Книга первая.
ЛЕСНОЙ КОВЧЕГ.
Заводит меня машина времени.С толкача,с полоборота.Если она всё же есть в будущем,то значит что мы с предками и потомками живём одновременно в параллельных мирах.Один миг на одной территории.И выходит,что время да пространство значат совсем мало для вселенной.
Или машинка невозможна,ведь мы тогда обязательно из любопытства проникнем на Голгофу.Бог не позволит.Хотя если он на время обелит наши души,и мы станем простыми созерцателями?тогда зачем такое бескуражное путешествие,коли старая душа отторгнет новые воспоминания?
Поэтому я не ношу часов.Забыл представиться-здешний помощник лесника.Имя да фамилия на обложке.Леса наши древние,пусты от людей.Лишь главный егерь с молодою женой таит звериный покой в сей глуши,да мой хуторок вблизи притулился.Хат ветхих десяток-и в одной из них обретаются дедуня да бабуня,мелкая скотинка,и бывший когдато цветным телевизор.
Захожу я надысь к старикам.Пёс меня знает-не гавкнул,а тявкнул весело,как и на проходившую мимо курицу;мне даже обидно стало за его небрежение.Вхожу я легко да свободно,без стука-оттого вдруг попал в неловкую ситуацию,попросту срам.Видно,старые залежались на постельках до обеда,и бабуня сидела в одном исподнем;расчёсывалась,устроив перед большое зеркало.
Взвилась она от меня как целомудрая девка-что не столько по уши,а прямо до гроба влюбилась.Сказав,будто я закрыл глаза на неё-сбрешу.Но и не облизнулся.Растрёпа,оказывается,похожа на прилетевшую с шабаша ведьму,коей хоть и стыдно за блудливую ночь,а всё ж на искусанных губках играет довольная улыбка.Вот так она смотрела мне под ноги,обернувшись у окна тюлевой занавеской;и дедуня позорно хихикал,словно это он натянул себе белые бабские панталоны.
Потом мы чай пили;не за большим столом,а расставивши стаканы по табуреткам смотрели в телевизоре не знамо какую серию-нам с дедом по фигу,абы лишь болтать за дурацким кином-зато бабуська,рекламой отвлёкшись на хозяйство да кухню,тут же скороговоркой бежала обратно,едва снова заслышав голоса любимых героев.И покуричьи взмахивала крылами в самых трагедийных отрывках фильма,слёзно глядела по сторонам,сзывая под брюшко разбежавшихся цыплят.Дедуська меленько тряс седой головешкой,может стыдя её;и я б посмеялся,но пришла мне глупая мысль,а потом умно осела в башке,что старуха живёт и дальше жить будет заради этого ерундового сериала,страдать,радоваться с теми мужиками да девками-а длись кино вечно,не помрёт.
Но меня взбудоражил другой фильм,документальный.Про то,как детишек продавали на органы тела.Там в паутине страхов ночных шёл,боялся милиционер,по сусекам оглядывал:то в кобуре тронет наган,то на ляжке кинжал пощупает.Всё на месте;и только сердчишко кудато девается,ухает в пятки.
Старшина знал,где мертвецкая;но таиться ему приходилось средь мокрой куствы да жгучих сорняков,так что скоро он потерял ведомую тропку и крался по лунному орентиру.Да по следу змеи,выбитой на старом больничном гербе в чашке со спиртом.
Тихо здесь,за воротами.Сладко пахнет цветами,хоть лечись всю жизнь-не помирай.Но чтото не везёт роженицам в их благословенных муках:гибнут младенцы,задыхаются гнилостью розы ветров.Только малец высунет нос из мамкиного тепла,как хвать!его за щикотку бактерии да микробы.Дитё пырскнет на них,созовёт гурьбу однолеток-но нет мочи хворобам противиться:мрут словно мухи младенцы.
С холодных листьев за воротник ссыпалась дождень,прыгая по телу страхотными мурашками.Милиционер шептал взбадривающие песни,сжимал кулаки,намеряясь сходу броситься в бой.Он и на миг не поверил лёгкому цифирному счёту главного врача-очень небрежно рассказывал откормленый бугай о жестокой смертности при родах,словно подбрасывал уголь в топку кремации.Старшина ненароком даже заглянул под стол,чтобы узреть его копыта;но доктор обулся в высокие ботинки с модельными носами,и усмехался злорадно-что,съел?
