короткие рассказы

                                                        КОРОТКИЕ  РАССКАЗЫ


Я – Моцарт. Я композитор великий. Я воскрес сегодня заплаканный, и в моих ушах до сих пор звучит музыка прекрасного бытия. Будто стою я на вершине огромной вращающей карусели, и она набирает разбег. И то ли то казнь – потому что зачем я забрался туда самовольно; а то ль в самом деле одно развлечение – потому что свободен без привязи и в сердце лишь радость, без муки. Спешит, бежит уже колесо, а у меня над головой в темнеющих сумерках, крутясь ускоряются звёзды, сливаются в блистающий круг. Они визжат от небывалого счастья, не как мыши – как дети, и их визг не гаснет в дощатых щелях – он растекается по вселенной во все стороны, как будто кто-то небесный вдруг прихватил купающихся тайком голожопиков.
 Я Бетховен. И пусть я не знаю ни нот, ни ключей к ним, но память свежа и мелодия в целости, а сердце уже подбирает свой ритм в унисон ей. И пойду по земле я, распевая ту музыку, а мир весь падёт бездыханным, потому что ни жить, ни дышать, а любить лишь возможно. А любовь есть господь, и к нему уходя, каждый будет прощён, осиян и благослен.
 я Чайковский. Безумия самых сладостных тягостных маний, соблазнов, извращений уже тихонько вторгаются в мою голову, в разум обуянный. И им совсем недалеко до души – гортань да шею пройти осталось, а мои верные, но контуженные солдаты – милосердие, жалость, великодушие – храбро отступают под мощным напором гордыни, ярости и величия.
                                ========================================================
 Провожая её домой через лес, чёрный и дремучий, я сжимал в кулаке маленький перочинный ножик, насупясь на уродливые деревья, средь которых мелькали распухшие рожи душегубов и висельников, от коих мне было не отбить мою прекрасную царевну, но они бы дорого заплатили мне в смертельной схватке.
 А царевна-девчонка взмахнула руками, полетела вперёд не боясь и сорвала цветочек лесной – расползались с дороги разбойники, тати, колючая темь белым днём осветилась.
 Но я верный рыцарь и спасти княжну должен от страшных напастей – и снова шагаю я дерзким великаном, грудь напролом, сквозь трусливую толпу упырей да вурдалаков, что истерично визжат в мои уши, а силы боятся.
 Да тут княжна вновь рассмеялась звонко, увидев под елью дрожащего зайца, зайчонка, и с дальнего озера ей отозвались прежде тихие колокольцы, которые будто только ждали лёгкого позыва, тёплого дуновения с губ.
 А я всё равно защитю королевну – возьму на руки и вознесу к небесам, пусть ярче летнего солнца светит её сиятельный облик и искренней любовной улыбкой одарит она большой мир, которому давно не хватало человеческого тепла и простой нежной ласки.
 Или это захолодала моя душа, прошедшая через месиво случайных людей да ненужных событий, и сама с ними рядом став фаршем судьбы, она долго лежала в сыром холодильнике – а ведь я, забавляясь, в угаре мог съесть её вместе с закуской.
 Трепетно, едва прикасаясь, провёл я ладонь по чёрным волосам любимой принцессы, и поцеловал её будто спящую, в боязни разбудить из прекрасного сна. Она от удивления распахнула глаза, словно закрытые ставнями окна, и впустила в них птичью побудку и утренний зоревый свет. Потом потянулась ко мне обручальным кольцом белых рук, казалось ещё в полудрёме уже просыпаясь, и смежила веки, тая в глубине двух зелёных озёр свою чистую радость.
                              ======================================================
 Интересно – во все ли времена, во все годины любовь превыше всего? когда ломаются нравы, эпохи, и судьбы, может любовь спасти душу? дать ей бессмертие. Ведь если жизнь была простой, и по сути мелкой, а чувства большими великими, то эта прекрасная бренность уже не в оправдание себя сущего перед господом, людьми, перед собственным разумом – она готовит душу к восторженному безумию в вечности.
