Каждый человек носит в себе свой собственный мир. У кого-то этот внутренний мир прекрасен и светел, у кого-то тёмен и страшен. Каким он будет, зависит, конечно, от нас самих. Но если человек полагается исключительно на себя, если доверяет только своему мнению и является для самого себя наивысшим авторитетом, то содержание его внутреннего мира оказывается довольно скудным, фрагментарным и часто неадекватным. Пусть человек даже семи пядей во лбу, всё равно возможности его ограничены.
Другое дело, если человек находится под сенью традиции. Тогда его мир формируется не только его собственными усилиями, в него вливается богатство традиции – сколько человек может вместить. В первую очередь это относится к традиции церковной, но не только. Не следует забывать и о народной традиции.
Русский народ имеет тысячелетнюю христианскую историю. За это время евангельский дух пропитал народное сознание и отразился в фольклоре. Какие-то языческие элементы, конечно, остались, но часто они используются лишь для создания колорита. Их функция – декоративная, а смыслы, мораль – уже вполне христианские.
И если жизнь нашей семьи имеет правильное устроение, мы сталкиваемся с народной традицией уже в раннем детстве. Она по кирпичику начинает образовывать наш внутренний мир, как только мы научаемся понимать первые слова. Её мудрость входит в нас с колыбельной, которую поёт мать перед сном. С потешками и прибаутками, что произносятся, когда играют с ребёнком. С первой книжкой, прочитанной малышу любящим взрослым.
Ребёнок сидит и рассматривает яркие картинки, а рядом звучит родной голос, и отдельные знакомые слова потихоньку складываются в связный текст, как правило, в сказку. Любимая книжка читается многократно, происходит чудо узнавания. Ребёнок радуется тому, что он знает, что будет дальше. Он связывает то, что говорится сейчас, с тем, что было раньше, – он открывает сюжет.
Первые сказки более чем просты. Они выглядят примитивными – потому что короткие, потому что часто построены на повторении, потому что впитались в нашу душу с самого детства, и мы, не задумываясь, проходим мимо их образов. А зря.
Эти сказки рассказывались чаще других. Они рассказывались так часто, что, подобно тому как прибой обкатывает гальку, не оставляя острых углов, культура обкатала эти сказки, и в них не осталось ничего лишнего – только самая суть. Только то, что необходимо маленькому человечку, чтобы он вырос в настоящего человека и встал на правильный путь. Если мы всё же впоследствии превращаемся в свиней, то это вина – не сказок. Это происходит не благодаря их науке, а вопреки ей.
И, может быть, стоит вернуться к сказкам. Их мудрость легко усваивается ребёнком, но ограничений по возрасту не имеет. И то сказать, изначально сказки складывались не для детей. Просто дети просочились в круг взрослых, как они просачиваются до сих пор; взрослые ещё больше повзрослели, встали и ушли, а дети остались со сказкой.
И теперь мы можем попробовать снова услышать то послание, а вернее – наказ, что несут в себе первые сказки. Правда, чтобы испить из этого источника мудрости, нам уже мало просто послушать или прочитать текст. – Это невозможно без детской чистоты, наше сознание замутнено, нам требуется специальное усилие – текстуальный или семантический анализ сказки.
Курочка Ряба
С этой сказки для большинства из нас начиналась Большая литература. «Курочка Ряба» да, пожалуй, еще и «Репка» - вот сказки, приходящие к нам с первым пониманием слов. Что может быть проще «Курочки рябы»? Представим себе деревенскую жизнь. Корова, лошадь стоят дорого, требуют значительных средств и сил на своё содержание. А курочка есть в каждом доме, даже и в самом бедном. Курочка, яичко, мышка – элементарный набор слов, они и теперь легко усваиваются малышом, хоть малыш теперь по преимуществу горожанин. Сказка ритмически организована, проскальзывает рифма – это ещё не совсем сказка, а наполовину потешка. Но, в отличие от потешки, здесь уже законченная история – с зачином, трагической коллизией и развязкой. Развязка удивляет взрослого человека. По ходу повествования это должен быть счастливый конец, но взрослое сознание восстает против подмены золотого яичка простым, ему кажется это несправедливым, чуть ли не обманом. Однозначно истолковать «Курочку Рябу» невозможно. Можно только понять, чем эта сказка близка христианскому духу. Как всегда, существует несколько вариантов сказки, в том числе и с разной концовкой. Мы будем пользоваться вариантом, ставшим классическим.
Итак, по порядку.
Жили-были дед да баба.
Почему не муж и жена? Женщину в деревне могли назвать бабой независимо от её возраста, но про мужчину молодых и даже средних лет сказали бы – «мужик». Дед – это все-таки ссылка на возраст. Показательно, что в сказке их всего двое – дед да баба, иные люди отсутствуют. У них могли быть дети, но по тексту понятно, что даже если дети и живы, с родителями они не живут. Пара стариков вообще вырвана из мира, они заключены в своём отдельном мирке. Например, им не к кому обратиться за помощью. Легко представить себе вымершую, стоящую на отшибе деревню, где обитаемой осталось только их избушка.
