В районную типографию, на работу я устроился на удивление быстро. Им как раз срочно-срочно нужны были ученики линотипистов. Объявления о приёме на работу печатались в газете. И звучало-то как заманчиво, не тракторист, не комбайнёр. а ли-но-ти-пи-ст! Типография была в ведении райкома КПСС, потому что выпускала единственную в районе местную газету, которая называлась ну очень оригинально «На Ленинском пути». Кто ещё помнит то славное время, тот наверно не забыл, с подобными названиями газеты тогда издавались тысячами, если не десятками тысяч. С небольшими вариациями - «Ленинский путь», «Ленинским путём» и так далее. Газета была небольшого формата, в четыре страницы, выпускалась на серенькой бумаге и отличалась редкостно мутными фотографиями и размытым текстом. Что касается содержания, то мне о нём судить было трудно, потому что судить было практически не о чём.
Статейки, написанные провинциальными журналистами, были сработаны изумительно деревянным слогом и удивляли столь же деревянной тематикой. За нагромождениями стандартных фраз терялась та немногая информация, которую читатель тщётно пытался выудить в однообразных по содержанию статьях. Самостийные деревенские поэты и писатели присылали произведения больше походившие на годовые бухгалтерские отчёты. И убивали своим языком всякое желание читать. Девяносто девять процентов народа не читали её вообще. Среди моих односельчан она проходила под прозвищем «брехаловка». Выписывать заставляли её, чуть ли не насильно. Всех членов партии – обязательно и всех комсомольцев принудительно. Остальным подписчикам пытались навязать её подписку в комплекте с другими дефицитными в ту пору журналами, такими как « Роман газета» и «Москва» или «Новый мир».
Никто не отказывался, потому что субсидировалось её издание государством, и стоила она даже по деревенским небогатым меркам, ну сущие пустяки. Её удобно было использовать в прикладных целях – делать из неё кульки под семечки и другие сыпучие продукты, сворачивать из неё шляпы и пилотки. В конце концов, самолётики с корабликами детишкам запускать. Да и мало ли зачем может пригодится бумага в деревне? Вот только на самокрутки она не годилась, грубовата была. И редакция газеты, и типография находились в одном небольшом, двухэтажном здании, на первом этаже типография, на втором редакция. Узнав, что я только что пришёл из армии, ответственный секретарь, строгая и красивая женщина бальзаковского возраста, чуть не запрыгала от восторга. С линотипистами в районе был большой напряг.
И буквально на следующий день я приступил к работе, или даже точнее к учёбе. А вся учёба заключалась в том, что мне единственный к тому времени работающий в типографии линотипист - объяснил устройство линотипа, в котором я разобрался буквально за два часа и он же вручил пособие по ускоренному обучению методу десятипальцевой печати. Буквально на следующий день я уже начал осваивать агрегат, печатая несложные бланки и справки. Сейчас в типографиях такая техника уже почти не используется. А в ту пору это была основная машина для печати газет, журналов и книг. Сам линотип или по другому говоря - строкоотливная машина, представлял собой огромную печатную машинку, высотой от пола до самого потолка. С большим числом всевозможных, постоянно двигающихся под шум электродвигателя рычажков и подач. С огромной клавиатурой, на которой все буквы и знаки имели свою отдельную клавишу. Заглавные, прописные, цифры, знаки препинания, в общем клавиш было больше чем на печатной машинке раза примерно в четыре или даже в пять. Клавиатура метровой длины! В плавильный бак по мере расходования опускался на цепи с крюком, кусок гарта (сплава олова и свинца), из которого под давлением и выливались готовые газетные строчки заданной ширины и толщины.
Метранпажи их комплектовали, обвязывали, и печатное клише было готово – можно было отдавать его печатникам. Работать было достаточно комфортно. Цех большой и светлый. За вредность (работа с свинцом) нам выдавали молоко и бесплатный яблочный сок в трёхлитровых банках, который впрочем бесстыдно воровали в основном работники редакции к типографии и свинцу отношения не имеющие. Буквально через неделю я уже довольно сносно научился стучать по клавиатуре и мне стали поручать печатать коротенькие статьи уже и для газеты.
Ответственный секретарь редакции, узнав, что на выходные дни я уезжаю из районного центра к себе домой в соседнюю деревню, видимо сначала в виде эксперимента, попросила меня написать коротенький очерк о первом председателе нашего колхоза. Очерк был написан, для чего мне пришлось целый вечер проговорить с дедушкой Козиным, вдыхая во все лёгкие его термоядерную махру и цедя приторно сладкий цейлонский чай. Очерк, по моему мнению, получился интересным. Для оживления сюжета я несколько отошёл от основной темы повествования и даже вставил, какую-то весёлую историю рассказанную мне стариком. Но напечатали его в таком кастрированном виде, что прочитав его в газете, я даже сначала не узнал. И только фамилия в самом низу текста доказывала, что его написал, вне всякого сомнения - я.