 К людям любювь прилетает ароматом пыльцы, её стряхивает с брюшка шустрая пчёлка в тёплые деньки медового спаса, и через густой лес в носу волосни она проникает донором в кровь, в слёзы и смех, она штыковою лопатой разрывает и по всему свету разбрасывает внутренности – поди себя собери.
 К людям лябявь подлетает запахом подгоревшей свинины на вертеле, про которую както забыли в угоду другим сладким кушаньям, жадно насыщая желудки обжорством, и хоть места в утробе почти не осталось, а каждый её норовит хоть кусочек отрезать, потрогать, понюхать.
 От людей любовь уползает безногая, вместо рук отталкиваясь культями от земли, и не до смеха, а хохочет, сука, щербатым ртом, когда сзади её пинает пьяный контрактник глуша недопитую бутылку, её топчет каблуками зло жадный таксист, ей плюётся вслед глазки размазав девчонка: за что – обманула, проклятая.
                            =============================================================
 Кошка мучает мышку. А может не мучает, а просто играется. Зажала в углу, из которого выхода нет. Та лезет на стенку, пищыт, плачет наверное. Но высока стена, не долезть, хотя потуги надежды оставляют маленький шанс на спасение. Вот была бы мышка спортсменкой, прыгуньей…
 Она бы схватила в руки прут длинннный тонкий, на пяти шагах разбежалась как сильно, и оттолкнувшись прутом от земли, перепрыгнула стену. А снаружи там воля, свобода, кусты. Показала мышь кошке язык, да и храбро нырнула в нору. Вот была бы она спортсменкой, боксёршей…
 Развернулась бы от стены на стовосемьдесят, и хитрыми лёгкими прыжками двинулась к ухмыляющейся кошке. Та немножко ошарашилась, подсунула морду поближе. И получила по усам, по зубам, для разминки. А как первая кровь пролилась, то и мышка от запаха битвы осатанела – со всей дури схватила кошаку за хвост, да об стенку, чтоб кости хрустели. Вот была бы мышка при хорошей должности, судьёй…
 Гордо сидела б она в чёрной мантии за красным столом, пустив в сторону кошки свой длинный усатый нос.- Как ты могла, обвиняемая, обижать и унижать беззащитных мышей? малышей? Это же бессердечная подлость! Ты должна расплатиться за все свои преступления.- Тут она стала зачитывать криминальный список подсудимой, и у размякшей хвостатой публики защипало в глазах.
 Я тоже не остался безучастным. Взял злую кошаку за шкирку и отбросил подальше. Недоверчиво мышка с мокрыми щеками вылезла из угла. То ль она низко кланялась мне, то ли ноги её не держали.- спасибо,- невнятно шепнула.
 - Да не за что. Я сам не терплю, когда нападают на слабых. Тем более, вредная она. С утра ведь здоровый сожрала кусок колбасы.
 - ах, вот как!- повеселела мышка. И радостно шмыгнув носом, пнула кошку под зад. Та даже не огрызнулась, справедливо опасаясь трёпки. Взявшись за руки, мы с мышкой пошли вдоль по улице, а встречные самосвалы нам, героям, сигналили фарами. Только мне большие, многотонные, а ей игрушечные, на верёвочке.
                            =========================================================
 Странность в душе появилась. Я уже не могу делать всякие гадкие дела безнаказанно. С мелочи начну, например. Вот если вечером перепью, то наутро собственная рожа до того противна становится, будто в зеркале враг объявился и флагами машет. А ранее было я всегда убеждал себя, что жестокая хмурость быстро пройдёт, что большая радость за нею топает. Не пью, бросил.
 Скандалы тоже мне жить мешают. Накричу, нагрублю вроде по делу, а в башке вдруг серая муть застилает разум, а на сердце того хуже чёрная, и думать ни о чём не могу, как о нанесённой мною обиде, словно в горячке хожу с бациллами холеры, чумы и язвы. А ранее было я ждал, чтоб с поклонами сзаду ходили, чтобы в ножки кланялись за прощением. Почти не скандалю, бросил.