И была у них курочка ряба.
Стало быть, жили старики бедно. Всей животины у них и было - лишь одна курица. Не случайно они в ней души не чаяли, не курицей ведь называли – курочкой. Курочка же была самая простенькая – рябенькая, беспородная. Зато – яйценоска. Баловала стариков яичком, разнообразила их поневоле вегетарианский стол.
Снесла курочка яичко – не простое, а золотое.
Опять эта уменьшительно-ласкательная форма. Можно представить, как радовались старики каждому яичку. И вот загадка – яичко оказалось не простым, а золотым. Ход их жизни, казалось заведенный раз и навсегда, оказался нарушен. Возможно, здесь подсказка: постоянство обманчиво, пока жизнь длится, всё может перемениться – стремительно и в самый неподходящий момент. Высоко стоящий может упасть, а павший может подняться. Здесь старикам посылается чудо. Золотое яичко из-под обычной курицы должно восприниматься как чудо даже на бытовом уровне, без каких-либо философских усилий. Вряд ли старикам приходилось когда-нибудь раньше держать золото в руках, они могли вообще его никогда не видеть, но слышать о нем они должны были наверняка. Во всяком случае то, что это яичко - не простое, достаточно очевидно. И каковы их действия?
Дед бил, бил – не разбил. Баба била, била – не разбила.
Слушатель сказки – современный взрослый человек – назовёт такое поведение неадекватным. В чём же признаки неадекватности? Дед, а за ним и баба не могут выйти за рамки стереотипа. Они пытаются разбить золотое яичко, т.е. обращаются с ним так же, как обращались до этого с обыкновенными яйцами. У них просто нет в запасе других действий. С одной стороны это – наивность и даже невинность. Нынешний прагматик, зная цену золота, уж верно нашел бы способ обратить чудо в богатство. Однако с другой стороны, дед с бабой попросту не вмещают выпавшее на их долю чудо. В итоге, чудо оказывается им не надобно.
Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось.
Сказка не держит на мышку зла. Бежала ведь не какая-нибудь мышь зубастая, а мышка – привычное и домашнее существо. И яичко столкнула она не по злому умыслу, а по воле случая – просто хвостиком махнула не к месту. И вина за случившееся лежит не на мышке, а на деде с бабой – оставили яичко без присмотра, да ещё не положили в корзинку, а забыли на столе или на лавке, видимо там, где у них не получилось его разбить. Приходится констатировать небрежение к чуду. Если попервоначалу яичко казалось особенным и вызывало интерес, то потом чудо приелось, тем более, что от него не удалось получить утилитарной пользы. И не востребованное чудо уходит. Мышка здесь – лишь физическая причина, не пробеги она мимо, случилось бы что-нибудь другое.
Дед плачет, баба плачет…
Им жалко яичка? Конечно, жалко. К тому же, наверное, и досадно: оказывается, можно было его разбить, видимо, они просто не так к этому подошли. Однако хочется верить, что все эти мысли, кажущиеся нам естественными, для деда с бабой из глубин нашей истории были немыслимы. Причина их слёз, если следовать логике отношений человека и чуда, в другом. Это – раскаяние. Приходит осознание, что чудо отобрано в силу их неготовности его принять. Это ощущение внутреннего несовершенства, собственной духовной убогости, сожаление по поводу утраты не золота как такового, а – небывалого, явления нездешнего порядка бытия, и заставляет их плакать.
[justify]…а курочка кудахчет: - Не плачь, дед, не плачь, баба, - я снесу вам другое яичко, не золотое, простое.
Плач оказывается услышан. Надо обратить внимание на то, кто произносит слова утешения. В сказках животные часто разговаривают – между собой, а иногда говорят и человеческим голосом. Но эта способность говорить, как правило, даётся изначально, с первых слов сказки. Начало же «Курочки рябы» не предполагает ничего подобного. Появление золотого яичка воспринимается как игра случая: вот и на долю деда с бабой выпало счастье. Но курочка заговорила (вернее закудахтала, и её кудахтанье вдруг стало понятно человеческому слуху). Теперь выясняется, что курочка - не пассивный проводник случайностей, а деятель. В её воле снести простое яичко, а стало быть, и – золотое. Курочка становится мистическим существом, именно ей адресованы покаянные слезы деда и бабы, и она принимает их покаяние. В образе курочки мы обретаем своего рода духа-охранителя, однако это, видимо, наносные черты, в основе же – образ кормилицы-благодетельницы.
Коллизия сказки завершается восстановлением исходного состояния. Старикам обещается простое яичко – т.е. пропитание, хлеб насущный. Они не пропадут с голоду, хотя чудес, видимо, больше не увидят. Наш искушенный ум видит в этом трагедию, тогда