НИКОЛАЙ БРЕДИХИН
ПОЛКОВНИК ВСЕЛЕННОЙ
Роман
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
– Ну, наверное, это можно было бы сделать как-нибудь по-другому.
– А как? Как по-другому, Саша? В библиотеке тебя не застанешь, на квартире я тебе трижды записку оставляла с одной только просьбой: позвони. Ты позвонил? Дома у нас ты год не появлялся. Не пойми меня превратно, просто хотела узнать, как ты, все ли у тебя в порядке, только и всего. Или уж и этого нельзя теперь? Так и скажи, я не буду больше беспокоиться.
– Да нет, зачем же, я очень рад, что ты меня не забыла. Но... тебе трудно понять, здесь совсем по-другому на подобные вещи реагируют...
– Ну и что? Ты-то сам, надеюсь, не переменился?
– Нет. Но все-таки я хочу попросить тебя...
– Ясно. Забыть этот номер телефона? Единственная просьба?
Крупейников вздохнул с облегчением.
– Да, но ты, пожалуйста, не обижайся. Как у тебя, без изменений?
– Есть кое-что, но не по телефону об этом говорить? Так отчего ты ушел в такое глухое подполье? Книга?
– Не только...
– А, понимаю… Дочь?
Крупейников замялся, ему не хотелось распространяться, что это тоже не телефонный разговор, - сразу же возникло бы предложение о встрече. Не то чтобы он не хотел сейчас видеть Зою, наоборот, она была очень нужна ему, больше просто не с кем было посоветоваться... Но не сейчас, чуть позже, что-то он сам предварительно должен себе объяснить.
– Знаешь, все сразу как-то так навалилось... Без привычки тяжело. Столько лет жил спокойно, размеренно, а тут одни заботы. Ты и представить себе не можешь, сколько времени тратится на всякую чепуху. Но, думаю, все наладится, утрясется.
– Вряд ли, – хмыкнула Зоя. – Впрочем, не буду вмешиваться в твои личные дела. Главное я выяснила – ты жив, здоров, чего и мне желаешь.
– Безусловно.
– Тебе привет от моих. Отец, кстати, совершенно не удивляется, в отличие от нас с мамой.
– Спасибо. Не ругай меня. Я тебя очень часто в последнее время вспоминаю.
– Заметила. Икается постоянно.
– Я серьезно. Есть кое-что, в чем мне без тебя не разобраться.
– Ну конечно. Я ведь твой единственный друг. Кстати, ты об этом не задумывался? Куда они все, остальные-то, подевались?
Неприятная мысль. Женщины не могут без шпилек. И все-таки где они, друзья? Или, может, жизнь такая пошла, что каждый сам за себя? Или он слишком в свое средневековье углубился?
– Я никуда не пойду. Еще раз вам завлечь меня в свой подвал не удастся.
– Глупо сопротивляться, Анохин. – Шпынков поморщился. – Ты не смотри, что я вроде такой же, как ты, – в халате и пижаме, стоит мне только свистнуть, и тебя в тот подвал на руках отнесут. Своим упрямством ты просто вынудишь нас к крайним мерам. Я уже показывал тебе в прошлый раз кое-какие "инструменты", которыми мы в таких случаях пользуемся. Знаешь, с чего я начну? С обыкновенной иголочки. Ты даже не представляешь себе, что с человеком начинает делаться, если загнать ему такую вот иголочку под ноготь. Ну а чем я закончу, ты и сам, наверное, догадался: что человеку может доставить самое большое наслаждение, в том таится для него и самая страшная боль. Ну да ладно, мы еще встретимся, никуда ты от меня не денешься. А пока стой здесь, мне нужно о тебе переговорить.
Анохин подождал немного, а когда хотел было уйти, его тронули сзади за плечо.
– Здравствуйте, Анатолий Сергеевич! – приветливо улыбнулся худощавый, подтянутый, с тонкими усиками человек. – Рад с вами познакомиться. Фамилия моя Дюгонин, но предлагаю без официальностей, так что зовите меня Игорем Валентиновичем. - Он с минуту смотрел на Анохина как бы изучающе, затем неожиданно расхохотался. – Да расслабьтесь вы! Не идет вам такая постная физиономия. Никто вас не будет больше бить. Пока, во всяком случае. С вами теперь будут общаться интеллигентные люди, которые всегда могут вас понять и... оценить. Это ведь так приятно, не правда ли, Анатолий Сергеевич? – Он еще раз с иронией посмотрел на Анохина и снова довольно хохотнул: – Как говорится, мелочь, а приятно! А?
