Живодёров

скважину с лягушками, деревья оказались яблонями, по краям участка росло несколько кустов крыжовника а сараюшка переехала на участок Нариманыча посредством перенесения забора от его задней стенки к передней. Как так?

Я решила разобраться и для начала позвонила Валентасу. Он ответил, что ничего не знает про сарай, так как купил участок, не глядя, вместе с Нариманычем, который в дальнейшем хотел оставить обе дачи за собой, но жался с деньгами. Я так ничего и не поняла, не моя история. Стало ясно, что дело тёмное. Я забрала документы, подарила Нариманычу бутылку коньяка и стала решать вопросы по мере их возникновения. Постепенно ситуация прояснилась. Нариманыч оказался не капрангом, а списанным мичманом и весьма сомнительной фигурой. Он улыбался, скользил словесно, пожимал плечами и кивал на Валентина, а с другой стороны, пёр грудью, дескать, я здесь авторитет, меня все знают и сарай тоже мой, и я вообще мог присвоить вашу дачу, а я честно отдал документы. Мне надоело препираться, я пошла к старшинам товарищества и потребовала перемерить участок.

Тут как раз и выяснилось, что Нариманыч отхватил у нас без малого сотку земли вместе с посадками. Вначале поставил сарай, а потом посредством несложных манипуляций передвинул забор. Димка ругаться с Нариманычем не стал: «Ты дачу покупала, ты и разбирайся!» Ах, так? Обидно, но не смертельно. Муж всю неделю работал, приезжал в пятницу очень поздно, так как Владимирский тракт был забит машинами до отказа. Где-то в час ночи я, накрыв на стол, ждала, когда в тумане появится свет фар, двигающийся по дороге вдоль озера. Мы засиживались часов до четырёх, Димка рассказывал мне московские новости, а я ему местные: как нашла в деревне тётушку с козой и коровой, а главное, с баней, как подружилась с местной бухгалтершей Раисой Степановной, а потому, знаю теперь, кто такой Нариманыч. Это было время, когда все подались в экстрасенсы, вот и он подался.

- Нариманыч мотал у тебя перед лицом янтариком на верёвочке? – спросила Раиса Степановна.
- Мотал. Янтарик симпатичный. Только я эти шаманские штучки не воспринимаю, меня гипноз не берёт.
- Что ты, он себя колдуном представил, за деньги лечил наших мужиков от курения и алкоголизма, но они ещё сильнее пить стали и дымить по-чёрному.
- Правильно, нечего с нечистой силой связываться.
- Благодарные бабы в его огороде дохлую чёрную кошку закопали.
Тут я чуть не заплакала от смеха.
- Ааа, тебе смешно, а мы не знаем, как от этого гада избавиться! Посмотри, какие ворота себе соорудил, а у нас по правилам ни ворот, ни заборов иметь никому не положено.

Вдохновлённая Раисой, после Димкиного отъезда я по грохоту инструментов нашла на участках троих шабашников, они ремонтировали чью-то дачу.
- Мужчины, - ласково обратилась я к ним, - хотите заработать? Муж оставил мне пятьсот рублей, я готова с ними расстаться. Надо отпилить от железных ворот стояк и достать из земли пять столбов.
- И всё? – работяги встрепенулись. Там работы на полчаса! Ну, на час самое большое.

Ах, как они ошибались! Нариманыч приварил к железным столбам швеллера и забутил их щебёнкой. Мужики провозились часа четыре. Железо сложили к воротам с амбарным замком и ушли за водкой, перепачканные сажей и землёй. Сосед приехал во вторник и остолбенел. Вся его работа по отъёму моей земли оказалась коту под хвост. И он решил отомстить. В среду ко мне постучались два молодых мента. Что мог предъявить мне мичман-эксрасенс? В его заявлении было написано, что я ругалась матом. Ни ума, ни фантазии.

- Только и всего? – я просто наслаждалась дурацким видом Нариманыча. - А он не сказал, что я покончила с его самоуправством? Посмотрите на эти ворота, а вот книжечка с правилами общежития данного садового товарищества. Ребята, пойдёмте, я вас чаем напою.

