Шли девяностые годы. Как специалисту с красным дипломом, мне было дано право выбора при распределении на работу и предложено место в одном важном медицинском Управлении. Таким шансом для будущей карьеры не стоило пренебрегать, и я согласился. Чувствуя в своих руках неведомую силу, я знал, что смогу помогать больным людям. Сейчас, сменив свою профессию, сам не могу понять, как это происходило, а тогда...
... Ко мне привезли на каталке очередного больного. Сопровождала его целая свита высокопоставленных чиновников. Один из них отвел меня в сторону и сказал:
- Это крупный немецкий банкир, надо сделать всё возможное - этот человек очень важен для России.
Лицо пациента искажала боль.
- Was ist passiеrt? (Что случилось?)- спросил я по-немецки.
И он рассказал то, чего не захотел объяснять русским представителям, чтобы никого не подвести.
Виной всему оказалось давнишнее желание спрыгнуть с "тарзанки" - это было модно в те времена. И когда первый такой аттракцион появился в Парке Горького, он рискнул. И вот - результат.
- Я не ударился, никто не виноват, но что-то случилось с моей спиной, – произнёс он.
Осматривая его, мои пальцы словно просканировали позвоночник, нашли причину и как будто сами поняли, что надо делать. Не буду вдаваться в медицинские подробности и термины, рассказывать, как вылечил его я - обыкновенный мануальный терапевт. Но когда через час он вышел сам, с улыбкой, все были приятно удивлены. Банкир выписал чек на гонорар и при всех подал его мне.
Один из сопровождающих имел явно недовольную физиономию - валюту он мог бы тут же изъять, а чек на моё имя - нет.
Чиновник, прежде разговаривавший со мной, подошел и пожал мне руку.
Немец попросил номер моего телефона, на всякий случай. С тех пор он частенько прилетал в Москву – у него стояла открытая виза за заслуги перед Россией, и проблем не было. Генри, как он мне позже представился, звонил и всегда назначал место встречи в ресторане.
Мы "отрывались на полную катушку". Сам я не мог себе этого позволить - цены в то время в ресторанах зашкаливали. Да он и не давал расплатиться - на одно посещение могла уйти вся моя зарплата за месяц. И дай бог, чтобы её хватило. С ним я впервые поел устриц, улиток, попробовал виски, побывал в кабаре, сыграл в рулетку, поплавал на яхте по Северному морю. Компания всегда была интересная, а яхта на 39 человек.
Меня они принимали за нового русского, раз такой человек, как Генри, им меня представил.
А у меня на груди висел Красногорский «Зенит» старого образца, только видеокамера была
последней модели, японская, только что куплена. Я ею очень гордился у себя дома перед своими друзьями.
Для нас обоих – это была языковая практика и интересное общение.
- Пригласи меня в гости. Я так хочу посмотреть, как живут русские...- попросил Генри однажды.
Мы поехали к нам домой, чему он был очень рад. Визитом остался доволен. Со временем наши отношения переросли в большую дружбу. Он оказался совсем не тем немцем, о скупости которых я был наслышан. Его любовь к России удивляла. И на мой вопрос об этом Генри рассказал, что у него русские дореволюционные корни.
Он поделился, что очень страдает без детей, женившись когда-то на болезненной фройляйн. Его фрау так и не смогла ему родить наследника, но он любит её, жалеет и дорожит семейными узами.
Генри посоветовал мне учиться дальше по другому профилю - и я поступил в институт, получил финансовое образование. Всё это время мы летали друг к другу в гости. Он возил меня по замечательному автобану в веселую Голландию, где мы наслаждались общением, красотой и своеобразностью страны. Ездили в Австрию в Зальцбург, где он знакомил меня со старинными замками и легендами, связанными с ними. Везде пили необыкновенно вкусное пиво. Разговоры велись на любые темы, они удивляли меня – на Родине приходилось говорить об этом только на своей кухне.
Где мы только не побывали... Его жена, Дороти, иногда отправляла нас путешествовать одних. Я задал ему вопрос, о котором неоднократно думал:
- Почему ты выбрал меня в русские друзья? Я не банкир, не богач, намного моложе...