Игорь Валентинович был нисколько не обескуражен отмалчиванием Анохина; казалось, доброжелательности и искрометности его не было предела.
– Я вот тут два лукошка прихватил, предлагаю пройтись за грибочками, заодно и поболтаем немного. – Он взял Анохина под руку и увлек за собою: – Да не стойте вы столбом! Пойдемте, пойдемте, Анатолий Сергеевич, я понимаю, вы совершенно ошеломлены такой неожиданной переменой, но стоит ли зацикливаться на том, что с вами произошло? Так, нелепый сон, не больше... Однако тем прекраснее пробуждение, поверьте мне. Отвлекитесь, отвлекитесь, хватит вам дуться, присмотритесь вокруг повнимательнее, ужель это не счастливая перемена к лучшему в вашей судьбе? Совсем ведь не то, что было прежде. Как у нас здесь расчудесно! Видите? Никаких заборов, колючих проволок. Все, все для человека! Человек просто обязан в таких условиях собраться, привести нервы в порядок, отдохнуть. – Он помолчал и добавил многозначительно: – И выздороветь в кратчайшие сроки.
Анатолий метнул на Дюгонина быстрый взгляд, уловив в словах его намек на то, что Игорю Валентиновичу уже известно о его разговоре с главврачом.
– Да, да, – усмехнулся Дюгонин, подтверждая его мысли, – вы ведь во многих местах уже побывали, почему же не можете оценить преимущества здешнего райского уголка? Почему вам так хочется его покинуть?
"Он не так прост, как на первый взгляд кажется", – Анатолий понял, что проиграл начало в этом психологическом поединке, и ему ничего не оставалось, как снова промолчать.
Дюгонин вздохнул.
– Не хотите говорить? Дело ваше. Однако умно ли это?
– Мне не о чем говорить. Я уже все рассказал, что знал.
– Вы так считаете? Ну, до всего еще далеко, Анатолий Сергеевич, ох, далеко! – Дюгонин сокрушенно покачал головой, пощелкал языком. – Очень, очень много неясного...
– Нельзя ли поконкретнее? – оборвал своего собеседника Анохин, избрав тактику взорвать его, вывести из себя, пробиться сквозь фальшиво-накладное его доброхотство.
Но с Игорем Валентиновичем такое не проходило, он был сама лучезарность. Впрочем, тут же посерьезнел, поделовел.
– Ну давайте хоть присядем, что ли, а то все равно без толку наш поход, подберезовичков пять уже пропустили.
Он расположился с краю небольшой полянки, пристроил рядом оба лукошка, ни одно из которых Анохин так и не взял, снял пижамную куртку, обнажив мускулистый, без дутой накаченности торс. Затем потянулся и с наслаждением упал на спину в траву.
"Облака плывут, облака. В милый край плывут..." Помните такую песню? – чуть насмешливо спросил он, покусывая травинку.
– Да, Александр Галич. Помню... – рассеяно кивнул Анохин.
– Ну а коли помните, так давайте работать. Я несказанно рад вашей благонастроенности. Ведь без вашей помощи тут никак не разобраться. Вы по-прежнему утверждаете, что все нам поведали?
– Разумеется.
– И чего бы вы пожелали в таком случае за свою искренность?
– Вы прекрасно знаете чего – освобождения. В чем меня вообще можно обвинить? Что я не такой, как все?
Дюгонин покачал головой, ехидно улыбнулся:
– Ну, знаете ли, Анатолий Сергеевич, этого, кстати, более чем достаточно для обвинения. Но, к счастью, в нас нет ничего, даже отдаленно, зверского. Ваше устремление вполне реально, что может быть проще? Однако вот беда... Все даже не в наших, а в ваших же руках: осталось лишь кое-что уточнить… Но тут все рассыпается из-за вашего непонятного упрямства. Я несколько раз перечитал записи ваших... э-э... бесед с моим коллегой, там постоянно встречаются несуразности, недоговоренности, даже противоречия.
