Дар. Глава 7. Пробуждение

Алексан очнулся от ощущения, будто его тело погрузили в ледяную воду. Он резко сел, хватая ртом воздух. Ладонь пульсировала — узор на коже теперь светился тусклым багровым светом, словно тлеющие угли.

Вокруг по‑прежнему царил лабиринт из мерцающих нитей. Но теперь он видел их иначе: каждая излучала свой оттенок боли, каждый цвет рассказывал историю страдания. Алые — ярость, синие — тоска, чёрные — отчаяние.
— Ты спал, — прошелестел голос из тьмы. — Но сон не принёс покоя.

Алексан провёл рукой по лицу. В сознании всё ещё звучали обрывки чужих эмоций — эхо только что свершённого возмездия. Он помнил и боль девушки, и удар ледяного кома, и собственную агонию в момент расплаты.

— Это никогда не закончится? — спросил он, сжимая кулаки.

— Закончится. Когда ты научишься управлять этим. Или когда сломаешься.

Где‑то вдали вспыхнула новая нить — ярко‑зелёная, дрожащая, словно лист на ветру. Алексан невольно потянулся к ней.

— Не трогай! — голос прозвучал резче, чем прежде. — Эта судьба ещё не созрела для вмешательства.

Он отдёрнул руку, но образ уже ворвался в сознание.

**

Седьмой класс. Школьный полигон для испытаний дронов. Ветер гоняет обрывки бумаги, пахнет дождём и разогретым пластиком.

Энрика стоит у пульта, её пальцы порхают над кнопками. Перед ней — новый дрон, собранный ими вдвоём: корпус из углепластика, усиленные пропеллеры, экспериментальный стабилизатор.

— Готов? — она бросает взгляд на Алексана.

— Всегда готов, — он улыбается, хотя внутри всё сжимается от тревоги. Это их первый совместный проект, и провал будет болезненным.

Дрон взмывает в воздух. Сначала неуверенно, затем всё увереннее. Он делает петлю, зависает, плавно опускается. Толпа учеников аплодирует.

— Получилось! — кричит Энрика, обнимая Алексана. — Мы сделали это!

Он чувствует тепло её рук, слышит искренний восторг в голосе. На мгновение мир становится простым и ясным: есть только победа, дружба и будущее, полное возможностей.

Но затем — резкий звук. Треск ломающегося пластика. Дрон внезапно теряет управление, врезается в стену и разваливается на части.

Смех за спиной.

— Ну конечно, — раздаётся голос Дамиана. — Что ещё ждать от неудачников?

Энрика бледнеет, бросается к обломкам. Алексан видит, как дрожат её руки.

— Это не случайность, — шепчет она. — Кто‑то вмешался в управление. Смотри, вот жучок!

Алексан оборачивается. Дамиан стоит в толпе, ухмыляясь. В его глазах — торжество.

— Что смотришь? — бросает он. — Ты всегда будешь вторым. А она… она просто глупая девчонка, которая думает, что может что‑то изменить.

Энрика поднимает голову. В её взгляде — не слёзы, а холодная ярость.

— Мы соберём его заново. И сделаем лучше.

Алексан кивает. Он знает: она права. Но в груди уже зреет тёмное зерно обиды — первое зёрнышко, из которого позже вырастет его дар.

**

Воспоминание растаяло. Алексан сидел, обхватив голову руками. Теперь он понимал: каждый раз, когда он карает кого‑то, он не просто мстит за прошлое. Он снова переживает его — болезненно, неотвратимо.

— Ты думаешь, это случайно? — спросил голос. — Твои силы пробудились не просто так. Ты — зеркало чужих страданий. Ты чувствуешь то, что чувствовали они.

— И что дальше? — Алексан поднял глаза. — Я буду вечно ходить по этому лабиринту, разрывая нити чужих судеб?