Такое отношение к собственному творчеству сначала возмутило меня до глубины души. Немного успокоился я только тогда – когда получил свой первый гонорар. Не очень большой, но деньги были заработаны напряжением мозговых извилин и это грело. Деньги как-то удивительно успокаивающе действуют на совесть и мировоззрение! С тех пор я поверил, что журналистика действительно вторая древнейшая профессия! Таким образом, у меня появился дополнительный заработок, а через пару месяцев и корочки внештатного корреспондента в кармане. Которые, я имел обыкновение как бы небрежно доставать и открывать когда надо и не надо перед носом у своих односельчан. Это вам уже не простой какой нибудь линотипист! Меня страшно распирала гордость настоящего творца! Эффект порой был поразительным, меня пропускали даже на такие закрытые мероприятия как партийное собрание! Хотя ни коммунистом, ни даже комсомольцем я никогда не был. Примерно раз в неделю я сдавал по короткому очерку или рассказу, и если не было чего нибудь более важного, то его могли и напечатать. Но не всегда. Добивала безжалостность с которой редактор кромсал по живому мои очерки. И я с таким же упорством продолжал их писать в надежде что когда нибудь ему это надоест, и он забывшись позволит выйти моим рассказам в не укороченном виде.
Коллективчик в цеху был весёлый. Два линотиписта и три наборщицы ручного набора, занимавшихся мелкооптовой печатной продукцией, афишками и поздравительными адресами, которые печатались тут же на небольшом тигельном станке. Я вовсю крутил роман с одной из наборщиц, молодой разведёнкой, которую знал, ещё учась в школе. Дама была абсолютно без всяких комплексов и суеверий. И мы с ней весело проводили свободное время. Второй наборщицей была Галина, вальяжная крупная, очень внешне приятная дама, имеющая двух несовершеннолетних дочек, и мужа подверженного непобедимой страсти к коллекционированию винных и водочных этикеток. Причём коллекционировал он их вместе с бутылками, и причем с полными. А потом пустые обменивал в клубе по интересам, который назывался «Пункт приёма стеклотары», на мятые купюры, добавлял ещё деньзнаков и приобретал новые бутылки. С таким увлечением супруга, она ничего поделать не могла. Но продолжала ежедневно сражаться. Ещё одной её страстью было сватовство. В доме, где она жила, было много незамужних женщин. Все они были матерями одиночками и её подругами. И все почему-то с такими вопросами обращались к ней. Я слышал, что когда-то в молодости, она поженила на своих подругах, нескольких ухажёров ухлёстывавших за ней самой.
Ей они не пригодились, а подругам ещё как! С тех пор и сохранилась у неё репутация удачливой свахи. Сколько я работал в типографии столько она и занималась этим. Делом принципа, для неё стал наш корректор Коля. Уже несколько раз она пыталась посватать его, но почему-то все попытки оканчивались неудачами. Было удивительно…? Корректор был высоким, широкоплечим мужиком лет сорока. Одевался всегда чисто и аккуратно, вёл себя здраво. Имел за плечами два высших образования, редчайший случай для захолустья. Собственный небольшой домик с огородом, и в конце концов не плохую зарплату. Может и не настолько большую. Но он не платил алиментов, ему не приходилось тратить деньги на закупку основных продуктов питания – картошка и капуста со свеклой у него была своя. Огородом он занимался основательно. Считался он довольно состоятельным. И смотрелся достаточно привлекательным женихом для деревенских красавиц. Только все его попытки жениться всегда оканчивались полным провалом. Удивительно!
О причинах его неудач мне однажды по секрету рассказала одна из его несостоявшихся невест. Несмотря на крепкую мужскую физиологию, Коля очень стеснялся женщин. И хотя в жизни он употреблял алкоголь очень умеренно, приходя на встречу с женщиной обязательно для храбрости выпивал пятьдесят грамм водки. Потом выпивал ещё пятьдесят, чтобы непринуждённо вести с ней беседу. Потом ещё чтобы усилить эффект непринуждённости, чтобы сгладить затянувшуюся паузу. И в итоге к концу встречи был уже не способен не только совершать мужские подвиги, но и даже двигать своими длинными ногами. И если даже женщина на первый раз прощала ему такую неудачу, на второй раз всё проходило по тому же сценарию. Но женихов в районе было в обрез, и Галина не теряла надежды, когда нибудь пристроить его под бок, к какой нибудь своей знакомой. Корректором он был грамотным и за всё время работы совершил единственный прокол. Совершил он его, потому что пришел на работу с больной головой, с очередного своего несостоявшегося сватовства.
В нашем районе в посёлке Танзыбей, жил довольно близкий родственник знаменитого советского поэта Твардовского. Всех талантов своего прославленного родича он не унаследовал, но тоже писал статьи и довольно неплохо. Все его произведения были посвящены выращиванию и уходу за садово-огородными культурами. Все присылаемые им статьи печатались, учитывая его родство, беспрепятственно и чуть ли вне очереди. И хоть в деревне все были опытными садоводами, а дач никогда не имели, но раз райком дал такой приказ - то надо печатать. В тот день как на грех, за линотип посадили не очень опытную практикантку, присланную к нам по обмену, за чем то из соседнего района. Она быстренько набрала не большую статью и отдала метранпажисткам, те её откатали и отнесли корректору.
Коля очень в то утро болел с похмелья. Сроки поджимали, и добросовестно он откорректировал только первую полосу, на остальные у него не хватило силы. Гранки отнесли в типографию, исправили ошибки и отнесли на подпись к ответственному секретарю. Секретарь всегда подписывала не глядя. Коля проколов не допускал. И номер зарядили в печать. Два старых печатника постарались на славу. Весь тираж удалось отпечатать как раз к концу рабочего дня к семи часам вечера. Когда весь тираж уже был готов, в