– В чем именно?
– Да сколько угодно! Сколько угодно! – Дюгонин, как бы входя в азарт, резко вскочил, сделал несколько шагов сначала в одну, затем в другую сторону. – Вы меня поймите правильно, Анатолий Сергеевич, я действительно могу и хочу дать такое заключение, какое вы подразумеваете: что вы искренни, что вы безусловно раскаялись и даже то, что, по существу, произошло недоразумение, во всяком случае – что вы не представляете для нас никакого интереса. Такое возможно, да, несомненно. Однако, – тут он присел на корточки и заглянул подобострастно в глаза Анохину, – нам надо как-то вместе все пологичнее объяснить. Я ведь не только под Богом, а еще и под начальством хожу. Не поймут!
– Чего не поймут?
– Да как же! Как же поймут! – Дюгонин взвился. – Я же вам говорил: тут на каждом шагу непонятное! Не-по-нят-но-е. Вот, к примеру, возьмем хотя бы одно прелюбопытнейшее обстоятельство. Пустячок, однако... Вы не подумайте, что я придираюсь к вам, вы сами меня так выставляете. Вы утверждаете, что вы полковник…
– Допустим. И что же дальше?
– Но коли дальше... значит у вас есть начальники и есть подчиненные. Не так ли? Так получается! Мне нужны конкретные имена.
Анатолий вздрогнул, ему все сложнее было обороняться. Затем вздохнул с непритворным отчаянием.
– Не представляю, я уже столько раз говорил об этом. О каких именах идет речь? Вы, должно быть, что-то путаете? У меня нет начальства и нет никого в подчинении.
– Такого не бывает... – Дюгонин покачал головой. – Не бывает. Подумайте сами, Анатолий Сергеевич, возможно ли найти вообще во всем белом свете хоть кого-то, кому бы не приказывали и кто бы, в свою очередь, чью-то волю не исполнял? Еще Джон Донн - вы, конечно, помните - сказал, что человек не может быть как остров, сам по себе. И уж во всяком случае островов-полковников мне лично встречать не доводилось.
– Но вы же прекрасно знаете, что мое звание – не более чем шутка.
Дюгонин встрепенулся:
– Вы отказываетесь от своих прежних показаний, я вас правильно понял?
Анатолий вздрогнул при воспоминании о Шпынкове и, помолчав с минуту, устало вздохнул.
– Хорошо, считайте, что вы меня убедили. Пусть будет по-вашему. Однако как же мне удовлетворить ваше любопытство? Кто мной командует? Это ведь очень непросто объяснить. Особенность нашего контингента как раз и заключена в непривычной для вашего понимания самостоятельности. Я не знаю заранее, какой человек выполнит мою волю, волю какого человека я сам стану исполнять. Я знаю одно: что я не подвластен ни сам себе, ни каким-либо людям, облеченным властью, что-то заложено в моем мозгу, что руководит всеми моими мыслями и поступками. То есть, я вовсе не опасный, а скорее несчастный человек.
– Ну что ж, по крайней мере, искренний ответ, – кивнул Дюгонин. – Кто-нибудь другой на моем месте, Анатолий Сергеевич, давно уже начал бы топать ногами и кричать на вас. Как видите, я не таков. И в самом деле, как можно требовать от вас разъяснить то, что вы еще сами не осознали? Давайте так: я попытаюсь облегчить вам задачу, спрошу теперь по-другому. Забудем на время о том человеке, который побудил вас стать "полковником", однако постарайтесь вспомнить какими идеями, мыслями вы потом в своей деятельности руководствовались? Пусть не покажется вам мой интерес праздным, и не беда, если даже мы начнем здесь с каких-нибудь мертвецов: писателей, философов – рано или поздно, но по цепочке мы неизбежно доберемся до живых людей. И тогда в этой цепочке все выстроится по порядку, найдутся там и те люди, которые вам отдавали приказы, и те, которым приказывали вы. Однако Бога ради, Анатолий Сергеевич, не подумайте, что я хочу