В маленьком окошке под крышей покойницкой виднелся свет:может там гадает судьба:будет тебе чудиться-а не верь:ущипни себя за бок-пропадёт заморок:но испуг не выказывай-храбрись пока жив:а если умрёшь-воскресай не канителясь.
Среди кучи железного хлама ржавела слега от строительных лесов,она и пригодилась милиционеру:-эх,жердяшка из металла,если б только ты узнала,что предвижу я сейчас в неурочный ведьмин час;я ползу,а в пятках бьётся сердце коркой ледяной,бес хромой над мной смеётся,ангел плачет подо мной.-Вокруг разделочного стола сгрудились белокровавые мазаные халаты-режут варагулы маленькое тельце.У него кости и так,как у курёнка-а они его ножом,потом пилой,да ещё зубья перемотали бинтами,чтоб никому слышно не было.Два деторуба вынают из мальца душу,а продажная блядь в банку запихивает частички её,спиртуя для сохранности.И шлёп этикетки-цена сердца,почек-не прогадать бы.Хватит,глазёнки,плакать-умойтесь,придут покупатели скоро.
Сполз милиционер с шеста,не удержав в себе поздний ужин.То выл,то плакал он;потом от удара по затылку грохнулся оземь.Дед с бабкой,да я впридачу,стали орать будто одержимые-до упора прибавив звук-и сумели испугать напавших бандитов,которые трусливо разбежались по кустам.Мы скоренько втащили из телевизора прямо в хату бесчуственное тело старшины.Пока старики вызывали скорую помощь,взахлёб перебивая друг дружку,я отпоил мужика водкой,добавив к ней грамульку нашатыря.-С ума посходили вы в городе,-хлестанул пару раз по щекам.-Разве можно детишек губить?!Они ж в этом возрасте божьи,а не наши ещё,не людские!?или выдумка всё?-правда.до единой кровинки.-тихо ответил мне,болевые цедя слова.-на всей русской земле нынче разгулялись нелюди.и у вас есть.-Брешешь,гад?!!-ищи их.
Милиционера увезла больничка,при смерти да в бреду.И хоть я ему поначалу не верил-но искал следы,рыл,нашёл.А сегодня утром я поймал голого маньяка,отрубил ему вислый писюн-который тут же скормил собакам,а самого оставил в кустах истекаться кровью.Он,конечно,мог бы убежать без трусов,тем более в ужасе боли и агонии;но осиновый кол,основательно прибивший к земле его синее пузо,помешает упырю скрыться.Когда я уходил всё дальше и дальше,он был ещё жив,он оглушал нестерпимым воем прекрасные зелёные окрестности,на цветочных лужайках которых гдето закопаны маленькие дети,его жертвеньки.Пустынный уголок этот можно назвать земным раем-и я тут часто отдыхал в волшебных мечтаниях,а суслики крутили хороводы вокруг.Благословенно было:до вчера проклятого дня,когда мои чуткие суки,играя,разрыли грязную тайную могилу безголового голенького ребёнка.И не понять-мальчик то,девочка ли-всё срезано на тельце свиным складенем душегуба и ядовитыми мухоморами трупных пятен.Я долго умолял его ожить и тянул за руку в свой мир,под светоч пробудившегося дня,но зловредные корневища опутали в ярости,когтями скребли…Сошёл я будто с ума-сбросил годы,и юность,отрочество:фотографировался возле рыжего клоуна,хохотал,дёргая его за нос красный.А обезьянка не угоманивалась на моём плече и всё добирала себе мои русые волосы,склеенные конфетами да мороженым…Опомнившись,я осторожно нёс его,боясь разбудить тревогой,и потому спотыкался.После обмывал в дождевой бочке,одежду дал,лишь подшив немного стежками крупными.Белые обул тапочки,замеловав их по беленой печке.И посадил ребятёнка в землю,чтобы быстрее вырос и к маме вернулся самым сильным на свете.Но как вот закрою глаза,то смешно мне,сейчас даже-кошмарной кажется ерундой этот резиновый будто бы пупс,исколотый перочинным будто бы ножичком,которому шапку не на что было надеть:в гробике дитёнок лежал со сложенными ручками,а мне чуть ли не на страшный суд вместе с ним хотелось,чтобы увидеть его лицо.Он теперь рядом со мной,у задней стенки,под завалинкой.И может,душа его-где на куст черноплодной рябины мягко опустилась серая горлица.