Нариманыч двинулся ко мне с кулаками, влез своими жёлтыми ботинками в куст крыжовника и тут же получил пощёчину, аж морда зазвенела.
- Вы видели, видели? – Нариманыч был сражён наповал.
Менты тихо похихикивали, ясно было, что Нариманыча они знали, как облупленного. Непросто быть колдуном с недоброй славой.
- Нет, мы только слышали!
Мы пили чай на моей скромной кухне, и один из блюстителей порядка уважительно сказал: «Вы не женщина, Вы ураган! С этим придурком здесь никто справиться не мог.»

Димка в следующую субботу отвёз меня в хозяйственный магазин, купил гвоздодёр и, протягивая его мне, произнёс: «Это тебе, любимая!»
В понедельник я разобрала сарай Нариманыча, в котором оказалась куча старых газет и журналов.  Застолбил, называется, шут гороховый.

А потом приехал Валентин со своей парикмахершей...
Парикмахерша была хороша. Её грудь выдавалась и тянулась к солнцу, не сдерживаемая панцирем бюстгальтера, и создавалось впечатление, что она растёт прямо на глазах. Ниже груди стыдливо просвечивал чёрный сарафанчик над острыми коленками, а высокие шпильки туфель с длинными носами тонули в сырой земле и запрокидывали всю фигуру навзничь. Парикмахерша пыталась удерживать равновесие и заметно нервничала, взмахивая руками в наращенном маникюре алого цвета. Причёска у неё была под названием «я упала с самосвала, тормозила головой».
Валентас светился от счастья, но тоже был весь в чёрном, от рубашки до ботинок. После дождя парило, и было довольно жарко.

- Привет, сестрёночка, ты тут одна?
Димка вышел на звук голоса, мужчины познакомились, отобедать у нас пара отказалась. Они были только что из ресторации.
- Это моя Татьяна, и она недовольна, что я продал дачу.
- Хотите вернуть? – спросила я со смехом, - дорого обойдётся. Три тысячи долларов плюс неустойка за Нариманыча и мои нервы, порубленные в лапшу.
- Нет, что ты, зачем мне эта развалюха, я ещё не выбрал, где буду жить, здесь или на Сахалине, мотаюсь туда-сюда. А вы, я смотрю, террасу начали достраивать. Давайте в следующую субботу отметим мой день рождения где-нибудь во Владимире…
И мы отметили… Димка как раз взял отпуск, мы всю неделю ходили в лес по грибы, я занималась засолкой, ехать никуда не хотелось, но Валентин явился за нами на своём японце, и, несмотря на моё паршивое состояние после ошеломительного приступа стенокардии, настоял на посещении ресторана.

Вот уж было удовольствие смотреть на парикмахершу, которая то визгливым голосом звала официанта, то бегала заказывать попсовые шлягеры, вытащив из кошелька Валентина очередную купюру. Типа, блистала. Наш подарок ей не понравился, искусство она понимала по-своему, а я как-то не привыкла дарить людям то, что никому не нужно.  Эта женщина была для меня открытой книгой, но сам Валентас не давал повода для неуважения. Гораздо позже, когда мы сошлись поближе, он уже не стеснялся использовать военно-полевые междометия, но надо отдать должное, держался он довольно долго.

Приезжала к нам моя матерь, вскопавшая сотку земли, пока я ходила в лес, воровали у меня моего экзота, о чём я уже сто раз рассказывала, но самое неприятное было не это. Когда Димка ехал на дачу, он обязан был вначале завезти свою матушку в Торжково, которое находилось в тридцати километрах от нас, муж выматывался, как  собака, но я в отношения сына с матерью не лезла. Нравится ему, значит, нравится, а я его реанимирую, как могу.