- Так я же не просто так к вам езжу - ты мой личный врач. А банкиром ты будешь, и хорошим, я тебя сделаю им.
Да, я всегда лечил его «мануалкой», и он чувствовал большое облегчение, но это ему мог сделать немецкий врач.
А он твердил, что ему лучше становится только от моих рук.
И вот пришла пора - я влюбился в девчонку и решил жениться. Генри сразу прилетел. Поговорил с моей невестой, уже на хорошем русском языке, и одобрил мой выбор. Вместе с Дороти они приехали на свадьбу и удивлялись всему, что выдумывали друзья. Веселились, передавая яблоко среди гостей под своим подбородком, переживали, когда украли невесту. Растерялись и не понимали, что теперь делать... Но когда её нашли, успокоились. Веря во все приколы, радовались, как дети. Улетали после свадьбы, ещё больше влюблёнными в русских людей и в Россию.
Когда родился у меня первый сын, Генри прилетел. Брал малыша с трепетом на руки, тряс перед ним немецкими погремушками, когда он кривил личико для плача. Привозил немецкие витамины, а жене - французские сыры, и хорошую парфюмерию.
Я лечил его, возил в нашу деревню, от которой Генри был в восторге, особенно - от деда. Он пил с ним самогонку, а тот обзывал его фашистом. Генри обижался и втолковывал ему, что фашисты – ультра, у них есть и сейчас, и что он – антифашист. И что в России тоже есть наци.
Через два года моя молодая жена снова забеременела. Когда она должна была уже родить, мы сообщили Генри. Он удивился:
- Как же так? Я столько раз прилетал - никакого живота не было?
- Вот так, уметь надо. - рассмеялся я ему в ответ.
Он тут же вылетел в Москву. Увидел Иринку и спросил у меня:
- Можно я поцелую её в живот?
- Никакого криминала нет–целуй. - улыбнулся я ему в ответ.
Генри встал перед Иркой на колени, обхватил её за раздавшуюся талию и прижался ухом к животу. Тут же ойкнул и резко отодвинулся, получив от ребенка в животе ногой по уху. Он разволновался, у него заблестели глаза. Сняв очки, поцеловал в то место на животе, где получил удар. Когда поднялся на ноги, у нашего сентиментального немца текли слёзы. Вечером он улетел обратно, а Иринка родила Гошку в день рождения Генри. Он визжал по телефону на всю Западную Германию от радости. И... начались поездки. Малыш полюбил его, как родного. Только крестным папой он ему быть не смог - другая вера. Что с ним творилось, когда малыш обнимал его за шею, сбрасывал его золотые очки на пол, шлепал по щекам!
Я с ним разговаривал по-английски с рождения, Генри - по-немецки, Иринка и бабуля - по-русски.
Как Гошка во всем этом разбирался и всех понимал - не знаю.
Мальчишки подрастали, Генри казалось, что Джордж, как он его звал, даже походит на него. И правда, оба были мордастики и блондины с голубыми глазами. Но и мои, и Иринкины, и Севкины глаза были такими же...
Через пять лет Генри стал просить, чтобы мы отпустили младшего сына в Германию, там он окончательно заговорит по-немецки, да и образование получит настоящее. У него будет бонна, прислуга, свой водитель, бабулю возьмут с собой, чтобы русский язык не забыл.
Я возражал, потому что и сам мог теперь дать детям достойное образование, но жена поддержала Генри:
- Пусть съездит. С условием: если понравится - останется, нет – вернется домой.
Малыш согласился, Дядю Генри он любил, тётя Дороти была к нему добра, и бабуля рядом.
Все улетели. В доме стало не хватать звонкого голоска малыша, никто не играл больше на пианино, не валялись пачками рисунки, не были разбросаны игрушки, не приходила учительница музыки...
Мы затосковали по нему, а прошел только месяц. И когда зазвонил телефон и раздался на всю квартиру его голосок:
- Папа, Вы собираетесь меня забирать? Я уже не маленький – всё понимаю. Мне нужен мой папа, моя мама и мой брат.
Вы поняли меня?
- Поняли, сыночек, завтра вылетаем за тобой, жди, малыш.
© Copyright: Пыжьянова Татьяна, 2013
Свидетельство о публикации №213013002003