 И ещё одна мерзкая сущность со мною жила во мне – но досе осталась. Люблю я изподтиха людей провоцировать. Затравлю хитрую козню, интригу, подлюку – а сам сбоку наблюдаю, чем эти взрослые игры закончатся. И как только провокации ярый костёр затухает, то я снова дровишек подброшу. Видно, греюсь я возле него – сам того не признавая. Чёртом боюсь показаться себе. Обаятельным монстром зовёт меня любимая баба.
                         =============================================================
 Висит на балконе одежда. Всякая – штаны, свитера сушатся, проветривается пальто перед подступающими холодами. Бельё тоже висит, прыгает на прищепках, подрагивая от утренних заморозков. Чулки и колготы, трусы да носки, маленькие подгузники даже на верёвках цепляются за большие рейтузы, боясь пропасть, далеко улететь от мамы. Вон широкие мужские брюки, брючищи совсем, пинают штанинами худенькое голубое платье, марая его едва застиранными пивными разводами. А там, на богатом балконе с отделкой под кафель, среди знойных африканских узоров развалился в тёплой неге дорогущий купальник, который недавно вернулся с курорта. И о многом мог бы порассказать, посплетничать с соседским бельишком тайком через стеночку – да только сам он подобным знакомством гребует, а во-первых молчать ему велено. Старинные подштаники с перевязками у щиколоток трясутся совсем не от холода: их дрожь от приходящей старости, ветхости, многие нитки повыпали, коленки и зад истлевают прозрачны, резинка не держит гузно, между ног неотмывная жёлтость мочи – а ходить ещё хочется, и не на горшок, не на утку тем более. Вот девчачий бюстгальтер на пару размеров громче чем нужно, да с пышными буклями, которые пока что заполнить нечем, всё только растёт – но лифчик уж хвалится, светит собой через майку назло, хоть боится ехидных насмешек. Душегрейка старушечья молью поедена, нафталином пропахла, а всё же форсит своим ретром, вытряхнувшись из сундука вместе с муфтой облезлой, и расписные белые валеночки рядом на табуретке притулились.
 То не бельё, не одежда – то жизни на прищепках висят. Снимешь с верёвки свою насегодняшнюю – стильные брюки с оранжевым батником – и вот идёт летний франт, солнцу да девкам рад. А назавтра холодрыгу с дождём обещали – кутайся потеплее в свитер, плащ да галоши, и сердце запрячь глубоко, чтобы оно не продрогло, сам чтоб от лёгких не помер.
                            ========================================================
 - Удивительно – как много вещей можно сделать вечными. Хотя бы наполовину. Взять те же кухонные ножи. Их ведь дешевле штамповать из армейской стали, которой пользуются спецбригады. Теми штыками даже колючую проволку режут солдаты – и ничего. Купил гражданин в магазине такой, ему на полжизни заточки той хватит. А за половину жизни он сможет зарезать 18-ть тысяч людей. Если по 2-ва человека в день, то дело минутное. Но их же ещё надо сокрыть, увезти, закопать. Да и в церкви хоть свечку, одну-одинёшеньку, а надо поставить. Без неё грех, заблуждение. Нет, больше 2-ух на день едва ли получится. За год выходит 600-сот, с выходными да праздниками. 18-ть тыщ поделить на 600-сот – годов 30-ть приходится для яркой полнокровной жизни.
 - Ты их есть пробовал?
 - а что толку? зарывать намного быстрее. вот сам посчитай. в сутках 24-ре часа. 8-мь я сплю, остаётся 16-ть. зарезать – минутное дело, я тебе уже говорил. зато потом надо освежевать, выпотрошить, отделить грязные части от чистых, тех что есть можно. растапливай печку, кипяти воду, жарь да вари. как ни крутись , миленький, а больше 1-ого за день вряд ли успеешь. даже я не управлюсь. за год получится 300-та – отбрось выходные и праздники. если 18-ть тыщ на эти 300-та поделить, то должно остаться 60-сят годов яркой полнокровной жизни. а так не выходит, потому что