Но если б села сразмаху,то провалилась задом между веток,уж очень толстая оказалась птичка.Она,нервно покачавшись,тут же перепорхнула на ракитовый сук;и горделиво причащая пёрья,оглядела ближние деревца,траву под ними,да рядом кукурузное поле-только юркая востроглазая мышь увидела её раскоряку,но спряталась от греха в норке.
На парусящих горличьих крыльях нарисованы белые широкие галуны-не кисточкой,кистью малярной-и форсит птица повседневным мундиром подводника,аль красуется в кителе морского капитана,волка северных широт.Ей нужен простор,ветер вольный,штормы наперекор-но сегодня по синему небу барашки плывут,белые агнецы.Что им теперь делать со мной за убийство?Судить-сказал бы на людях полковой милицейский майор,укоризненно хмуря брови.А в душе он легонько вздохнёт,благодаря меня тайно,и пальцем тронет тугую застёжку кобуры,петлю тюремную.Но плохо придётся тому начальнику,который в открытую похерит закон,поддавшись сердечным чувствам,хотя у каждого человека в мире сём,будь он бесом иль ангелом,случаются минуты,пусть даже мгновения искренности и достоинства в одиночестве или прилюдно.Отказываясь от казни позорных душегубов государство обеляет лишь себя самоё,взваливая на простого человека неподъёмную духовную ношу самосуда.Милейший ты;ты,ты,ты, и ты-кого я сейчас вижу перед собой-ответь мне без фальши:сегодня даруешь ли жизнь бывшему человеку,в детстве так названому по праву рождения человеческой матерью,если вчера растерзал он в лохмотья твоё дитя-твоё,твоё,твоё и твоё,не чужое.Ответь бухгалтер,строитель,духовник,правитель,философ.Какую меру нам дал великий господь для благородства и милосердия?не молчи,всеявый,мне тяжко сейчас.Тебе легко-ты в лицах трёх един-отец и сын,и дух святой,и боле;а человек останется один,с самим собой переживая горе.Вселенная не зла и не добра,лишь равнодушна к отмиранью клеток,людские судьбы для неё игра,а жизнь да смерть-театр марионеток.Их незачем оплакивать теперь.Мир никогда не сможет жить иначе.Но почему от клеточных потерь большой вселенской болью сердце плачет?В голове мутная плень,приставшая к черепу каша,запёклый на стенках рис.Тупо в затылке,пригорели все буквы от мыслей,от дум-именно буквы,именно пригорели-и добавить бы чуть водички пустых разговоров,бесед,болтовни,размешать чтоб полегчело-но нет той живительной влаги.
Есть.Как же я забыл.Бражка уже подошла,и мой завитаминоз кончился.Зубы есть и куснуть что.
Выпив сладостно кружечку,я стал перед зеркалом,скрестил руки.Точно как палач,крепко упёртый в эшафот.-Ну что скажешь?
Отражение моё сидело на кресле.Холодно,зыбко,тревожно.Так ёрзают на дне рождения нежданые гости.-Зря ты.Нужно было в милицию сдать.
-Его б посадили,а он жить не должен.
-Это лишь бог решает.Бойся церковной анафемы.
-Кто меня смеет проклясть,если сам он точно не знает,что там-за порогом,за смертным пределом?от сердца всё верно.Кого я сотворил,с тем и живу.-И ехидно ему:-А ты всерьёз верующий,или просто свои грехи божьим страхом врачуешь?
Он не обиделсяосерчал;а хитро так:-Может,вера не только небесный господь.Но и обычное людское покаяние.
-Надеждой на раскаянье нелюдей мы сами впихиваем убийские заряды в детишков тельца.а ублюдки только выдёргивают чеку.-Я отхлебнул ещё.Жёсткая кость от вишни попала на
