь у неё баламутит малой, – вмешалась в разговор свекровь, – езжай соколик, и гостинцы купить не забудь.
Никола запряг коня в телегу, закончил со сборами, поцеловал мать и жену, сел на лавку и отправился в путь. По дороге он помахал соседям деду Милошу, его сыну Михону, рубящему дрова, и малому Тихону, трехлетке вечно играющему во дворе с жеребёнком. А паренёк Сони, Антип со своим борзым ещё долго шёл следом, провожая до леса. Когда он вернулся мать снова начала ворчать:
– Тебя только за смертью посылать, сало бабке Дарье понёс?
– Ай, голова моя дырявая, – затараторил Антип, как дед, – сейчас сбегаю.
– Сбегает он, эх…

*
Первое, что почувствовал Маури после падения была адская боль, то, чего он отродясь не чувствовал. Даже пламя Аоара было не так губительно. Маури, сломленный болью, проявлял слабость, и почти проклинал Лилиану за то, что она вмешалась и не дала магистру закончить начатое, не дала превратить его в звёздную пыль. Обожжённая кожа, кое-где висела лоскутами. Переломанные кости торчали остриями в зияющие в ранах. Алая кровь продолжала стекать и тёплым ковром устилала острые камни ущелья. Часть черепа отсутствовала, лицо было срезано, как и язык. Оголённые мозги и мышцы оказались беззащитными перед натиском насекомых. На его теле устроили пир муравьи и мухи, жаля и кусая. Птицы склёвывали неуспевающие разрастись сосуды, а он был не в силах даже пошевелиться, чтобы прогнать назойливых поедателей плоти. В ущелье было темно, и он не различал смены дня и ночи. Где-то там, на самом верху ущелья, послышался стук копыт. Но воин не смог позвать на помощь, лишь стон раздался эхом по пропасти, напоминая уханье ночной птицы. Маури для восстановления понадобилось бы сотни лет и жизненных сил. Или тысячелетия, если его будут продолжать поедать.
Он не намеревался терпеть боль и ждать, чтобы о нём забыли. Он должен восстановиться. Должен вернуться, свергнуть Аоала и подарить братьям свободу и знания. Вороны клевали его незаживающее мясо, добавляя ему мучения. В сумерках послышался плач шакалов. Маури попытался пошевелить пальцем. Когда у него получилось, он направил палец к оголённой кисти и выжег руны времени и жизненной силы. Казалось, на это ушло несколько дней. Затем он закрыл глаза, вернее одно целое веко, пытаясь сосредоточиться на заклинании. Но ничего не происходило…

*
Маруня стирала бельё в корыте, установленном на высоком пеньке. Вот уже пятый день, как Никола был вдали от дома. Молодая женщина занимала себя ежедневной работой и старалась думать о счастливом будущем. Босоногий соседский малой в одежде на вырост гонялся по кругу за жеребёнком. Маруня видела своего первенца точно таким же непоседой, бегающего по двору, помогающего бабушке кормить кур и гусей. Эти мысли заставляли её улыбаться и рассеивали грусть.
Забежал за сметанкой Антип:
– Маманька просила к обеду, – скороговоркой затараторил он. Свекровь Маруни, Дарья дала ему горшочек, накрытый вышитым полотенцем. И Антип, распевая, потопал через деревню.
Маруня набирала воду из колодца, чтобы прополоскать белье, как вдруг почувствовала тяжесть, а затем боль в спине и под животом. Такую сильную, что расплескала воду на подол катринци. Она опустила глаза и в ужасе увидела, как её плоский живот округлился так, как будто она уже на сносях.
– Мамка, – позвала она свекровь, но её зов перешёл на крик от схваток. Свекровь выбежала из дома, и ошарашенная увиденным, начала креститься. С неба камнями попадали мёртвые птицы. Бабка стала усерднее молиться, пока её не прервал крик невестки.
– Тятяяа, – кричал отцу соседский малой Тихон, – смотри на Савурку. Чудо, чудо, – радовался он. На его глазах жеребёнок превратился в коня в сажень ростом.
Дед и тятя вышли из сеней. Недоумевающе обошли коня. Жинка Михона бросилась к роженице, и позвала мужчин, чтобы перенести её в дом. Но то, что происходило потом заставило их замереть на месте. Живот Маруни продолжал расти. Женщина уже не кричала, она хватала воздух ртом, но дышать уже не могла внутри неё шевелилось что-то крупное и пыталось выбраться наружу, ломая ей кости.
Птицы продолжали падать замертво, облезлые, старые и на глазах иссыхали, облетали перьями. Оставался остов скелета. Но постепенно и кости распадались. Через какое-то мгновение даже ветер застыл.
– Тятя, – раздался бас Тихона. Всего за несколько минут он из четырехлетнего превратился в двенадцатилетнего.
Маруня закатила глаза и испустила дух, и в тот момент, исторгла из себя окровавленного отрока.
– Демоны, – закричал дед, постаревший лет на десять, – прочь, прочь, – бежал он за топором, но по пути постарел ещё на десяток лет, иссох и упал замертво.
– Что происходит, Михон? – запричитала жинка, глядя на взрослого сына. Она поседела, как и муж, и покрылась морщинами.
Дарья тихо осела на землю, глядя, как юноша всё ещё пытается выбраться из костей матери.
– Тихон, – закричал Михон сыну, перевалившего два аршина, – садись на Савурку и скачи прочь, не останавливаясь, быстрее…
Тихон, в одежде, которая стала ему мала вскочил на коня, схватился за гриву и ускакал прочь.
Михон бросился в сарай за другой лошадью, чтобы уехать вместе женой, но пока он вывел её во двор, та издохла от старости.
– Что же это Михон? Что нам делать? Как же наш малой?
– Ничего душа моя, ничего, – сказал Михон, обнимая жену. Пара продолжала стареть, дряхлеть на глазах, и обратилась в пару скелетов, продолжающих обниматься.
Вскоре стихли все звуки. Ни стрекота насекомых, ни пения птиц, ни говора зверя. Мертвая тишина легла на деревню.