— Ты можешь стать больше, — голос из тьмы обрёл едва уловимую интонацию. — Ты можешь научиться не просто карать, а направлять. Исцелять. Балансировать. Вершить судьбы.

Алексан усмехнулся, но в этой усмешке не было веселья.

— Исцелять? После того, что я сделал?

— Именно поэтому. Ты познал цену боли — значит, можешь понять, как её остановить.

Зеленая нить вспыхнула перед ним — не яркая, не кричащая, а приглушённая, почти дрожащая, и на глазах начала окрашиваться кровью. Как глаза злобного бультерьера прчувствовавшего свежую кровь.

— Посмотри, — прошептал голос.

**

Выпускной класс. Школьный актовый зал украшен гирляндами, пахнет свечами и выпечкой. Последний звонок.

Энрика стоит у окна, глядя на двор. Её платье — не пышное, как у других девушек, а простое, чёрное, с серебристой вышивкой. Она никогда не любила излишеств.

Алексан подходит несмело. После всего, что случилось, между ними повисла неловкая тишина — не враждебность, но и не прежняя близость.

— Ты красивая, — говорит он, сам не зная, зачем это произнёс.

Она оборачивается, слегка улыбается.

— Спасибо. Хотя, кажется, это не тот вечер, когда стоит говорить о внешности.

Он кивает. В зале звучат смех и музыка, но здесь, у окна, время будто замедлилось.

— Я думала об этом дне много лет, — продолжает она. — Представляла, как мы будем радоваться, смеяться, строить планы. А теперь…

— А теперь? — он смотрит на неё, впервые за долгое время позволяя себе просто *видеть* её — не как воспоминание, не как боль, а как живого человека.

— Теперь я понимаю, что всё это — лишь миг. Мы выросли, но не стали взрослыми. Мы научились ненавидеть, но забыли, как любить.

Он молчит. Ему нечего возразить.

— Алексан, — она делает шаг ближе, — ты всё ещё тот мальчик, который верил, что можно починить всё — и дроны, и сердца?

Он закрывает глаза. Перед внутренним взором — осколки их первого дрона, смех Дамиана, тьма лабиринта, нити судеб.

— Не знаю.

— Тогда давай попробуем вспомнить.

Она берёт его за руку.
Алексан сжал пальцы — но вместо тёплой ладони Энрики под кожей ощутил лишь колючий холод лабиринта. Воспоминание растаяло, оставив горький привкус нереализованной надежды. Он всё ещё стоял в сумраке, окружённый пульсирующими нитями, а перед ним — та самая нить ненависти.

Её свет нарастал, словно в глубине разгорался огонь. .
Алексан почувствовал тягу — не внешнюю, а внутреннюю. Словно сама нить звала его, обещая разрядку, выход для скопившейся боли.
Алый свет манил. В нём читалась простая истина: наказать — значит облегчить страдания. Один рывок — и чужая боль превратится в чужую расплату.

Алексан медленно поднял руку. Пальцы замерли в ладони сантиметра от пульсирующей нити.

— Ты думаешь, что выбираешь, — продолжил голос. — Но на самом деле ты уже выбрал. Много лет назад. Когда впервые почувствовал несправедливость. Когда решил, что мир должен ответить за боль.

— Я не хотел этого! — вырвалось у него.

— Хотел. Или не сопротивлялся. Разница невелика.

Нить дрогнула сильнее. Теперь она не просто светилась — она гудела, как натянутая струна перед разрывом. В сознании Алексана вспыхнули обрывки: чужой взгляд, полный обиды; сжатые кулаки; шёпот в темноте: «Пусть он почувствует то же, что и я».

Он дёрнул за нить.

Раздался дикий вой. Безумный огонь нити обжёг ладонь, лопнула кожа.
Алексан, не выдержав болевого шока упал на пол лабиринта без чувств.

**
А где то в степи конь, встав на дыбы скинул всадника в пропасть. На спасение у того не было ни одного шанса.