Тут прибавилось ещё несколько негативных моментов: на дачах имели обыкновение каждую весну заказывать экскаватор, который копал яму на берегу озера, и туда обитатели товарищества сваливали весь непотребный мусор, - от банок с остатками краски, до мебели, - а после окончания сезона закапывали, не думая о том, что, купаясь в озере, они получают весь букет аллергенов и подвергают своих детей опасности стать хроническими аллергиками. Летом на берегу разворачивались ночные вакханалии, которые не могли не нарушать тишины, однако все молчали.

Когда я ходила в деревню за молоком, то брала с собой мешок для мусора и собирала отходы жизнедеятельности проезжих «корнетов» и их детей. Многие крутили пальцем у виска, видя мою мусоросборку, но меня до глубины души оскорбляли эти целлофановые останки на фоне пшеничного поля с васильками, над которым пели жаворонки. Однажды я буквально за руку поймала недоумка, бросившего пакет с мусором из окна машины, и заставила его подобрать. Что за свиньи эти люди, которым достался такой прекрасный мир? Стирка в озере ковров с помощью химических препаратов возвращалась им же в виде онкологии и прочих прелестей. Но, что я могла поделать? Димка достроил террасу, к нам приезжали дети и друзья, и мы, несмотря ни на что, провели два прекрасных лета в Головино, соприкоснувшись с роскошной природой.

Мы почти каждую неделю ездили в Торжково, чтобы помыться и навестить отца мужа, который на тот момент квасил ни на шутку. А как должен вести себя мужик, оставленный в одиночестве растить и солить огурцы? Единственным его развлечением были кроссворды, которые он щёлкал, как орешки, а друзей-алкашей там было всегда хоть отбавляй. Димкина мать подрядилась ухаживать за каким-то новым русским баболюбом, она откладывала на шубу и приезжала в деревню только на выходные. На второе лето в Головино я скопила кучу впечатлений от того и этого, и в очередной приезд в Торжково увидела, что Димкин отец изменился до неузнаваемости. Я наехала на свекровь.

- Какого чёрта Вы отправили мужа в деревню? Вы не видите, что он весь жёлтый? Он же у Вас не просыхает! Мы приехали, он даже не проснулся! Заходи, кто хочет, бери, что хочет! Да дело даже не в этом. Человек тяжело болен.
- Ты что, врач? Что ты глупости городишь? Толя просто любит выпить! – свекруха даже не смутилась.

Наградил меня Бог способностью видеть смертные маски. Всё было очень серьёзно.
Время поджимало, мы решили продать дачу и обосноваться в Торжково, чтобы хоть как-то повлиять на события. Я засунула свои обиды подальше,  всё было решено. Тем временем, Валентас и звонил, и приезжал, и очень боялся нас потерять. Он был шумен, весел, любил рестораны и пустую болтовню. Очаровашка.

Покупатели стояли в очереди, Головинские дачи были весьма популярны в народе. Я, к тому же, насажала клубники на вскопанном матерью клочке, целых сто тридцать усов, все они прижились, и принудила Нариманыча откопать засыпанную им дренажную канаву, и вытащить оттуда бетонные блоки, которые он «позаимствовал» из нашего парника, посредством шантажа: он водил покупателей на свой участок, но нужна была моя подпись, что я, дескать, не возражаю, и в результате, обе дачи купила пара с детьми. На деньги от продажи мы приобрели белое кожаное пальтецо, отороченное норкой, на выставке в Муроме для меня, а Димке - куртец из волчьей шкуры. Как говаривала моя маман: «Ты деньги не любишь, и они тебя не любят!» Короче, сходили туда-сюда, и долларии закончились.

У Анатолия Васильевича обнаружился рак, - я положила его к своим знакомым профессорам-иорданцам в шестьдесят первую больницу, но было уже поздно. Я ходила его навещать, так как свекруха отговаривалась головной болью, веселила всю мужскую палату и обещала выздоровление, однако в конце концов Димкиной матери пришлось забрать мужа домой, где он и умер под рёв телевизора из соседней комнаты моей тонко организованной свекрови. Это был две тысячи девятый. Я и сама