Антип с горшком сметаны, напевая, петлял через деревню, не замечая, как старели и обращались в прах жители. Когда он дошёл до дома, то едва переставлял ноги от старости. Он поставил горшок на накрытый стол и сел дожидаться мамку, чтобы помолиться и пообедать. Он не заметил, как у печи лежит тлеющая куча. А потом его глаза начали медленно слипаться, и вскоре он осыпался прахом.

Тихон скакал на Савурке во всю прыть. Его тело росло, распарывая одежду по швам.
«Быстрее!», звучали слова мамки.
«Не останавливайся!», кричал отец.
Постепенно Савурка стал замедлять ход, перешёл на шаг, и в конце концов, совсем осел. Тихон залился слезами, глядя, как истлевает труп коня. Его руки покрылись морщинами, совсем, как у деда. Борода росла и седела. А в голове снова зазвучали слова родителей, «быстрее», «не останавливайся».
Тихон оставил коня и побежал. Потом сил хватало лишь на быстрый шаг. Уже на закате он еле волочил ноги, как почувствовал дуновение ветра и оглушительные, как ему показалось, звуки живой природы.

*
Когда Маури открыл глаза, насекомые обратились в пыль, вороны пытались улететь, но пали в бессилии на острые камни. Сломанные кости воина срастались, покрывались паутиной соединительных волокон и кровеносными сосудами. Боль отступала и забывалась непрошенной химерой. С каждой минутой регенерация восстанавливала поврежденные конечности и органы. Тело затянулось кожей без шрамов и царапин. Череп восстановился и зарос волнами пепельно-русых волос. Зелёные глаза сменили цвет на карие, и остановились на янтарном. Как только тело полностью излечилось, раздался хруст пробиваемых наружу пепельных крыльев. Чтобы взлететь ему не хватало простора. Маури в несколько прыжков выбрался из ущелья. Несколько мгновений он созерцал закат. Затем проверил наличие светового меча. Он по-прежнему мог его создавать. Воин был полон сил и готов к бою. Маури ухмыльнулся, расправил крылья и взлетел. Уже высоко над землёй, набирая скорость, он начертил руну портала…

– Уведите её, – приказал Аоар аббатам.
– Оставьте Лилиану в покое, – потребовал Маури, вылетая из портала.
– Схватить его, – скомандовал магистр.
– Не советую, – предупредил воин аббатов, приготовивших оружие к схватке. Он нарисовал в воздухе руну, снимающую печать повиновения. Огненная руна, поднялась к своду, разрослась и полилась звёздным дождём. Аббаты замерли.
– Теперь вы свободны! – И Маури направил левую ладонь на магистра. Аоар хотел выпустить кнут, но силы покидали его. Он начал стареть на глазах. Аббаты, видя это, пошли в наступление. Маури не разил их мечом, но защищался невидимым оружием, высасывая жизненную силу, отнимая время, и залечивая раны от ударов, которые не успевал отразить. Аббаты старели, слабели и погибали, но приходили новые. Казалось, все братья готовы были низвергнуть его. Те самые братья, которым он подарил свободу, с которыми хотел поделиться знаниями. Одна Лилиана стояла в раздумье. Она вновь видела исход битвы. То, что происходило здесь – было началом. Началом войны. Войны неравных соперников. Войны, после которой не останется ничего. Маури соберёт свою армию покорных, уничтожит и заразит тиранией все миры.
Постаревший магистр говорил с ней взглядом: «Видишь, я был прав!». И Лилиана видела. Теперь никто не мог его остановить. Никто, кроме неё. Она была свободна и решала за себя, и каждого. И выбор был очевиден. Лилиана начертила в воздухе руну пустоты, и ладонью прижала её к груди. Она шла к нему медленно, к воину, к брату. Шла, чтобы предать. Маури, поразив всех